Елена Кабанова - Стерва сама себе хозяйка. Кодекс семейных ценностей

Надо ли говорить, что история произвела тягостное впечатление. Причем отвратительнее всего нам показался восторг на лице и в голосе «почтительной дочери». Мы посочувствовали ее отпрыскам, поскольку сразу стало ясно: дамочка изо всех сил будет добиваться «статусного благоговения». Ей незнакомо такое понятие, как изменения менталитета. Если даме, навек забалдевшей под воздействием стирального порошка, попавшего, видимо, через рот и нос прямо в мозг, объяснить некоторые простые, но важные истины — вряд ли она их воспримет. Ведь тогда придется признать: ты, как говорится в анекдоте, задарма дерьма наелась. И аналогичные почести не ждут тебя в качестве компенсации за «суперуважительное отношение к старшим». Почему? Да потому, что семье уже не нужен ни патриарх, ни матриарх, ни фюрер вообще. Нужен партнер, равноправный и правомочный. А ты-то им и не являешься. Нечего было воду из-под запачканных пеленок хлебать, а потом этим подвигом хвастаться.

Главная проблема «почтительных деток», достигших сегодня весьма зрелого возраста — от пятидесяти и старше, — состоит в том, что «героические времена» прошли, и прошли безвозвратно. Выживание в примитивном виде — в форме добывания пищи, крова, тепла — тоже не носит тотального характера. В нем, конечно, есть нужда — но в отдельные моменты, в отдельных регионах. В условиях экстрима. А в целом по стране заметно: наконец-то на территории отчизны берет свое обычный… посттравматический синдром. Его еще называют кризисом. То есть до сих пор был катаклизм, инкубационный период, переломный период, ремиссия, а теперь синдром. С которым тоже надо учиться жить. Это сложно: обостряются все хвори, раньше прятавшиеся, потому что организму было не до них. Бесконечная череда мелких изматывающих недомоганий изрядно мешает работать и отдыхать. Тебе требуются забота, внимание, понимание — а вместо этого по дому бегает дурная тетка, у которой крыша съехала, причем неясно от чего. Одни мамаши-шестидесятницы пострадали от интоксикации водой из-под пеленок, другие — от «слияния» с православной церковью, третьи — от увлечения йогой или зороастризмом. Объединяет их одно: каждая нашла свой собственный способ оправдать свои непомерный амбиции и регулярные истерики на тему «Какая молодежь пошла!» Хотя, по-хорошему говоря, критика относится не только к поколению тинейджеров, но и к поколению тридцати-сорокалетних. В общем, «Ты, хлопец, может быть, не трус, да глуп, а мы видали виды»!

Да, не трус. И не оттого, что «видов не видал». Как раз трусами становятся те, у кого кругозор, мягко говоря, ограничен. Его индивидуальность стиснута рамками привычного поведения. Но все «привычные» условия существования канули в Лету. То есть о них еще помнят, но воссоздавать эту «освежающую атмосферу времен царя Гороха» никто не собирается. И традиционные установки, естественно, превращаются в пыльный хлам. Пардон, в культурный раритет. Наблюдая этот процесс разрушения отлаженной системы взаимодействия с окружающей средой, человек входит в состояние тотальной деформации характера. То бишь психопатии. Проще говоря, пугаются до сумасшествия. Не веришь? Пожалуйста. Критерии Ганушкина-Кербикова помнишь? Два признака указывают на то, что характер человека может и должен меняться. А третий — на то, что верным симптомом патологии является социальная дезадаптация. У обладателя психологических отклонений постоянно возникают трудности, которые он и сам испытывает, и на других перекладывает. А почему? Да потому, что не старается контролировать и менять свое поведение ради решения поставленных жизнью задач. Страшно ему. Гораздо легче создать у окружающих чувство вины и комплекс неполноценности — а потом средствами манипуляции заставить делать что прикажет «майн либен фюрер». Увы. От страха люди могут говорит и делать поистине ужасные вещи. Даже если они, на самом деле, боятся не за себя, а за своих любимых «ангелочков».

Откуда вообще берется весьма распространенная, но оттого не менее мучительная боязнь, что «дитя-ангелочек» спустится с небес в большой мир и наберется там плохого? Скорее всего, страхи такого рода связаны еще с одной индивидуальной особенностью «опекуна»: представитель старшего поколения и сам не очень-то верит в «позитивные ценности». Потому и считает: в реальном мире долго оставаться «положительным и невинным существом» нельзя. То есть сохранить столь достойные черты возможно, лишь пребывая на цепи. К тому же «наставник» в своих силах абсолютно не уверен и полагает — часто не без оснований, — что донести до сознания ребенка положительные ценности у него нипочем не получится. Во-первых, убежденности в голосе не хватит. Ведь наставник и сам думает: словеса все это. Трепотня про непомерное благородство души и святую девственность ума. Да кого, спрашивается, подобное сочетание добродетелей до смерти не угробит? А для долгой и счастливой жизни совсем другое надо. «Но это, но это, но это секрет для ребят!», как поется в песенке из фильма «Король-олень». А во-вторых, просто-напросто не существует на свете объективных причин, благодаря которым ребенок — и тем более подросток — захочет хранить верность «норме и догме». Особенно вероятность, что так оно и есть, велика, если (когда) «нормы и догмы» всего-навсего реквизит, бутафория, гипс под мрамор и марля под шелк. Не столь уж редкое явление.

«Бутафорская мораль» сама компрометирует свое содержание: ребенок еще не знает вкус «плохого», но уже мечтает к оному «присуседиться» — по крайней мере, «плохое» является оппозицией тому тошнотворно-приторному «хорошему», которое без конца (не без фальши в голосе) проповедуют мамочка-папочка. Получается, что «проповедники» выступают в роли «провокаторов». Хороший получается эффект от нравоучительных бесед с подрастающим поколением! Разочарование во многих глубоко положительных свойствах натуры — это раз; катастрофическое падение значимости и авторитетности родных и близких, принявших на себя роль многомудрых наставников — это два; неплодотворная ориентация характера, как называл это состояние известный психолог Эрих Фромм (то есть такая целостная психологическая структура, в которой проявляются условия жизни, оказавшие больше влияния на развитие индивида, чем его собственные волевые и эмоциональные особенности) — когда молодой человек готов «ломать себя» под обстоятельства, но не готов реализовать собственный потенциал, чтобы изменить условия существования — это три! А там, глядишь, подоспеет какая-никакая акцентуация… «Эт-то еще что за зверь?» — спросишь ты. Это количественное выражение определенной черты характера — например, жгучая ревность или болезненное самолюбие. То есть болезни-то как таковой пока не наблюдается, патологий не замечено. Но личность уже, словно весы, упорно склоняется в сторону «заострения» той или иной темы. Например, постоянно задирает родителей и вообще старших, намекая на их полную неспособность сориентироваться в окружающем мире. Следовательно, эти недотепы и права никакого не имеют давать ценные указания, как жить, кому и сколько. Пусть себе молчат в тряпочку.

Лучше бы «недотепы» вовремя изменили тактику: как-нибудь сели, подумали, разобрались в себе, в окружающем мире, в потребностях собственных чад — потом свели всю полученную информацию воедино, проанализировали и сделали выводы. И напоследок все честно объяснили: вот, гляди, дитятко — такие и такие результаты у нашего исследовательского мероприятия. А если что-то осталось невыясненным, можно честно в том сознаться. Между прочим, ничего нет ужасного в том, что родитель говорит своему наследнику и преемнику: я не всемогущ, я многого не понимаю, тебе придется самому разобраться, что к чему и зачем. Сделай усилие — ты ведь не орден, чтобы вечно на мне висеть. Ты самостоятельная личность. Попробуй оправдать оказанное судьбой доверие. Я помогу как могу. Эффект от аналогичных высказываний бывает ужасен, если в доме имел место быть культ мамы или папы. Тогда «Мне отмщение, и аз воздам!» — заявляет разочарованный потомок и воздает так, что мало не покажется. Родитель может всю оставшуюся жизнь оправдываться за содеянную глупость и за проявленную слабость — но прощения не получить. А нечего было возлагать на себя тогу непогрешимости! Нечего было изображать из себя супермена (супервумен) — существо, способное спасти весь мир и наставить на путь истинный даже собственного ребенка! Миру, может, все равно — но ребенок обос… обмишулившегося супермена не простит.

Мы знали одну семью, в которой мама считалась чрезвычайно умной женщиной. Кстати сказать, умной она никогда не была. Разве что напористой, категоричной и очень, очень голосистой. В смысле, крикливой. К тому же она страстно любила давать советы — и делала это самозабвенно. Подобная манера общения действовала, будто фильтр: только самые стойкие и малоподвижные знакомцы не растворялись бесследно через весьма краткое время. Впрочем, «умнице» кое в чем повезло: муж этой дамы был еще глупее жены. Поэтому не только людям посторонним, но и родной дочери он так прямо и говорил: «Будь ты процентов на шестьдесят такой умной, как наша мама — ты будешь очень счастлива!» Девочка выросла, как ни странно, весьма неглупой особой. Но не настолько, насколько была «умна» ее мать — а действительно умной. И хотя она прекрасно разбиралась в психологии, находила разумные объяснения для людских проблем и даже для патологических случаев — а это все равно, что оправдание, — но она все-таки не смогла извинить родным и близким культивирование материнского авторитета. С годами родственные связи прервались, причем наша знакомая никогда больше не пыталась наладить общение с родителями. Ей казались неприятными и добродушно-туповатый папаша, и визгливо-самовлюбленная мамаша. Она их стыдилась — так, как не стыдилась общества патологических лжецов, рассказывающих невероятные истории про свои родовые замки, про способность к телекинезу, про целый выводок белых мышей, по ночам беседующих с хозяином на суахили… Потому что когда перед тобой предстают не пациенты, а родственники, в дело вмешиваются эмоции. Очень мощные раздражители. Рациональная обработка информации отказывает, ты поддаешься нахлынувшему возмущению, отвращению, отчуждению… Не стоит обманывать детей. Если они тебя «накроют», отмазаться будет ох как трудно.