Арнхильд Лаувенг - Бесполезен как роза

Пустота

В последние годы я часто выступала с лекциями перед большими и небольшими аудиториями. Я много куда ездила и разговаривала со студентами, медицинскими работниками, родственниками и людьми, которые на личном опыте знают жизнь психиатрических лечебных заведений. Я встречала много интересных людей. Я многое узнала и имела возможность делиться моими знаниями. Мне полюбилось это занятие, и в настоящее время оно составляет часть моей профессиональной деятельности. Но самый первый мой доклад состоялся по чистой случайности, и случилось это еще до того, как я поступила учиться своей специальности.

Я находилась тогда в психиатрическом интернате долговременного пребывания. Там мало проводилось активного лечения, и в большинстве своем обитатели интерната там просто жили — здесь находились такие пациенты, для которых это учреждение служило более или менее постоянным местом проживания, а не такие, которые проходят активное лечение, чтобы выздороветь. Мы были хрониками, и среди нас мало кто верил, что может добиться заметного улучшения. Но это было хорошее заведение с приветливыми работниками и добрыми, человечными порядками. Не питая особых надежд на выздоровление пациентов, они все внимание обращали на заботливый уход, никто никуда не торопился и все старались относиться к больным с пониманием, никто не предъявлял к нам особенных требований и не вступал в конфликты. Это была тихая пристань. Я здесь уже побывала однажды, когда была еще очень больна, и вот теперь очутилась тут снова. Хотя мне и тогда жилось тут неплохо, но сейчас я заметила, что мое здоровье стало лучше. У меня окрепла надежда, я лучше понимала окружающее, я стала энергичнее и резче реагировала на бережное отношение ко мне как к безнадежной больной. На этот раз мне опять предстояло провести здесь короткое время — всего несколько месяцев, возможно, полгода, после чего я должна была попытаться пожить дома. Я получила место практикантки в университете у профессора, который согласился, чтобы я вносила в компьютер результаты исследований, с осени же я должна была попытаться приступить к регулярным занятиям. Пройти подготовительный курс. Кажется, ни у кого на отделении всерьез не верил в такую возможность, у большинства просто не укладывалась в голове мысль о том, что я могу стать студенткой университета, но даже это мое пожелание было встречено с доброжелательностью и пониманием. Разумеется, ты можешь попробовать! Я слушала их ободряющие слова, но мне никогда не верилось, что они действительно так думают, и это было с моей стороны очень нехорошо. Моя подозрительность была недоброй, в худшем случае — даже болезненной. Однако я им не верила. Потому что те же добрые слова они говорили всем вокруг. Анне они говорили, что она не толстая, нисколечко не толстая. А между тем Анна была толстой, ее вес зашкаливал за сто килограмм, и все знали, что у нее лишний вес, включая ее самое. Петеру они говорили, что он может стать доктором. Я в это совершенно не верила, так как Петеру было уже далеко за шестьдесят, и он начал болеть, когда ему еще не было двадцати. Он не кончил даже начальной школы, много лет принимал сильнодействующие лекарства, и болезнь проявлялась у него очень сильно со всеми ее побочными действиями. Казалось весьма маловероятным, что он когда-нибудь станет доктором. И после этого они говорили мне, что вот, мол, как здорово, что я поступлю в университет, и что у меня обязательно все получится! Поэтому такие заверения производили на меня совершенно обратное впечатление. Ведь я-то верила, совершенно искренне верила, что у меня все получится, но когда люди подтверждали это с теми же интонациями в голосе, с какими они подтверждали самые несбыточные вещи, это вызывало меня на скептическое отношение. Если мой проект столь же «правилен», как стройность Анны или как то, что Петер станет врачом, значит, его исполнение выглядело маловероятным. Но в то же время, как можно было с этим не согласиться? Ведь они сказали только, что верят в меня, и если бы я стала спорить с ними, это ясно показало бы, что у меня паранойя, это я и сама понимала. На еженедельных собраниях, на которых при обсуждении плана на следующую неделю каждому из присутствующих говорилась какая-нибудь приятная ложь, я, как правило, помалкивала. Часто я рисовала внизу чистой страницы большой печной горшок. Иногда под ним я подписывала слова из саги, иногда добавляла их мысленно: «Убей меня, король, но только не кашей». Потому что их доброе отношение было продиктовано несокрушимым великодушием, и мне было от него приятно. Но в то же время иногда ты чувствовала себя от него так, словно тебя утопили в горшке с крутой, сытной кашей, и ты задыхаешься в доброжелательности и теплоте, как в жирных сливках и желтом масле.

Каждую неделю со мной беседовала старшая сестра отделения. Это была уже немолодая, умная дама широких взглядов, очень знающая и опытная. У меня она вызывала симпатию и доверие, и хотя она тоже порой казалась, на мой вкус, слишком слащавой, на нее можно было положиться. С тех пор я перевидала много других отделений, где не хватало доброты, зато имелись жесткие бетонные полы, лошадиные дозы требовательности, раздражительность, ограничения и принуждение. Избыток заботливости тоже мешал иногда дышать, но в этом не было зла. Я знала, что он опасен, так как легко мог отучить от упорства, но я все же не хотела отвечать на него протестом. Мне уже довелось испытать, каково это — изголодаться по заботливому вниманию. Не мне было бы жаловаться на то, что меня хотят утопить в масле и сливках. По крайней мере, я терпела до последней возможности. Пока наконец мое терпение не лопнуло.

Дело было во время нашей еженедельной беседы. Сестра попросила разрешения проводить беседу в присутствии студентки, проходившей обучение на медсестру, я охотно согласилась. Девушка проходила на нашем отделении практику, мне она была симпатична. И я ничего не имела против ее присутствия при нашем разговоре. Она не участвовала в беседе, а сидела в сторонке и молча наблюдала за происходящим. Она не произносила ни слова, и я даже забыла про ее присутствие. Мы говорили о моих увольнительных. О том что скоро, через несколько месяцев, мне предстоит вернуться домой, и о том, как важно для меня построить сесть социальных связей. Как мы будем это делать. Мы говорили о волонтерских организациях, о месте практикантки, которое я получила, и о том, что скоро я приступлю к занятиям в университете. «Там у тебя обязательно появятся контакты с другими студентами, — сказала старшая сестра. — В университете студенты объединяются по группам для кол… колв…». Споткнувшись на этом слове, она быстро обернулась к начинающей медсестре:

— Как это называется?

Но студентка только улыбнулась и помотала головой, что она, мол, не знает, и старшая сестра снова повернулась ко мне и продолжала:

— Ладно! Неважно, как они там называются. Главное, что там есть группы.

— Группы для коллоквиумов, — подсказала я.

— Да, верно, — согласилась она.

Мы продолжили беседу. О том, хорошо ли мне живется на отделении, о наших занятиях и о том, не мешает ли мне шум из соседней комнаты? Она была внимательна, приветлива и надежна, и я с чистой совестью подтвердила, что живется мне очень хорошо. Мы обсудили много разных тем, и в конце беседы она снова спросила меня, как я себя чувствую. Я снова подтвердила, что чувствую себя здесь хорошо, но добавила, что раз уж она решила меня спросить, то я должна сказать, что временами мне бывает немного обидно, когда я чувствую, что в глазах окружающих я стою ниже, чем представители лечащего персонала.

Здесь все дружелюбны, но мне мешает, что меня принимают не вполне всерьез, в отношении к себе я ощущаю избыточную сострадательность и некоторый недостаток настоящего уважения. Старшая сестра и к этому отнеслась с обычным пониманием и сказала, что вполне представляет себе, что иногда мне может так показаться. Но дело тут в моей низкой самооценке, а вовсе не в отношении окружающих. Она, дескать, принимает меня совершенно всерьез и относится с искренним уважением. О'кей! Так почему же тогда, запамятовав слово «коллоквиум», она обратилась за подсказкой к практикантке? Ведь та ни разу ни слова не сказала во время всего нашего разговора. Если она меня так искренне уважает, то почему она не обратилась сначала ко мне, хотя я каждую неделю хожу на работу в Блиндерн, а осенью начну учиться в университете, а потому перечитала все брошюры, посвященные студенческим занятиям, какие только можно было раздобыть? Сестра примолкла, затем снова повернулась к своей практикантке: