Оксана Алексеева - Экзамен по социализации

— Чушь, — перебил Макс. — Нам наплевать на эти проблемы. Но это… твой экзамен по социализации, а не наш.

— Какой еще экзамен?

Мира снова подхватила мою руку и теперь уже продолжила вместо брата:

— Это просто термин такой. Макс хотел сказать, что ты должна выбраться сама. Если тебе кто-то в этом поможет, то ты так и останешься жертвой, а значит, потом, в других ситуациях…

— Мира! — я возмутилась. — Ты просто не представляешь, что тут происходит! Они все против меня! Я — не жертва! Но что я могла сделать одна против всех?!

— Если не жертва, — примирительно ответила Мира, — то и не веди себя, как жертва. Мы видели таких… много. Кого-то бьют, кого-то обижают, но далеко не все из них принимают это как должное. Вопи, бей, рви, воткни ручку кому-нибудь в глаз, только не соглашайся.

— Ручку в глаз? — очевидно, в детдоме именно так разрешают мелкие неурядицы. — Меня ж посадят…

— Ну… тогда не в глаз, — задумалась эта милая с виду девушка. — Я к примеру сказала. Самое главное — не будь безобидной. Не иди сразу против всех — выбери самого сильного, с остальными будет проще.

Этот разговор не имел вообще никакого практического значения. Но он прочно засел у меня в голове, только еще сильнее мучая. Легко сказать — бей и вопи. Ударить Белова — это значит самой получить в ответ. Вопить — это значит просто еще сильнее рассмешить одноклассников. Обратиться за помощью к учителям — это значит укрепить свою славу стукачки. Нет выхода, у меня просто нет выхода.

Но тогда я спросила только одно:

— А почему именно я?

— Ты странная. И я, наверное, тоже странная, — ответила Мира просто. — И ты одна. У остальных уже есть друзья, поэтому ты — самый простой вариант.

Да, цинизма ей не занимать.

Три дня я настраивалась… не быть безобидной. У меня не очень-то выходило. «Пошла на свое место, говно!» — от Смирнова вызвало только «Сам говно», после чего я все же ушла на свою заднюю парту. Зайдя в сопровождении Миры и Макса в столовую, я столкнулась с тем, что мне просто нет места — куда бы я ни пыталась пристроиться со своим подносом, мой стул тут же кто-то забирал под всеобщий хохот. Работники столовой активно не замечали происходящего. Ну конечно. Если кто-то случайно заметит, что в элитной гимназии все не так элитно, то с этим придется что-то делать! Легче не замечать. Я не выдержала и просто ушла, а близнецы Танаевы, как и обещали, вообще не вмешивались. Их, кстати, приняли легко, даже несмотря на мутноватое прошлое. С легкой подачи Белова почти все их называли «Мирамакс», хотя общаться получалось в большей степени только с сестрой. Уже на второй день Макс подошел ко второй парте, где сидела Яна и обратился к ее соседу:

— Можно, я тут буду сидеть?

Тот почему-то безропотно ретировался и пересел к Мире. Яна же просто приподняла бровь, но Макс с ней даже не заговорил.

На уроках английского оба блистали. У нас вообще не было слабых по этому предмету — таких в гимназию не принимали, но они сильно выделялись на общем фоне безупречным произношением и богатым лексиконом.

— As smart as pretty, — тихо прокомментировал очередной ответ Миры Белов, а она, снова все расслышав, повернулась к нему и улыбнулась.

Вот такая у меня милая «подруга», она бы еще расцеловала моего обидчика, чтобы свою преданность мне продемонстрировать. В общем, вся наша с ней дружба сводилась практически только к утренним приветствиям, «какделам» и прощаниям после уроков. А потом новенькие садились в свою черную машину — надо заметить, далеко не дешевой модели — и укатывали восвояси.

Конечно, я не считала Миру своей подругой. Она очень сильно преувеличила мои страдания от одиночества, считая, что я готова кинуться на шею любому, кто мне улыбнется. Скорее, наоборот, мне было непривычно отвечать на чьи-то вопросы и здороваться, удовольствия я от такой «теплоты» получала мало.

И все же я настраивалась. Не ради того, чтобы завоевать уважение новеньких, а ради себя самой. И решила, что пусть лучше меня считают неадекватной и больной, чем жертвой. Но подходящий момент, как это ни странно, оказался совсем неподходящим.

Началось все с того, что на последнем уроке Белов, как это делал часто, выхватил мое домашнее задание и начал старательно выводить: «Ебала я вашу литературу в задний проход прямым круговым конусом во имя геометр…». Я решила, что наступил мой черед. Схватила его тетрадь и начала выдирать из нее листы. Костя опешил, но ярость моя привлекла и внимание учителя:

— Костя, Дарья, что там у вас происходит? Выгоню обоих, если не угомонитесь.

Это не дало возможности Белову воздать мне по заслугам, а я возликовала.

Но счастье мое длилось ровно до звонка. Ученики уже покидали класс, а Костя схватил меня за волосы, не оттягивая до боли, но и не давая возможности подняться и убежать. Он молча ждал, когда мы в классе останемся одни — вероятно, это означало что-то ужасное, потому что обычно он был очень даже не против свидетелей.

А Мира, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:

— Ну что, Даша, поедем по магазинам?

— О-о-о, нет, красавица. Даша сегодня никуда не пойдет, — голос Кости сочился несдерживаемым исступлением. — У нас с ней серьезный разговор. Пока.

— Пока, — ответила Мира и вышла из класса.

— Отпусти, ублюдок, — я изо всех сил пыталась оторвать его руку от своего затылка.

Он сорвал с меня очки и прижал лицом к парте, теперь уже больно сжимая волосы в кулак.

— Ты охуела, мразь? Голос прорезался?

Я попыталась дотянуться рукой до его мерзкой рожи, чтобы расцарапать ее в кровь. Но Белов легко отбил мою руку.

— Извинись-ка. А то я тебе вырву твои кудряхи с корнем.

Я испугалась. Да нет, испугалась я гораздо раньше, просто ощутила это сейчас в полную силу. На что он способен? Каковы границы? Сможет ли он сделать что-то на самом деле непоправимое? Страшно до трясущихся рук и голоса.

— Извини.

— Громче!

— Извини, — на глаза навернулись слезы обиды. И сейчас даже не на него — на себя.

Костя отпустил меня и поднялся со стула.

— Место свое помни, шавка.

Я вскочила следом, собирая остатки мужества. Сейчас или никогда! Размахнулась и влепила ему пощечину. Тут же отпрянула, испугавшись собственной смелости, пожалев о сделанном, желая убежать, свернуть остатки самоуважения, терпеть до конца школы все, что со мной будут делать.

Он схватил мои руки, трясясь от злости. Зашипел прямо в лицо:

— Ты совсем ёбнулась? Я ж тебя убью.

Но вместо этого он с силой оттолкнул меня, быстро покидал свои вещи в сумку и направился к выходу, напоследок заметив:

— Хорошенько подумай, Николаева, хорошенько. Не доводи до греха. И не думай, что если ты покажешь зубы, то тебя начнут воспринимать, как человека. Тебе просто выбьют эти самые зубы.

Рухнув обратно на свой стул, я зарыдала. Пыталась успокоиться, повторяя себе, что уже давно к этому всему привыкла, что если меня тут кто-то застанет, то посмеются вдоволь, что так я никакие проблемы не решу… Но убедить себя очень долго не получалось.

В итоге только через час я, опухшая и красная, вышла из класса. Коридоры уже опустели, поэтому можно спокойно умыться, привести себя в порядок и отправиться домой. Там я обо всем и подумаю.

В женском туалете пол мыла уборщица. Буркнув приветствие и стараясь не обратить ее внимание на мой внешний вид, я поплелась в мужской. Стыд, злость, смелость, трусость — все ушло. Осталась только усталость и кратковременные рывки раздражения.

Толкнула дверь с такой силой, что слабая или не до конца закрытая щеколда вылетела, и глазам моим открылось зрелище, которое за весь сегодняшний день оказалось самым вопиющим: опершись на стену, даже не в кабинке, стоял Макс с закрытыми глазами. А перед ним на коленях девушка, голову которой он довольно жестко направлял рукой. Я застыла от этого зрелища, а в голове ни единой мысли, способной сподвигнуть меня к любому действию. Даже когда Яна вскочила, вскрикнула, увидев меня, пролетела мимо, я так и стояла в позе истукана.

— Вот же блин, — голос Макса раздался откуда-то издалека, словно сквозь плотное одеяло. — Даша, ну как не вовремя. Могу я тебе предложить продолжить то, что ты так некстати сорвала?

Я потрясла головой — не как отрицательный ответ, а чтобы извилины встали обратно на место. Хотя пусть заодно будет и отрицательный ответ, как это и понял парень. Он медленно застегнул ширинку, потом подошел к раковине и открыл воду.