Алексей Рощин - О «дедовщине»: взгляд социального психолога

Наконец, в третьих: на мой взгляд, самый важный аспект, из-за которого и случается львиная доля «дедовских» и вообще армейских преступлений против личности. Дело в том, что дедовщина — это механизм безличного наделения властью.

Задумаемся: власть человека над человеком — это, как люди издавна поняли, и величайший соблазн (особенно для мужчин), и чрезвычайно опасная «игрушка», от которой у обладателя власти может буквально «сорвать крышу». Недаром сказано — «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Именно поэтому, скажем, в армии как ОРГАНИЗАЦИИ наделение властью (т. е., буквально, присвоение воинских званий) — процесс, с одной стороны, полностью «личностно-ориентированный» (т. е. очередное звание надо заслужить!), с другой — тщательно и очень подробно регламентированный в тех же Уставах. В них расписано, какие именно приказы и кому отдавать можно, кому — нельзя, где пределы полномочий в каждом из званий, кто может отменять приказы других, какого рода приказы вообще недопустимы…

Ничего подобного нет в «дедовщине» как системе, в то время как именно ВЛАСТЬ любого «деда» над «салагой» в ней подразумевается. Интересно, что сама власть, возможно, пришла в «дедовщину» как артефакт: с точки зрения ОПЧ «дед» не столько имеет власть, сколько пользуется механизмами внеуставного, т. е. «первичного» принуждения для целей, поставленных ОПЧ (физическая боль, лишение сна, непосильные нагрузки и т. п., т. е., говоря строго, использует ПЫТКИ). За это «дед» получает «поощрение» не в виде власти как таковой («чувства власти»), а в виде «оставления в покое», «свободы внутри ГПЧ».

Однако на практике, конечно же, оказывается, что возможность практически безнаказанного «первичного принуждения» обеспечивает «дедушке» именно Власть над своими «молодыми» в самом четком, также «первичном» понимании этого слова! Попросту говоря, это и есть Власть Хозяина над Рабом, которая, очевидно, заключается в возможности хозяина наказывать за неповиновение мерами прямого физического воздействия. (Из этого обстоятельства, естественно, проистекает и сдвиг в реальной системе мотивации «дедовщины» для своих адептов из числа солдат: для по крайней мере части из них стимулом поддерживать «дедовство» выступает не столько «высвобождение из-под власти армейского принуждения», сколько возможность «попользоваться властью», «поиграть в нее», «поиграть живыми игрушками»).

Здесь и таится величайшая опасность: ВЛАСТЬ растекается БЕЗЛИЧНО, ко ВСЕМ тем, кто сумел преодолеть первый год службы. Согласно требованиям самой системы, «деды» ДОЛЖНЫ принуждать… И, соответственно, все они получают власть над «салагами».

Не будь армии, многие из тех, кому ПОЛНАЯ ВЛАСТЬ над другим человеком просто противопоказана, вероятно, никогда бы ее и не получили. В свободном обществе все ж чаще всего соблюдается известный постулат насчет «бодливой коровы». Однако в «дедовской» армии эта власть приходит к ним сама. Приходит к людям, отягощенным детскими неизжитыми комплексами, недавним тотальным подавлением, подавленными садистскими фантазиями. Заметим, что власть «деда», по определению, никакими Уставами не ограничена, поскольку в них и не прописана. Принципиально неуставная власть и не может быть ограничена Уставом; в силах ОПЧ сделать «деда» сержантом или рядовым, однако «дедом» делает не организация; единственное, что она может реально — это согласиться ПРИЗНАВАТЬ или НЕ ПРИЗНАВАТЬ «дедов».

Очень важно понимать этот процесс: сначала «дедовщина» через «искушение властью» ломает «деда», потом уже этот «дед» или «деды» становятся источником того или иного преступления: избиения с нанесением «тяжких телесных», доведения до самоубийства, изнасилований, массовые расстрелы, побеги из части и т. п. Вообще, «деды» в системе «дедовщины» и являются самым слабым звеном. Ведь, строго говоря, убийства и изощренные издевательства как таковые не нужны ни офицерам, ни, конечно же, «салагам». Офицерам нужен «порядок в казарме», и они порой совершенно искренне удивляются поведению «дедов», у которых и так «все есть», а они нагло позволяют себе «выходить за рамки» «правильной дедовщины».

«Дедов» как раз ломает этот проклятый артефакт — «искушение властью». Убери из феномена «дедовщины» этот самый элемент Власти — и мы получим тут самую «правильную дедовщину», «полезную дедовщину», о которой грезят многие офицеры и им сочувствующие.

Беда в том, что ПРИНУЖДЕНИЕ — ключевой элемент системы. Принуждение с необходимостью порождает ВЛАСТЬ в самой ее первобытной форме. А это значит, что лишить «дедов» власти нельзя, не разрушив ВООБЩЕ ВСЮ систему…

Об «отдаленном психологическом последствии» «дедовщины» поговорим в следующей главе…

Я должен начать эту статью с жалобы. С жалобы на свои трудности как автора. Прием недостойный, а что делать? Я не могу придумать хороший заголовок для этой статьи!

Дело в том, что я ведь уже придумал, каким этот заголовок ДОЛЖЕН БЫТЬ. Коротким и понятным, сразу выражающим главную интригу: всего три слова! Беда в том, что это самое ТРЕТЬЕ слово у меня никак не получается найти…

Запись будет посвящена теме «стукачей» в армейской казарме. А если шире — важнейшей проблеме НЕПРОЗРАЧНОСТИ стен Казармы в том числе и для взгляда контролирующих органов, из-за чего там неостановимо цветет порой самая жестокая «дедовщина». Как показали бурные общественные дебаты вокруг этой темы, очень многие как сограждане, так и эксперты вообще уверены, что именно «непрозрачность» и есть главная причина самого наличия «дедовщины», и, сделай мы Казарму доступной контролю «органов» во всякий момент, тут же все «неуставные явления» будут побеждены!

Однако мы знаем, что процессу «просвечивания» армейской жизни сильно противятся в том числе и сами солдаты; они активно промеж себя гасят все попытки подавать какие бы то ни было сигналы «наверх» о том, что реально происходит в казарме. Подобные поползновения в армии называют «стуком», а тех, кто замечен за подобными занятиями — соответственно, «стукачами». А «стукачей» в армии, мягко говоря, не любят; жизнь человека, признанного «армейским коллективом» «стукачом» — совсем не сахар! Не надо обладать особым лингвистическим чутьем, чтобы почувствовать в самом этом названии — «стукач» — весьма негативное отношение к человеку и к действиям, которые он предпринимает.

А меж тем нас уверяют, что главное — это дать возможность солдатам беспрепятственного «стука» по всем направлениям: обозначить телефоны, адреса, поставить специальные почтовые ящики. И тогда, говорят нам, проблема решится сама собой! Люди, искренне желающие победить «дедовщину», говоря операционально, хотят, чтобы солдаты без всяких зазрений совести охотно доносили… гм! СООБЩАЛИ командованию и всем надлежащим органам о всех случаях беззакония, творимых над ними или у них на глазах.

Чудно! Об этом и стоит поговорить поподробнее, не правда ли? Вот я и решил, что самым оптимальным заголовком было бы противопоставление двух названий одного явления: позитивного и негативного. Язык-то у нас, говоря «по-научному», амбивалентен. Можно сказать «мент поганый», а можно — «страж порядка». Можно «развратник», а можно — «жизнелюб». Ну и так далее: Старый Ханжа — нет, шалишь! Хранитель Народной Мудрости! Фарисей? Нет, Святой Отец! Даже «Бандит с Большой Дороги» — не бандит, а Робин Гуд! Или, еще лучше — «Экспроприатор Экспроприаторов»!

Вот, значит, и заголовок: «Стукачи» или?..»

Или кто? Как назвать ПОЛОЖИТЕЛЬНО вот это: Солдат, Добровольно Ставящий В Известность Органы Правопорядка О Фактах Беззакония, Творящихся В Казарме? Как-то длинно, а? Да и не сказать, что очень положительно!

Где оно?! Где в русском языке СЛОВО, обозначающее «стукача», но «в положительном контексте»?!

Перебираем: конечно, первое, что приходит в голову — «доносчик». Ну, это еще хуже, чем даже «стукач». Отбрасываем. Что еще? «Информатор»? Новое словечко, свежее. Но и то — уже «с душком». Может русский человек сказать о себе С ДОСТОИНСТВОМ — «Я — информатор»? Думаю, нет.

Может, «добровольный помощник органов»? Какое знакомое словосочетание. Наверно, еще со сталинских времен. Какой, однако, у него неумолимо державный вкус, у этого словосочетания. Позитивный, говорите?

Да вы что! Ни в коем случае! Именно ЭТО солдаты и боятся, и презирают! Что кто-то из их среды, вроде «свой» — и вдруг начал помогать «органам». Человек, «помогающий органам» — это, как ни крути, Агент. «Чужой среди своих». А «чужим» в Казарме ой, как несладко… То есть мы вернулись к тому, с чего начали.

Да и суть термина в этом «добровольном помощнике» передана в корне неверно, если уж мы следуем логике тех, кто ратует за появление в казарме… ну, назовем их с горя «хорошие стукачи». Ведь «хороший стукач», по мысли мамы, беспокоящейся о своем сыне, не органам помогает. НАОБОРОТ, это он хочет, чтобы ОРГАНЫ ему помогли! Если терпящий бедствие посылает сигнал «SOS» — разве он становится от этого «добровольным помощником спасателей»? Едва ли…