Мюриэл Шиффман - Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии

Но что происходит, когда вы скрываете что-то от себя, не осознаете своих истинных чувств, прячете их? Тогда вы не способны получить сообщение от своего ребенка; вы неправильно истолковываете его поведение, не понимаете его потребностей. Вы чувствуете себя неполноценным в качестве родителя, и проблема кажется неразрешимой. Вы тверды и строги именно тогда, когда ему нужно принятие и утешение, проявляете мягкость и уступаете, когда нужно ограничивать.

Предположим, ваш сын возвращается из школы, вы встречаете его приветливо, но он хмурится, огрызается вам в ответ, уходит в свою комнату и хлопает дверью прямо перед вашим носом. Если это происходит в один из хороших дней, вы довольны и чувствуете себя нормальным зрелым человеком, который ничего от себя не скрывает, то вы задаете себе вопрос: «Что его так расстроило?» И тут же вспоминаете, что у него сложные отношения с лучшим другом или учителем. Вы понимаете, что у вашего ребенка был тяжелый день, и вам не трудно сделать выбор между уступчивостью и строгостью. Сейчас ему требуется утешение, и вы естественным образом обеспечиваете его этим в наиболее приемлемой форме (поцелуи, любимое печенье или тактичное молчание — в зависимости от его возраста и характера).

Но допустим, вам неизвестно, что омрачает ему жизнь. По вашим сведениям, с его кругом общения полный порядок, учитель у него великолепный. Если вы принимаете самого себя, ничего не пряча, то ваша реакция будет той же. Вы сможете принять раздраженность ребенка и спонтанно отреагировать на его невысказанное сообщение, не обладая интеллектуальной информацией о его проблеме. Вам не надо его понимать: вы его родитель, а не психиатр.

Но возьмем день, когда у вас низкая самооценка. Вы совершили поступок, о котором теперь стыдно вспоминать, или кто-то, чье одобрение для вас очень важно, подверг вас суровой критике. Вы охвачены чувством неполноценности. Ребенок возвращается из школы с видом индейца на тропе войны, и вас тут же переполняет возмущение. («Как он смеет проявлять такое неуважение, да он просто не заслуживает такой матери, как я, избалованный мальчишка! Уж я-то заставлю его сейчас вернуться и закрыть эту дверь спокойно. И пусть извинится» и т. д.) Вы понятия не имеете, почему он ведет себя так, а не иначе, и конечно, ваша прямая обязанность — научить его хорошим манерам, очертить границы, быть твердой.

Предположим, вам известно о его проблемах в отношениях с лучшим другом. Эта информация вам нисколько не помогает: вы не можете принять его чувств. («Он не должен вымещать свои детские пустячные обиды на матери, что я — коврик для вытирания ног? Пусть научится сдерживать себя!») Интеллектуального знания о вашем ребенке недостаточно, чтобы подсказать вам адекватную реакцию на его сообщение, поскольку вы что-то скрываете от себя. Пока вы боитесь пережить свое скрытое чувство, коммуникация блокируется: вы не способны услышать то, что он на самом деле сообщает.

В настоящий момент вы рассержены. Какая эмоция может лежать скрытой под этим гневом? Вы узнаете об этом, только когда снимете этот внешний слой. Разные люди используют гнев для сокрытия разных чувств. Вы сами способны использовать гнев для прикрытия разных эмоций в разных случаях.

Одна мать может иметь скрытый образ себя такой, какой ей хотелось бы себя видеть. И это нереалистично, как и любое другое скрытое переживание. Абсолютно Идеальный Родитель — возможно ли такое? Не осознавая этого, она всегда старается жить в соответствии с таким невозможным, фантастически преувеличенным образом. Всякий раз, как что-то угрожает разрушить эту картину, она с тревогой сама оказывается в угрожающем положении, что мгновенно скрывает под гневом. Если ее ребенок несчастлив, для нее это означает, что она не идеальный родитель.

Другая мать, у которой было несчастливое детство, стремится прожить его еще раз через собственного ребенка и получить тем самым «второй шанс». Стоит ее ребенку почувствовать себя несчастным, она считает себя обманутой («Будь счастлива, черт тебя побери!») и сердится.

Бывает и так, что поступок ребенка угрожает матери мучительными воспоминаниями из прошлого. Возможно, ее отвергал отец, так же хлопая перед ее носом дверью. В таком случае ее скрытым чувством является беспомощность, как будто это она ребенок, а ее сын — родитель. Она скрывает это под гневом.

Если ваша самооценка падает, ничего удивительно, что вы чувствуете себя неполноценным родителем. В этом случае несчастный вид вашего ребенка означает для вас обвинение, которое будит в вас чувство вины, и вы спешите скрыть его под гневом.

Но если вы заглянете внутрь себя и почувствуете, что за эмоцию там скрываете, то сумеете услышать сообщение ребенка и поймете, как на него ответить.

Так случилось со мной. Однажды вечером, когда звук гремящих кастрюль и сковородок на кухне предвестил домочадцев о приближающемся ужине, моя старшая дочь прокричала из своей комнаты: «Когда мы будем есть? Я умираю от голода!» Мы всегда ужинаем в одно и то же время, поэтому ненужный вопрос и ее разъяренный тон прозвучал примерно следующим образом: «Что такое с обслуживанием в этом паршивом отеле?»

Естественно, я прикрикнула на нее: «Не ной, не маленькая, иди и помогай, если так торопишься» и т. д. и т. п. Этот обмен любезностями стремительно перерос в истерический дуэт. И лишь на следующий день я вспомнила, что мы проходим через все это снова и снова уже много лет. Бедный ребенок просто ничего не может с собой поделать: жесткое расписание кормлений, составленное нашим педиатром, заставляло ее плакать и просить бутылочку, еще когда ей было несколько недель от роду, и вот, пожалуйста — этот плач продолжается до сих пор. Я понимала ее проблему, уже давно «проанализировав» ее неосознанную мотивацию. Но это ничуть не помогало мне справиться с ней ни раньше, ни теперь. Это нытье меня изводило, и я не знала, как заставить ее замолчать. Здесь и был ключ. Если обычно вы неплохо ладите со своим ребенком, как это было у нас, и все время застреваете на одной и той же проблеме, то вполне вероятно, что вы что-то от себя скрываете. Почему я так груба с дочерью в подобных случаях? Это был Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Теперь я была совершенно спокойна и преисполнена решимости разобраться с проблемой, поэтому навестила подругу, у которой тоже есть дочь подросткового возраста, и рассказала ей свою историю. Не прошло и нескольких минут, как во мне снова закипел вчерашний гнев.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Тут память подсказала мне, что между моментом, когда дочь закричала из своей комнаты, и моментом, когда я рассердилась, я испытывала ужасное напряжение: будто она стояла надо мной с кнутом и подгоняла меня: вперед, вперед! Потом нахлынул гнев, напряжение спало, и я забыла про это.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Я помнила, как она плакала, прося бутылочку. Но это интеллектуальное понимание не помогало: я по-прежнему злилась («Она давно уже выросла, сколько можно плакать о бутылочке?»). О чем же мне еще это напоминало? Еда… Моя собственная привязчивость к еде… Навязчивое желание кормить семью. Что я должна была чувствовать много лет назад, когда малышка плакала от голода, потому что педиатр заставляла кормить ее строго каждые четыре часа?

Впервые я сознательно попыталась воссоздать эту сцену вместо обычных интеллектуализаций о ней. Мысленно я увидела перед собой картину: детская комната, я стою прямо за дверью, чтобы дочери не было меня видно, мои глаза напряженно следят за стрелкой часов в ожидании разрешенного времени кормления. Я помню, как она кричала, моя бедная малышка, и как я сама плакала вместе с ней: слезы беспомощности, фрустрации, тревоги и… вины. Эта вина захлестнула меня такой болезненной волной, что я зарыдала, будто снова оказалась в той же обстановке. Скрытая вина заглушила собой весь гнев. Пятнадцать лет я сваливала ответственность на чужие плечи, обвиняя педиатра в том, что она морила голодом моего ребенка. Теперь, когда уже было поздно, я осмелилась почувствовать вину сама.

Шаг 5. Определить паттерн. Чувство вины длилось около минуты, а потом я увидела свой паттерн. Не всю картину моих взаимоотношений с ребенком, не мою базовую установку, связанную с едой, — ничего глобального. Простой паттерн, состоящий в том, что всякий раз, когда дитя криком просит есть, старая скрытая вина поднимает голову и угрожает вырваться наружу, чтобы причинить мне боль. Сперва я напрягаюсь и начинаю бешено метаться, стараясь доказать себе, какая я хорошая мать, потом, когда напряжение становится невыносимым, я нахожу спасение в гневе. На следующей стадии я отыгрываю этот псевдогнев, что только выводит ее из себя еще больше. Это удесятеряет мою скрытую вину, которую я вынуждена прикрывать еще большим гневом и т. д.