StEll Ir - Сонадариум. Полёт Ли

Заклинание только что выговоренное Чёрным Шаманом привело в онемение зал, но не оставило следа в памяти и зрительный зал продолжал смотреть на сумерки сцены с остекленевшим в минувшем шоке взглядом. Я с трудом опустил голову и посмотрел по сторонам на застывших в безумии Зрителей. Первые признаки жизни начинали подавать и некоторые из моих товарищей. И я понял, сегодня мы здесь были – собраны. Мы не сами пришли, хоть я и протягивал руку за билетом к тётеньке в кассу. Сегодня мы не сами пришли. Нас втянуло в ужас тяжёлого водоворота и мы не смогли устоять на ногах. Действие уничтожало нас как не сгодившихся. Мы и в самом деле были такие, что не нужны. Но кроме нас у Действия не было Зрителей и Действие возродило нас. От тяжёлого мрака беспамятства никто из нас не помнил начала сегодняшнего нашего здесь пребывания, зато в памяти прочно запечатлелось импульсами реакции на вспыхнувшую мгновенную, но невыносимую боль то, как не надо делать и как делать мы не должны. Иммунитет стал стоек и непреодолим. Мы вернулись из небытия и в срочном порядке восстанавливали Мир. Мир покачивало…

«Почему самолёты падают, едва я прикоснусь к ним взглядом?». «Почему лёд изо льда?». «Почему исстяг горизонт?». Я ходил и покачиваясь спрашивал. И получал исчерпывающий ответ «Вали!». Я догадывался, что от этого слова произошёл валидол, но он редко мне помогал и я не мог проникнуть в суть этого таинственного определения служившего подобно чудесной панацее ответом на все вопросы.

И самолёты никуда не падают. Старьё вот всякое стоит по аэродромам уже и не огороженным и никуда не падает. Я проверял. И не один раз. Я уходил в эти кварталы, бывшие когда-то местными аэродромами и смотрел на стоящие этажерки и кукурузники. Я был не уверен бывают ли ещё какие-нибудь самолёты, там во всяком случае не было. «Я ещё вернусь…», подумал я и ушёл. Надо было затягивать раны…

Подвал впустил без права на оглядывание. Коридоры были пусты. Ниточка разматывалась. Мне не надо было определять направление. Направление было, наверное, одно. Я поворачивал, не зная где и не зная куда, и коридоры не кончались – значит я правильно шёл. Вперёд.

По солнечному городу нашего искромётного искреннего счастья мы пробирались вперёд.

Страшные, свирепые чудовища были в каждом из провалов-проёмов дверей. Я шёл по коридорам из тьмы, а они не подавали признаков жизни, они уснули, умерли или замерли в ожидании, но мне было и не страшно, и не весело, и никак. Я подходил к одному чёрному дракону и мне были и понятны до чёрточки и невидимы вселяющие ужас его черты. Я поднимал его тяжёлые веки, но не мог проснуться дракон и лишь чёрная пустота зияла в провалах несуществующих глаз. Мне стало холодно и горько в темноте. И я понял смело тогда, что лучше бы мне было страшно. Но за спиной моей зашевелилось оживая что-то тяжёлое, на что невозможно было оглянуться, от него можно было только бежать. И я побежал на негнущихся ватных ногах, спотыкаясь и падая поминутно. Вперёд.

По солнечному городу счастья нашего мы пробирались вперёд и Том тащил за собой на верёвке дохлую крысу. «Том!», сказал я, «Я прочитал в одной старой книжке, что раньше был ад». «Это что?», спросил Том не останавливаясь и, как я всегда подозревал, не задумываясь. «Место такое», сказал я, «Для таких как мы с тобой. Чтоб жевачкой не плевались и слушались». «Да ну!», сказал Том, «А там чё, можно было жевачкой плеваться?». «Можно», сказал я, «Там уже вообще можно всё что захочешь делать было. Только никто не хотел». «Чего это?», не понял Том. «Некогда было. Там котлов всяких было понапихано. Я не понял ультрареатановых что ли. Со смолой обычно. И все в них варились. Или на сковородках жарились». «У них что там, есть что ли было нечего?», проникся Том. «И есть было нечего», продолжал нагонять ужас я, «И пить. И сделать они ничего не могли, лишь раскачивались на цепях своих пороков». «Чего на цепях?», спросил Том. «Пороков», сказал я, «По-моему так родители ихние назывались». «А-а», разочаровано протянул Том, «Это я помню и так. Я когда у мамки в животе раскачивался на цепях своих пороков мне тоже пить не давали». И согласившись добавил «Да, там не поплюёшься». И попросил «Мишк, слышь, ты когда хорошую хоть одну книжку прочтёшь расскажешь мне, а?»…

Конферансье на входе в зрительный зал раздавал нам пригласительные билеты сегодня и мы рассаживались по местам завороженные легко тайной предстоящего Действия.

За все бездны моего упадения коридоры в грандиозности своей впервые разделились на два прохода. Вправо вела дверь излучающая свет, переливами красивых красок ниспадавший на вход, тепло и впереди радость. Провал влево грозил лишь забытьём, лютым холодом и не спасающим мраком.

«Том, а представь, мы живём вот с тобой и солнце над городом. И деревья у нас зелёные растут высоко и небо голубое. И вдруг оказывается, что это мы не живём, а спим. И всё это только снится нам. А на самом деле это даже и не мы живём, а за нас живут, сны нам такие придумывают, чтоб мы толстели во сне, а потом съедят и руки не вымоют. Ты согласен бы был?». «Нет», сразу сказал Том, «ты, Мишка, всё-таки перечитался своих книг. Сейчас стану тобой будешь знать!». «Погоди», говорю, «И вот находим мы с тобой в библиотеке дверь, за которую никто не ходит никогда. Ты нас знаешь сам – нас не остановить. И мы за дверь ту идём. А там комната небольшая, тёмная и пыльная. Я говорю «Том, делать здесь нечего», потому что чувствую что-то рычащее на всю темноту. А ты не чувствуешь и говоришь «Пульт!». А там на столе не пульт, а две кнопки всего – красная и зелёная. И мы подходим тогда и смотрим как они подмигивают нам через пыль. «Том», говорю я, «Доигрались. Посмотри – за нами дверь есть?». А сам от кнопок оторваться уже взглядом не могу, потому что в темноте за их маленьким светом и тем более у меня позади мне такой ужас мерещится, что по спине мураши. «Ты что ненормальный?», говоришь мне ты и вдруг тоже понимаешь, что и взгляд не оторвать и позади нас уже нет – НИЧЕГО. «Том», говорю тогда я, «Я кажется понял. Это кнопки Реальности. Зелёная – это та из которой мы пришли и где небо над головой. Она моргает чаще, если на неё нажмём – мы дома. И ничего этого не вспомним даже. А красная словно пульсирует. Это от той реальности, про которую я тебе рассказывал. Там хорошего ничего нет. Там и мы и все люди спим в анабиозе похожем на смерть. Попадём туда – не скоро выберемся. Когда ещё кнопки эти потом найдём». А ты тянешь меня за рукав и тянешь «Мишка, пойдём посмотрим, что там за красной. Мы же не были там». А я отвечаю спокойно «Том, мы там были. Мы забыли опять просто всё. Но если ты пойдёшь, то я с тобой. Может в самом деле там наша помощь требуется». И ты нажимаешь на красную кнопку, а я за тобой. И тут в первый раз я спрашиваю тебя Том – зачем?

Делать определённо было нечего. Мой выбор не распространялся на правую дверь. Я как много, и много, и много уже раз выбирал из левой и левой двери – левую…

«Ваш билет, товарищ. На стол!», передо мной стоял строгий контролёр кинотеатра и протягивал руку. «Вы лишены звания Зрителя. Покиньте, пожалуйста зал!». Я обречёно поднялся и пошёл к выходу. Я вышел из тёмного фойе в прохладный воздух ночи, вздохнул и посмотрел на небо. В небе сверкали первые звёздочки. «Ваш билет, товарищ. На стол!», передо мной стоял строгий контролёр кинотеатра и протягивал руку в напоминание того, что кинотеатр покинуть невозможно. «Вы лишены звания Зрителя. Покиньте, пожалуйста зал!». Я обречёно поднялся и посмотрел на звёзды. Быть изгнанным всегда не очень смешно и я поплыл в воздухе очень позднего вечера расставив руки по сторонам и легонько захлёбываясь о холод воздуха.

Опёршись спиной на сосну, я посмотрел высоко над вершины деревьев. Чистое, спокойное небо. Здоровой рукой я расстегнул гимнастёрку и, надорвав край исподнего, с зубами стал накладывать первую повязку. Каким чудом меня выкинуло из кромешной преисподней непрекращающихся боёв я не задумывался. Понимал лишь одно – как-то случайно выжил, не зная и кого благодарить за это. Наложив перевязки, я пошёл прихрамывая по зелёному склону горы – вверх. Малышатами звери смотрели мне вслед…

«Смотри, Мишка, я лечу!», кричал я оборачиваясь. «И я!!!», на чумазом Мишкином лице сверкали искорки счастья и линзы его беспримерно-глупых очков. Вокруг было столько по-настоящему живого и мы летели в сильнейших потоках голубого прозрачного воздуха. Мы приземлились на скалу от которой рукой подать было до вышки, с которой можно было сигануть без парашюта. Вышка стояла в двух шагах от скалы и Мишка перепрыгнул первым. Я тоже. Хотел. Но до вышки было целых два шага, а подо мной пропасть была и я задумался на миг и тогда точно уже – не решился. «Сейчас», подумал я и сдал задом. И осторожно цепляясь за камни скалы стал спускаться вниз – чтоб так перейти. Спускаться недолго пришлось, метра два и я перешёл на вышку по земле. Но когда Мишка собирался уже прыгнуть с вышки вниз головой я спросил «Мишка, а что же тогда такое рай?». «Тоже сказка такая», сказал Мишка строго и поправил очки, «Но не для нас». «Почему?», спросил я, «Я же сказки люблю». «Потому!», сказал Мишка сурово, «Я в книжке той прочитал. Там два брата были и один другого убил. И одного взяли в рай, а другого в ад. Мы с тобой, Том, тоже два брата и если ты меня убьёшь я не пойду ни в какой рай без тебя». Я подумал и сказал «Я тоже без тебя, Мишка, не пойду никуда. Только чего это я тебя буду убивать? Давай лучше наоборот». «Я не знаю ещё как получится», сказал серьёзно Мишка, «Я тоже никого бы не убивал никогда. Но они же как понапишут книжек! Ты прыгаешь?». И мы прыгнули вниз головой, договорившись держаться накрепко вместе, кто бы там кого не убивал.