Андрей Курпатов - Самоучитель по философии и психологии

Всякое наше действие имеет свои последствия - данное утверждение, как мне представляется, достаточно очевидно и не требует пояснений. Последствия эти могут быть как положительными (это, разумеется, субъективная оценка), так и отрицательными. Причем все эти последствия - это последствия моего действия и, таким образом, мои последствия. Их я получаю в полном объеме, на эти «дивиденды» со своих «вложений» я и живу. В этом смысле все, что мы делаем, мы делаем для себя. От природы своей мы эгоистичны - это биология, но мы недостаточно дальновидны, чтобы использовать эту свою особенность с выгодой для себя и, как следствие, для других, ибо если ты смотришь дальше собственного носа, то знаешь: нет и не может быть такой выгоды, которая была бы выгодна только одной стороне.

Нанесенное мною оскорбление изменит ко мне отношение, точно так же как и сделанная мною любезность. Мои попытки «сэкономить», «скроить», «выиграть» - лучший способ войти в полосу тотальной убыточности; напротив, осуществляя «трату», я обогащаюсь, сам зачастую того не понимания. Мое потворство собственным слабостям сделает меня ущербным, мое движение вопреки сопротивлению делает меня сильным. Моя злоба способна нанести моей жизни непоправимый урон, а моя доброжелательность - улучшить субъективное качество моей жизни. Но как мы мало задумываемся об этом!…

Я сожалею, что люди недостаточно эгоистичны, чтобы по-настоящему думать о самих себе. Не «любить самих себя», что кажется мне своего рода извращением, но именно думать, заботиться о самих себе. В нас пытались и пытаются воспитывать ни на чем не основанный «идеалистический альтруизм»; нам говорили: «Будьте хорошими, поступайте правильно, и вам воздастся!» Быть может, это правильно, но так дела не делаются. Подобные морализаторские концепции повисают в воздухе - они не являются ни средством, ни инструментом.

Если бы во мне воспитывали здоровый эгоизм, если бы во мне воспитывали способность к «философии поступка», если бы меня научили видеть последствия, которые неизбежно поспешествуют каждому моему поступку, последствия, которые мне придется испить целиком и полностью, хочется мне того или нет, то, верно, меня не пришлось бы убеждать в необходимости быть альтруистом, я бы и сам хотел им быть, это стало бы не моей повинностью, но моим желанием. Разумеется, можно заставить меня поступать тем или иным образом, но разве же не лучше создать условия (создать их в моей голове), чтобы я хотел делать то, что принесло бы пользу и мне, и окружающим?

Мораль - это палка, которая неизбежно бьет тебя - или тем, или другим концом. Вменяемая мне мораль - это способ выказать мне недоверие, ведь если меня необходимо заставлять быть «хорошим», значит, предполагается, что я «не хорош»; в самом лучшем случае она предполагает мою несообразительность - неспособность понять, что не допускать ошибок выгоднее, чем допускать их. Ратуя за мораль, мы, сами того не замечая, предаем сами себя и создаем все условия для самых разнообразных «злоупотреблений». Почему мы так тяготеем к искусственности, когда естественные условия дают нам такую богатую и плодородную почву для фактического улучшения нашей жизни?

Главная ценность жизни, и в этом я уверен абсолютно, в радости - в моей радости и в радости тех, кто мне дорог. Поэтому если я хочу сделать что-нибудь по-настоящему для себя - я доставляю радость другим, другим - чтобы иметь возможность радоваться самому. Не бывает подлинной радости «в одиночку», радость - это ощущение защищенности и сопричастности, а потому, если я радею о собственном счастье, мне придется прежде всего радеть за счастье других. И это не одолжение и не ссуда, это то, что я делаю для себя, ведь все, что я делаю, для себя…

Под «ошибкой» я понимаю поступок, который мы совершаем, не сообразуясь с его неблагоприятными последствиями, не понимая того, что эти неблагоприятные последствия нам самим и придется испить до самого дна. Если бы мы «видели» неблагоприятные последствия собственных «ошибочных» действий, то мы никогда бы не допускали ошибок, это было бы для нас естественным - избегать подобной глупости, сообразуясь с инстинктом самосохранения, реформированным здравым рассудком. Но только ли все дело в нашей недальновидности? И да и нет, но здесь речь идет еще и о иного рода недальновидности…

Мы жертвы своих иллюзий, количество которых беспримерно и не поддается никакому учету. Впрочем, мне думается, их вполне можно свести к четырем основополагающим - иллюзии опасности, иллюзии счастья, иллюзии страдания и иллюзии взаимопонимания. Каждая из них, конечно, ветвится и множится, но в сущности выбор невелик: мы видим опасности, которые есть лишь плод нашего воображения (поскольку будущее неизвестно, а всякая опасность - это «из будущего»); нам кажется, что счастье скрывается где-то за поворотом, за горизонтом, что до него нужно только дойти, набраться сил и дойти, и вот мы постоянно находимся в дороге, бредем, ждем, верим и, по вполне понятным причинам, не бываем счастливы; ко всему прочему нам мило страдание, мы находим в нем какой-то смысл и какую-то особую прелесть, мы готовы страдать, хотя, по правде сказать, задумавшись, даже вряд ли сможем пояснить, что это значит «страдать»; наконец, мы все пьяны иллюзией взаимопонимания, которую ищем в процессе содержательной коммуникации, которая по определению невозможна. Вот, собственно, и вся любовь… Простите, вся жизнь, хотя любовь - это, конечно, тоже иллюзия…

Впрочем, мне следует оговориться, в предыдущем абзаце отнюдь не утверждается отсутствие опасностей, невозможность счастья, выдуманность страдания, нецелесообразность контакта между человеками и ненужность любви. Я говорю совсем о другом, я говорю о том, что мы полны соответствующих иллюзий и именно поэтому нам заказано и счастье, и естественная, живая радость, и взаимность, и, наконец, как воплощение всего этого, некая кульминация всего этого - любовь (впрочем, здесь это слово почему-то кажется мне пошлым, поэтому я пойду на тавтологию, заменю ее на слово взаимность), взаимность.

Наш основной порок - это страх, продукт иллюзии опасности. Мы готовы бояться всего и вся, хотя все, чего мы можем бояться, находится в будущем, в том, чего еще нет, а потому и опасностей в действительности нет. Они, конечно, встречаются, но тогда и откуда, когда и где их никто не ждет. Неприятности - это то, что нечаянно нагрянет, когда их совсем не ждешь. Страх, таким образом, есть признак нашей слепоты и результат нашей, усвоенной еще в раннем детстве, привычки бояться. На страхе «благополучно» произрастает тщедушное древо нашей культуры: наша мораль - это наш перенаправленный страх, наши псевдоблагородные поступки - это наш секуляризованный страх, наш страх собственной персоной - это служение нашему страху, сопряженное с обязательным предательством самого себя.

Наше страдание - это страдание, но страдание по сути своей бессмысленное, и в отношении нас самих беспощадное и губительное. Причины нашего страдания можно указать две - одну «генетическую», другую «этиологическую». Мы страдаем по шаблону, по заготовленной, выработанной у нас привычке, а также в связи с тем высоким статусом, который в нашей культуре отведен страданию, - все это «генетические» причины нашего с вами страдания. «Этиологическая» причина нашего страдания представлена тремя факторами, это легко понять, если принять за данность (а это именно данность) то, что невозможно сострадать страху, глупости или боли, но невозможно представить себе страдание, которое бы не было в своем основании страхом, глупостью или болью. Я думаю, мы должны решить для себя один вопрос, а именно: «Какой смысл (какова цель, какой резон) в страдании?» И у меня нет сомнений, что ответ на этот вопрос един для всех и другим быть не может: «В страдании нет никакого смысла».

Труднее всего, конечно, расставаться с иллюзией счастья, а также, наверное, с иллюзией взаимопонимания (о последнем мы уже говорили). Счастье - это радость, которая не обусловлена удовлетворением какой-то конкретной потребности (такую радость мы, сколь бы невротичными мы ни были, действительно способны время от времени испытывать), радость, которая наполняет человека лишь потому, что он свободен от страха, не видит смысла в страдании и думает о том, что важно то, как ты проживаешь жизнь, а не то, что составляет эту жизнь. Жизнь может быть составлена из самых натуральных неприятностей, но это вовсе не заставляет нас чувствовать себя несчастными, несчастными мы можем быть только по собственному «волеизъявлению». И по этой причине счастье не скрывается где-то за поворотом, «там, за горизонтом», а есть непосредственное переживание настоящего момента, который замечателен просто потому, что ты можешь жить.

Последний пункт - это иллюзия любви, эта самая термоядерная из всех иллюзий. Здесь есть все - здесь мы находимся под пятой иллюзии счастья, здесь мы мучаемся иллюзией взаимопонимания, здесь мы тешим себя страданием и здесь раззадориваем себя иллюзией опасности. На самом же деле во всех подобных случаях мы являемся никчемными заложниками сексуальной доминанты и тех игр сознания, которые спровоцированы все той же сексуальной доминантой, разжигающейся более всего, как и положено доминанте, в случае категорического отказа: «Нет, я тебя не хочу!»