Вайолет Оклендер - Скрытые сокровища. Путеводитель по внутреннему миру ребенка

Что же при этом происходит? Разные дети получают разный опыт и добиваются разных результатов. Например, со мной занимался одиннадцатилетний Джеймс, скованный и зажатый мальчик, жестко контролирующий себя в отношениях со сверстниками, братьями, сестрами и родителями. Его чувства были спрятаны где-то глубоко внутри. В ходе музыкальных упражнений его тело заметно расслаблялось, мальчик чувствовал себя свободным и полным жизни. Джеймсу нравилась сама организация процесса игры. Он даже сам начал подавать мне сигналы рукой, чтобы я остановилась или начала играть, захватывая, таким образом, в свои руки бразды правления сессией. Мы выполняли это упражнение довольно часто, и телесные реакции постепенно начали распространяться и на другие стороны жизни мальчика. На сессиях он начал выражать некоторые из своих скрытых эмоций.

Другой клиент, восьмилетний Стивен, постоянно находился в движении. Ему поставили диагноз СДВГ, но лекарства не помогали. Когда мы попробовали заняться музыкой, мальчик сосредоточился, расслабился и по собственной воле выполнял упражнение на протяжении всей сессии. Позже, на других сессиях, он стал интересоваться и другими занятиями, а его обновленное ощущение самости стало проявляться и в школе, и дома.

Я и сама испытываю чудесное оживление, принимая участие в музыкальных занятиях. Я начинаю слышать себя, чувствовать свое внутреннее состояние. Я понимаю, что дышу, что у меня есть тело, и это тело на многое способно. Это ощущение сложно описать словами, его нужно просто испытать. Глядя на ребенка в процессе наших совместных занятий музыкой, я представляю, что он испытывает те же чувства, что и я.

Мне сложно писать об этих занятиях. То, что мы делаем, по природе своей «правополушарно», нелинейно и невербально. Я все-таки попытаюсь описать свой опыт словами, хотя снова и снова повторяю, как это трудно сделать. Надеюсь, мне удастся передать хотя бы суть этого очень ценного опыта.

В терминах гештальт-терапии можно сказать, что на таких сессиях устанавливается самый оптимальный контакт. Контакт предполагает наличие отчетливого самоощущения при встрече с другим человеком. При этом необходимо умело пользоваться функциями контакта: слушанием, осязанием, видением, вкусом, обонянием и движением. Контакт требует осознания различных аспектов организма: сенсорики, телесности, эмоций и интеллекта. Дети, неспособные устанавливать контакт со сверстниками, братьями и сестрами, родителями и учителями, отрезаны от мира, их организм функционирует в ограниченном диапазоне. Дети с такими проблемами начинают подключать неадекватные защитные механизмы или у них появляются негативные физические симптомы. При этом прерывается здоровый процесс саморегуляции организма. Такие дети не только не могут устанавливать полноценный контакт, но и демонстрируют слабое чувство собственного «Я» и низкую самооценку.

Участие в таких музыкальных занятиях стимулирует и укрепляет самоощущение и развивает функции контакта. Ребенок испытывает радость овладения новым навыком. Присоединение к ритмам ребенка в процессе нашей музыкальной игры – вероятно, наиболее важная часть этого процесса.

Йохан, мой ученик из Германии, наблюдал описанное выше музыкальное упражнение, которое я выполняла с восьмилетним Стивеном. Он рассказал: «Когда вы почувствовали ритм Стивена, старались ему следовать и соответствовать, я смотрел на мальчика. Он был так увлечен, на его лице и в глазах отражалось полное удовлетворение от того, что вы рядом с ним. Стивен менял ритм, вслед за ним менялся и ритм вашего инструмента, и мальчик делал глубокий вздох облегчения. Складывалось впечатление, будто он проверял, действительно ли вы следуете за ним. Даже цвет его лица менялся – Стивен просто светился. Было очевидно, что он действительно получает удовольствие от занятия, что оно что-то значит для него. Так сложно выразить словами то, что я видел». Вот снова прозвучала эта фраза. Слова действительно здесь бессильны. Музыкальные занятия – это путешествие в невербальную реальность.

Эта начальная форма занятий предполагает бесконечное число возможностей. Часто через некоторое время после совместной игры я спрашиваю ребенка, как он себя чувствует. Как правило, получаю ответ «хорошо» или «весело». Тогда я предлагаю сыграть «хорошо» или «весело» на любых лежащих напротив нас инструментах. Потом можно поинтересоваться другими эмоциями. «А как насчет печали? Подумай о чем-то, что заставляет тебя грустить». – «Мне было очень плохо, когда пропала моя кошка». – «А какая она, твоя печаль? Можешь не говорить, если не хочешь. Давай теперь поиграем грустно».

Мы задумываемся о других состояниях: страхе, сумасшествии, скуке, злости, глупости.

Часто, когда мы прорабатываем эмоции, я осознаю, что двигаюсь по спирали, выражая все больше и больше чувств до тех пор, пока не понимаю, что для меня уже достаточно. Я удовлетворена. На сегодня это все. Я вычерпала себя до дна. Заставляя эмоции звучать в унисон, чувствуешь необыкновенную поддержку. Я не одинока со своими переживаниями. Со мною друг, который смотрит на меня и улыбается, даже если мне грустно, я сержусь или гневаюсь. Возникает чувство, что тебя понимают и принимают таким, какой ты есть. Неважно, какие звуки улавливает ухо, я чувствую внутри себя только нечто глубинное и не поддающиеся словесному описанию. Поскольку ребенку крайне трудно описать подобные чувства, я могу оперировать только собственным опытом, представляя, что он чувствует то же самое.

Мелиссе, тихой девочке десяти лет, поставили диагноз «избирательная немота». В ее обществе я и сама вела себя довольно тихо, пытаясь максимально соответствовать ее уровню общения. Она

рисовала, делала сценки на песке и лепила из глины, а на мои вопросы кивала, выражая согласие, или отрицательно мотала головой. Энергетический уровень девочки был очень низок. Однако на музыкальных занятиях поведение Мелиссы решительно менялось: я видела ее волнение и прилив энергии. Мы разговаривали между собой с помощью звуков музыки, а когда продвинулись к изображению чувств, возбуждение девочки возросло еще сильнее. Ее глаза горели, когда мы играли весело и неистово. Ее губы плотно сжались, когда мы играли нечто сумасшедшее. Глаза Мелиссы, как и мои, наполнились слезами во время исполнения грустной темы. А в конце занятия, когда я мягко поинтересовалась, как она чувствует себя, девочка прошептала: «Хорошо». Это было первое слово, которое я от нее услышала. Чувства Мелиссы слишком обременяли ее из-за тяжелой травмы, случившейся в ее жизни. Занятия музыкой позволили ей невербально выразить часть своих эмоций с большей энергетикой и более точно, чем какой-либо другой из использованных нами ранее приемов, и постепенно помогли ей почувствовать себя достаточно уверенно, чтобы заговорить о своих проблемах.

Иногда я сочиняю историю о разных чувствах – например, метафорический рассказ о собачке, которая потерялась и очень грустит, и мы играем музыку для этой истории. «Жил-был в одной семье маленький песик, который очень любил своих хозяев. Как-то раз он решил сделать сюрприз мальчику и встретить его около школы. Когда никто на него не смотрел, песик убежал из дома. Он был уверен, что знает дорогу, но улицы почему-то выглядели незнакомо. Он пробежал вверх по одному проулку, спустился по другому. Начался дождь, поднялся ветер, и стало холодно. Маленький песик свернулся в дверном проеме и не знал, что делать. Как ты думаешь, что случилось дальше?» Каждый ребенок предлагает свой ход событий, и мы играем друг другу свою музыку. Конечно, часто истории детей – это проекции какого-то эпизода их собственной жизни, которые при желании можно обсудить. И я понимаю, что моя история – это тоже проекция! Когда я посещала детский сад в Кембридже, штат Массачусетс, каждый день мне нужно было дожидаться кого-нибудь из старших, кто бы отводил меня домой. Однажды я решила стать независимой и отправилась одна. В конце концов я безнадежно заблудилась. Все улицы были похожи одна на другую, но ни одна не вела к дому. Я расплакалась, когда поняла, что мир еще слишком велик для меня. Один мужчина остановился и спросил, чем может мне помочь, а я сказала ему, что потерялась. Адрес мне был известен (по этому адресу находилось ателье моего отца, в котором я проводила много времени, играя там с разным подручным материалом). Я доверчиво последовала за тем человеком, который привел меня к папе (это было за углом). Отец был очень удивлен, а я так счастлива, что у него не хватило духу наказать меня. Да это и не требовалось: с этого момента я осознала, кто я в действительности – маленький человечек в большом мире.

Иногда я рассказываю историю о девочке, которая однажды ночью, пытаясь уснуть, услышала, как ее родители ссорятся. Ссорящиеся голоса звучали примерно так (громкие удары барабана и шум шейкера). Услышав это, малышка испугалась, решив, что мама с папой разведутся. «Давай сыграем, что она почувствовала», – говорю я. Придумывая такие рассказы, желательно знать историю ребенка, хотя существует множество универсальных переживаний и ситуаций, которые могут подойти для любого человека.