Под ред. М. Ромашкевича - Эротический и эротизированный перенос

9. Эволюция психологического мышления относительно типа пациентки, описанной Фрейдом как чувствительной лишь к "логике супа и аргументам жаркого", которой он приписывает "элементарную страстность", вызвала дифференциацию в любви в переносе. Согласно Гителсон (1952) и Раппапорту (1959),именно Блицстен (1944) впервые заговорил об эротизированном переносе как о форме переноса, которая отклоняется от более нормального эротического переноса, хотя он никогда не писал об этом. Они упоминают об этом в связи с их собственным исследованием контрпереноса и участием аналитика в продуцировании типа переноса, с самого начала характеризуемого чрезмерным эротическим компонентом ("шаблонный перенос Раппапорта"). Мы обнаруживаем здесь слабость в переносе, сопровождаемую преувеличенной цепкостью, огромным сопротивлением к любой модуляции или трансформации, сильной зависимостью, удивительной нетерпимостью к "фрустрации" — то есть неспособностью терпеть отказ аналитика (Versagung) удовлетворить любовную просьбу, — соответствующее сопротивление аналитической работе и показательную деструктивность, которая становится ясно выраженной в просьбе любви.

И Гителсон, и Раппапорт настаивали на диагностической и прогностической значимости первого сновидения пациента(ки), если аналитик появляется в нем персонально. Это может быть явным знаком чрезмерной близости "первоначальных взаимоотношений" с текущей ситуацией. Необходимо дальнейшее исследование для определения того, какую роль может играть аналитик в генезисе этой разновидности переноса. Такое отличие между эротическим переносом и эротизированным переносом отражено в словаре и концептуализации любви в переносе. Эти две формы любви в переносе были определены неявным или явным образом: первая является невротической по своей природе, вторая — психотической. Логическим следствием этих взглядов стала более широкая гипотеза, предложенная Эйчегойеном (1986), по поводу существования различных "клинических форм" эротизированного переноса: строго психотической (бредовой и маниакальной), перверсивной, психопатической, симптоматическим выражением пограничных состояний и т.д.[60]

Однако эта тема может принести пользу, если исходить из более общего соображения, как уже ранее предполагалось. Мы должны помнить, что ограничение в анализируемое™ пациенток, которые проявляют "элементарную страстность", как это показано Фрейдом, является результатом исключения Фрейдом психотической патологии из аналитического опыта. Кроме того, хорошо, что после написания исследуемой нами статьи, Фрейд осознает важное значение деструктивное в психотической патологии.

Мы уже упоминали "случай" Шпильрейн-Юнг. С прецедентом "любовного сумасшествия" с ее стороны и серьезными отклонениями от психоаналитической этики со стороны Юнга, Шпильрейн (1912) принесла Фрейду не только правду относительно ее собственного бешенства в переносе, но также определенным образом пионерскую работу о большом значении деструктивное™. Фрейд оказался способен высоко оценить ее, даже хотя это было для него немыслимо, как может быть заключено из письма, которое он написал Юнгу 21 марта 1912 года.

Итак, мы признаем, что эротизированный перенос в своих различных формах появляется во время анализа. Но в качестве ответа на утверждение Фрейда о неанализируемости определенного типа пациентки, мы говорим, что это становится возможно в той степени, в какой мы включаем внутрь клинической ситуации и аналитической рефлексии то, что Фрейд ранее исключил из клинической работы: психозы и психотические уровни. Клиническое рассмотрение серьезной психической патологии неизбежно приводит аналитиков, исследующих эти проблемы, к конструированию гипотез о примитивном развитии. История теоретических и технических отличий при трактовке форм эротизированного переноса будет тогда соответствовать более широкой истории теоретических отличий относительно самых первых моментов психической жизни. Но здесь не место для такого исследования.

Достаточно сказать, что с момента включения психотической патологии в клиническую работу, психоаналитическая литература начинает изобиловать рассмотрениями особенностей переноса, и сама концепция переноса (и в особенности любви в переносе) становится намного шире и видоизменяется.

Возможно, самые большие изменения произошли в кляйнианской традиции. Исторические предшественники работы Кляйн могут быть прослежены к работе Абрахама (1908) и Ференци (1909). Но, начиная с 1940-х, сама Мелани Кляйн начала рассматривать перенос как бессознательную фантазию, "глобальную ситуацию", подчеркивая важное значение негативного переноса и частичных объектов в переносе (Кляйн, 1952). Именно ее ученики будут проверять логичность идей Кляйн в "классическом" анализе психотических пациентов. И именно им — А.Сегал, Х.Розенфельду, В.Р.Биону (назовем лишь немногих) — мы обязаны значительной частью того, что сегодня стало нашим рабочим знанием в анализе психотиков1. Принятие психотической патологии в клинической работе, а также в теоретическом психоанализе, оказалось чрезвычайно плодотворным не только для кляйнианской школы. Малер и др. (1975, 1976) и Сирлз (1965) представляют другой полюс теоретизирования, но не только они5.

f См., например, Х.Розенфельд (1963, 1964, 1987) о специфической теме любви в переносе в психозах.

1 Для ознакомления с разнообразными идеями переноса и тех изменений, которым подвергается данная концепция после введения тяжелых патологий в клиничекий анализ, совместно с вытекающими из такого рассмотрения рассуждениями о примитивном развитии, смотрите работы о переносе, представленные на XIX международном психоаналитическом конгрессе в Женеве, опубликованные в 37 томе "Международного журнала психоанализа". Две из этих работ, Шпица (1956) и Винникотта (1956), исследуют гипотетическую связь между манифестациями переноса и самыми разными аспектами взаимоотношения мать-дитя, открывая путь новым инсайтам в определенные проблемы переноса.

Однако, согласно этим авторам, заметки об эротизированном переносе преимущественно психотической природы имеют лишь вторичное значение. Что наиболее важно, так это углубление нашего знания об этих патологиях и, соответственно, об их манифестациях, даже на уровне ранней, упорной и стойкой эротизации переноса (такой как подчинение аналитика, а также анализа, трудному испытанию). Так как расширяется рассматриваемая патология, то же самое имеет место.и относительно модальностей любви в переносе. Таков, например, случай пограничной патологии (см. Кернберг, 1975).

В итоге, можно задаться вопросом, соответствует ли истине уподобление эротизированного переноса психотической или пограничной патологии, принимаемое как нечто само собой разумеющееся в огромной части литературы по психоанализу.

В действительности, не все аналитики, которые исследовали эту тему, согласны, что такое уподобление законно. Смотрите, например, X.Блюма (1973) и С.Дж.Коэна (1981), которые расширили эротизированный перенос или сексуализацию переноса на все типы пациентов. Они оба строят гипотезы по поводу ситуаций соблазнения и ранней травмы в жизни пациента(ки). Гаддини (1977, 1982) считает эротизацию могущественной и элементарной защитой, к которой различными путями прибегает пациент(ка) во время различных фаз аналитического процесса.

С другой теоретической точки зрения, даже Анд-ре Грин (1990) утверждает, что страсти и сумасшествие должны быть диссоциированы от психоза переноса. Согласно его мнению, любой перенос содержит страсти и сумасшествие. (Психоз переноса обладает собственными специфическими характерными чертами, а эротизированный перенос играет важную роль в этом). Некоторые из концепций А.Грина — например, идея о "пассивизации" и об опасности слияния (возвращаясь к "сумасшествию", разделяемому между матерью и младенцем) — могут быть полезны при рассмотрении эротизированного переноса (1973,1990). Среди этих же линий мышления можно вспомнить идеи Биона о "психотической части" личности, и концепцию Винникотта о начальном слиянии во взаимоотношениях мать-младенец.

В заключение можно сказать, что любовь в переносе остается центральным моментом в психоанализе. Мы видели, как огонь этой очень специфической страсти заставил Брейера бежать, Юнга — сохнуть, а Фрейда — предпринять глубинное рассмотрение. В наше время мы признаем, что в некоторых случаях данная проблема продолжает быть чрезмерно трудной для разрешения аналитическими инструментами. Иногда, с определенной степенью осознания со стороны аналитика, лечение прерывается. В другой раз, мы можем быть не в состоянии реагировать на данную ситуацию, сохраняя правильный контроль над своим контрпереносом. Каждый из нас, обладающих достаточно длительным аналитическим опытом, мог принимать для повторного анализа пациента(ку), первый анализ которого закончился сексуальным отыгрыванием с аналитиком. Клинический опыт с этими пациентами обнаруживает, сколь чреват ятрогенной патологией анализ, который заканчивается сексуальным отыгрыванием, сколь опустошительны его последствия и до какой степени скомпрометированы возможности пациента(ки) получить пользу от нового анализа. Однако, насколько мне известно, практически нет никакой литературы на эту тему. Я считаю, что помимо фрейдовского призыва к этическим ценностям и любви к правде, эти повторные анализы могут представлять наиболее ценную область исследования для того, чтобы пролить больше света на любовь в переносе в тех случаях, где пациент(ка) и его первый аналитик оба попали в ловушку и оказались неспособными разрешить данное переживание аналитически вследствие "вспыхнувшего пожара" (страсти).