Павел Ковалевский - Орлеанская Дева

И действительно, дальнейшие деяния Орлеанской Девы принимают самый ординарный вид и исход.

Но не так думал неспособный, ленивый и трусливый король. Ему Орлеанская Дева нужна была как особый призрак, пугающий неприятеля и служащий для него страшилищем. Король не согласился на уход Жанны и не позволил ей возвратиться к мирным занятиям.

Тогда нужно было пользоваться данным положением и немедленно двинуться на Париж. Но и этого король не хотел.

Помимо Жанны с неприятелем заключено было перемирие. Тут действовали и нерешительность одних, и трусость других, и зависть третьих, и злоба четвертых, и подкупность пятых, и множество других человеческих страстей, составляющих проявление низкого эгоизма и лишенных всего возвышенного и благородного.

Вопреки повелению короля, Жанна двинулась на Париж. С нею были рыцари, с нею были знаменитые и храбрые воины, с нею было славное войско, с нею был обожавший ее народ.

И на этот раз счастье было с Девой. Она стала у Парижа. Она осадила Париж. Но Карл был уже королем и потому думал, что он всемогущ. Раздраженный поступком Жанны и напуганный завистливыми и трусливыми советниками, Карл приказал армии прекратить осаду Парижа и отступить. С этим вместе он лишил армию продовольствия и денег. Армия отступила. Жанна осталась с горстью преданных людей. При взятии Компьена она была ранена и взята в плен.

Начинается третий акт драмы, акт самый тяжелый, самый мрачный, самый ужасный. Он имеет для нас много значения, и потому мы пройдем его коротко.

Жанна попала в руки бургундцев. Бургундцы были неприятели, но все-таки французы. На Жанну они смотрели как на ведьму, но это была все-таки француженка. Горе было бы, если бы Жанна попала в руки англичан. Помимо того, что для них она была ведьма, она принесла им несчастье, лишила успехов войны, опозорила добрую славу армии, лишила ее духа храбрости и несокрушимости. Казнить ее нужно, казнить примерно, дабы имя ее было опозорено и уничтожено.

Все это Жанна сознавала и потому очень боялась попасть в руки англичан.

Находясь в плену, Жанна стала опять тихою, кроткою, богобоязненною Жанною. Одного бы только хотела она – бежать к своей драгоценной армии и повести ее на смертный бой с врагами отечества. Поэтому она открыто отказалась дать слово не бежать и прямо заявила, что при первом удобном случае бежит.

Несмотря на то что Жанну крепко сторожили, заковали в цепи и строго охраняли, она нашла способ броситься с высоты 60 футов, находясь в заключении в замке Боревуар. Она сильно расшиблась, но не насмерть. Не желание покончить с собою было причиною ее отчаянного прыжка. Плен, заключение и издевательство над нею были тяжелы Жанне; но все это не могло побудить ее к самоубийству. Она была слишком кротка, нежна, чтобы решиться на это. Да будет воля Божия, – вот все, что она могла сказать… Иное дело родина. Жанна послана Богом воевать, и потому ей прощено будет всякое прегрешение в этом направлении.

Но не в интересах англичан было ни дать Жанне уйти, ни позволить покончить с собой. Вечный английский эгоизм ярко проявился и здесь, как всегда. Они были неумолимы к Жанне, они ей мстили жестоко и зло, ведь вся сущность их неудач лежала в ней, и потому ее участь была предрешена.

Поэтому англичане купили ее у герцога бургундского с тем, чтобы предать ее самой жестокой и позорной казни. Нужно было лишить ее честного имени и светлого ореола божественного посланничества. Нужно было доказать, что она еретичка и действовала не силою Божиею, а силою сатаны. Такая постановка дела затмит ее имя в глазах суеверных и непросвещенных французов. Нужно было Жанну передать не светскому, а духовному суду. Нужно было заставить ее сознаться, что ее видения и голоса были наваждением злого духа. Нужно было послать ее на костер. Это ей даст смерть физическую и нравственную.

Нашлись охотники продать свою честь, свое имя, свою совесть и свою родину. Во главе этого суда стал епископ Кошон из Бове.

Жанну заковали в цепи, заключили в железную клетку, перевезли в Руан, засадили в тюрьму и приковали к стене. Это 20-летнюю девушку… Уж слишком она была страшна англичанам. К ней приставили пять грубых, дерзких и диких сторожей, которые проявляли по отношению к Жанне всю силу своего нахальства и пытались неоднократно лишить ее невинности.

Не лучше были и аристократы английские… И эти люди родовитости, ума и образования не побрезгали оскорблять закованную и униженную девушку. Один только Варвик тщательно заботился и охранял Жанну. Как он был глубоко потрясен ее падением в замке Боревуар и принял все меры предотвратить что-либо подобное! Как он хлопотал о ее выздоровлении после расшиба! Он сильно разгневался на Эстевиля, позволившего оскорбить Жанну и тем усилить ее лихорадочное состояние… Он не постеснялся с графом Стаффордом, желавшим пронзить мечом закованную Жанну… Эта добрая душа очень тщательно заботилась о Жанне и предотвращала все, что могло бы ослабить или убить Жанну… Ему нужно было во что бы то ни стало послать Жанну на костер, храни Бог, если бы она умерла иною смертью… О англичанин, это ты!..

Суд был медленный и неправый. Епископ Кошон подобрал людей достойных себя. Жанна лишена была всякого общения с людьми. В тюрьму к ней подослали доброго пастыря, который выдал себя Жанне за земляка, одинаково несчастного и заключенного с нею. Этот добрый отец должен был вкрасться в душу Жанны и на исповеди извлечь из нее сознание о видениях и духах, о которых на суде Жанна говорила очень мало. Но так как долг священника не позволяет открывать сообщенного на исповеди, то, во время беседы патера с Жанною, Кошон с его праведные судии подслушивали ее признание через пробуравленные в стенах отверстия…

Впрочем, с Жанной мало стеснялись. У нее не было адвоката, ей не сообщались заранее допросные пункты, допрос производился при закрытых дверях, ее ответы извращались, а то просто сочинялись и писались от ее имени.

Жанна покорилась своей участи. Отчаяние и горечь первых ужасов заключения в ней улеглись. Она вся погрузилась в свой созерцательный мир. Ей опять явились видения и вели беседу с нею. К бургундцам Жанна относилась с презрением и омерзением, англичан ненавидела и страшно боялась.

Кошону и его праведным судьям, в случае удачного исхода процесса в смысле отречения Жанны от своего божественного паломничества, обещана была англичанами награда, в случае же неудачного – жестокая месть.

Тяжко было положение Жанны. Ее великое дело было кончено. Король, обязанный ей всем, и не подумал о ней в тяжкую годину. Друзья ее покинули. Народ забыл. Враги истязают, мучают и оскорбляют. Ни днем, ни ночью она не имеет покоя. Днем ее пытают лукавые судьи, ночью – подлые приставники… Жанна жаловалась комиссии на суровость и опасность своей солдатской тюрьмы, на бесчеловечное и наглое обращение стражи, но более всего на то, что ее лишают духовного общения с церковью, не позволяют посещать богослужения и принимать причастие… Все ее оставили, все ее покинули. Она беззащитная девушка в полном произволе своих злых и беспощадных врагов… «Боже мой, Боже мой, всякую оставил мя еси…»

А между тем лукавый синедрион Кошона соблазнял ее самыми заманчивыми обещаниями. Отрекись от божественности своих видений, сознайся, что ты была под наитием духа зла – и тебя переведут из тюрьмы солдатской в тюрьму духовную, позволят общение к церковью, допустят причастие, а главное – избавят от костра и заменят все церковным покаянием…

Единственным помышлением Жанны было – получить возможность поселиться где-нибудь в уединении и в тиши посвятить свою жизнь на служение Господу.

Жанна начала колебаться.

Кошон заметил колебание несчастной и разыграл недостойную сцену. На одном из кладбищ Руана устроили сцену. Духовенство в виде процессии отправилось туда и разместилось на приготовленных эстрадах. Привели туда и подсудимую.

Впереди сцены устроен был костер. Указывая на костер и стоящих там палачей, Кошон еще раз обратился с увещаниями поклясться и отречься от заблуждений. В то же время льстивый и лукавый патер, вкравшийся в доверие Жанны, увещевал ее послушать голоса церкви и покорится ее требованию.

Ladvenu так передает о состоянии Жанны при виде костра: «Когда объявлен был несчастной девушке род казни, которой она должна подвергнуться, то она горько заплакала и начала рвать на себе волосы: „Ах, как они ужасно поступают и как они меня мучают! Неужели так предопределено, чтобы мое тело, всегда чистое, было сожжено и превращено в золу! Лучше бы они отрубили мне голову, чем быть сожженною!.. Если бы я была в церковной тюрьме и если бы моя стража состояла из людей церкви, я никогда не дошла бы до подобного несчастья!.. О, я призываю Господа, Великого Судию, свидетелем всех оскорблений, наносимых мне!..“

Силы жертвы за спасение отечества не выдержали. Она согласилась дать отречение, дабы заменить сожжение на костре церковным покаянием, и поставила знак на отречении…