Елена Макарова - В начале было детство

Да, с ним, конечно, ничего не поделаешь, а вот с Виталиком что делать? Может, за «бумоглотом» скрывается страх перед чистым листом? Или трепет?

Вспомнился случай. Разложила перед детьми кленовые листья. Спрашиваю: «Красивые?» — «Да, — отвечают, — красивые». Тогда я капаю каждому на лист грязной краски и прошу сделать так, чтобы листья снова стали красивыми. Дети пытались превратить грязную каплю в узоры, а Виталик пошел с листом в туалет и смыл с него «грязь».

Дети искали выход из сложившейся ситуации, Виталик отменил саму ситуацию. Тихий фантазер принял самое разумное решение.

Наши первые книги — на стенде. Они все разные, все замечательные. Но самая выдающаяся — книга Арама. Он взял ее с собой и через три дня вернул с текстом. Написанным буквами. Слитно. Слова не отделены друг от друга:

АДНХДАУДЕДЫСЛАМАСЛАМАШИНАИЯПАМОКИЁЧЕНИТ

— Вы не представляете, что с ним творилось, — рассказывает мать Арама. — Три дня никому покоя не давал — учи его писать! Скажите, — с восточной экспрессивностью всплескивает она руками: — что вы с ними делаете?!

— Играю.

— Это так вы называете, на самом деле есть же у вас замысел! Ну как ребенку в голову придет за урок в 35 минут написать книгу, да еще оценить ее стоимость? Арамина стоит рубль, между прочим.

Но я действительно не собиралась учить их писать.

Это неожиданный результат.

Поразила меня и Юта. Поначалу я не могла понять, что она собирается делать: вырезала из картона надпись «Балканэкспорт», искромсала слово ножницами на части, затем нарезала фантики на квадраты и к каждому прилепила по кусочку пластилина.

К концу урока перед Ютой лежал готовый, по всем правилам полиграфии выполненный макет книги. Вместо фамилии автора и названия книги она выклеила на обложке «рыбу», используя буквы из «Балканэкспорта». Внутрь книги поместила квадратики фантиков — текст, расположенный в два ряда, колонками.

Здесь Юта выступила как аналитик. Она сумела передать структуру книги. «Красота», по ее уже шестилетнему разумению, — это четкая, лаконичная структура. Попытка двухлетней давности создать на картонке образ «красоты» нашего класса ею осмыслена, проанализирована. Освоена.

— Как изменилась Юта, — говорит Танечка, Татьяна Михайловна.

Дети разошлись, мы разглядываем «продукцию». Классы лепки и живописи друг против друга. Это дает возможность постоянно наблюдать, что ребенок лепит и что он же делает в цвете. Частенько к нам заглядывает Рустам (он преподает «Развивающие игры») — поделиться впечатлениями прошедшего дня. Сегодня Рустам печален — половину детей у него забрали и отдали на «подготовку к школе». Таню выселяют из просторного класса — здесь расставят парты. Вместо мольбертов.

Поступь развала слышна. Но пока мы вместе, пока дети с нами, мы работаем.

А ночами я пишу книгу в единственном экземпляре. Потом ее тоже можно будет прикрепить к стенду.

Глядя в волшебные зеркала, можно загадывать любые желания. Чего не испросят дети у зеркальца из фольги и пластилина, которое только что слепили! Одному подавай царство, другому наколдуй сестру, третьему — волшебную палочку, вечную: если зеркальце разобьется, у палочки можно будет все время просить.

Первоклассник Сережа все ходит в студию, никак ему с нами не расстаться.

— Мне ничего не надо, — заявляет твердо, — у меня есть одно желание, но оно уже исполнилось, оно у меня на пиджаке.

Сережа выпятил грудь, чтобы малышня увидела и по достоинству оценила красную октябрятскую звездочку, воплощенную мечту Сережи.

— И больше ты ничего не хочешь? — спросила я Сережу.

— Ничего. — Потом подумал и признался: — Подзорную трубу.

Школьная учительница жалуется на Сережу — неактивен, безучастен к учебному процессу. Видела бы она глаза своего безучастного ученика в момент, когда он нам демонстрировал звездочку!

Дома нашлась игрушечная подзорная труба. Большая удача. Разумеется, Сережа признался про подзорную трубу без всякой корысти, но какова будет радость — получить вторую по счету мечту в подарок!

— Этак они поверят, что зеркала волшебные, будут целыми днями клянчить! — упрекнула меня одна родительница.

Взрослые боятся последствий. Дети живут мгновением. Вот какое у них было мгновение — сидели за столом, при самодельных свечах, и шептали в свои пластилиновые зеркала: «Пусть будет царство!»

Пусть будет! И они видят — конечно же, они в царстве: в темноте горят свечи, на столе — конфеты в блестящих, шуршащих обертках, оранжевые мандарины, замки с остроугольными вершинами — настоящее царство! И все это — благодаря пластилиновым лепешкам, обернутым в фольгу!

— А куда посылают того, у кого средняя душа? Не злая и не добрая? Разрывают пополам?

— А ты знаешь, что плохие над хорошими делают? Они их все делать заставляют. Например, насыплют пшеницы в золу и заставляют выбирать. Это я про Золушку догадалась.

Догадки приходят детям неожиданно. В отличие от взрослых дети думают постоянно. Взрослый лозунг «Экономь думать!» на них не распространяется.

Дети любят смотреть в окна. Интересно, помнят они, к примеру, занавески или шторы в своей комнате?

— У меня с такими полосками, а потом внизу как будто в клетку.

— У меня с зайчиками и белочками.

— У меня дырявые, белые, а около батареи вот такая дырина, я в ней куклу в гамаке качаю.

Но чтобы увидеть, какие же все-таки у них занавески, я прошу нарисовать — красками. Мне бы хотелось у каждого побывать в гостях, да не выходит.

— А вы приходите в нарисованные гости!

— Цветы на подоконнике рисовать?

— У нас не цветы, а кастрюли. Еще хлебница. Мама ее забывает закрывать, а папа ругается.

Рисуя, дети рассказывают про свою жизнь. Жизнь разная, но не слишком разнообразная. На мой взрослый взгляд. Дети не оценивают, просто повествуют. Они не критичны и всё принимают как должное.

Варя худенькая, большеголовая, глаза смеются из-под светлой челки. К концу урока она подходит ко мне с рисунком. Видно, что-то хочет сказать строго конфиденциально.

— Я нарисовала занавески в санатории. Для наших краски нет.

— А какая же нужна краска?

— Переливчивая. А в санатории вот такие были, — тычет в грязно-зеленый лист с черными полосками.

— Красивые?

— Да нет. — Варя краснеет. — Грязные. Поэтому я грязно нарисовала.

Варя — правдивая. Наверняка ей кажется, что взрослые видят сквозь стену. Переливчатость домашних занавесок передать не удалось, обмануть — не посмела. Вдруг я знаю, какие у них занавески?

В конце прошлого года у нас был праздник. Во время чаепития я спросила у детей:

— Кто в этом году плохо занимался?

Варя встала из-за стола. Единственная.

— Значит, дарю подарок Варе — пластилин, бумагу и краски. Летом она потренируется и будет заниматься хорошо, может, и лучше всех.

Детей как ветром из-за столов сдуло. Все рвались к ящику с подарками, все клялись, что именно они хуже всех.

Разумеется, «ненагражденным» с праздника никто не ушел, но критично настроенной по отношению к себе, к своей работе оказалась одна Варя, большеголовая худышка. Жиденькие прямые волосики, у висков — младенческий пух. И какая отвага!

Девочка Танечка — нескладная. Одета «нефирменно», в коричневые гамаши, темно-зеленый свитер с голубой каймой у подбородка, на кривых зубах — пластинка. Родители в возрасте. Впервые привели свою шестилетнюю дочь в детское общество. В садик она не ходит — болезненная, дома целый день с бабушкой.

— Ты любишь рисовать? — спрашиваю. Пожимает плечами. Никнет к маминой юбке.

— А лепить?

Втянула голову в плечи, что черепаха, и застыла.

— Ты принесла мне что-нибудь? Рисунки, картины?

Смотрит на мать, вот-вот расплачется. И все это — в подвале дэзовском, освещение тусклое, на стенах — плакаты о безопасности уличного движения, разве что в шкафу, за стеклом — детские работы, признак нашего существования. Подвожу ее, прилепленную к матери (папа сидит у двери, напряженно молчит), к шкафу. Смотрю: заинтересовалась.

— Мы принесли… — говорит мама полушепотом. — Достань, — обращается к мужу.

Папа, высокий и тоже какой-то нескладный — руки длинные, ноги длинные, а голова маленькая, — вынимает что-то огромное из дипломата, раскладывает на диване. Рыба? Нет — рыбища! Склеенная из тетрадных листов в клеточку. Раскрашенная карандашами, простыми, что в наше время — анахронизм при броской яркости фломастеров. Рыбища тугобрюхая, вся в карманах — и на пузе, и под жабрами, и чешуя, приглядываюсь, карманами. Настоящая бумажная скульптура…из тетрадных листов.