Неизвестен Автор - Логические проблемы знания

Уже из этих определений нужно сделать вывод о неустранимом субъективном характере понимания. Всякий способ представления трансформируется в соответствии с наиболее приемлимыми для данной индивидуальности формами. Любые смыслы структурируются в соответствии с разработанными схемами.

То, что понимание осуществляется в рамках, заданных языковой способностью (а развитие этой способности осуществляется путем наращивания характеристик наличного состояния этой способности), ставит проблему адекватности образовательных технологий характеру и темпам возможного развития индивидуальной языковой способности.

Например, я слушаю лектора и стремлюсь понять то, что он хочет сказать так, как если бы я, слушая музыку, слышал бы не звуки, а саму музыку, т.е. то целое, что представляет из себя ее смысл. Потом дается задание: воспроизвести на экзамене эти лекции. Если то, что надо воспроизвести, - смысл, а не способ его выражения, и если у меня есть некоторый способ выражения, который я выработал для себя, то я разыгрываю этот смысл на свой манер. Но если от меня требуется не только смысл, но и способ его выражения, то это может вызвать затруднения: я слышал смысл, а не звуки, и, следовательно, звуки я потерял. Даже более того: если у меня есть свой способ выражения этого смысла, то мне еще труднее говорить, т.к. я буду говорить на чужом языке, и, следовательно, не буду понимать сам себя. Чтобы я мог говорить понимая самого себя, я должен говорить на своем языке. Пусть мой язык еще очень примитивен, но это единственный путь формирования собственного языка и соственной языковой способности. Этой примитивной стадии в развитиии не обойти. Если при этом учесть желание ученика говорить понимая себя и не произносить фраз, формально несущих смысл, но для произносящего закрытый, то станет ясной проблема: насколько образовательные технологии поддерживают внутреннюю активность в формировании собственной языковой способности. В какой мере развивается языковая способность, а в какой мере развивается лишь способность воспроизводить языковую поверхность. Ясно, что при соответствующей жесткости технологий вся сила может уйти на это воспроизведение поверхности.

Следующий возможный источник внутреннего конфликта для образовательного процесса лежит в характере представлений о том, что есть интерпретация и понимание: присвоение опыта или соизмерение его.

Положим, что интерпретация - это не чистое присвоение, а прежде всего соизмерение духовного мира интерпретирующего и автора. Если нет предварительного соизмерения их духовных миров, то никакое присвоение будет не возможно. Присвоение это определенная ориентация в пространстве уже возможного. Для этого уже должно быть это пространство содержаний опыта для ориентаций и актуализаций. Интерпретация - это по-преимуществу соизмерение, а не присвоение. Если точнее, это присвоение как присвоение еще одного выражения для уже существующего опыта (я уже это знал, но не мог еще так хорошо это выразить).

В пользу того, что интерпретация есть по-преимуществу соизмерение, а не присвоение, говорит обычная эволюция понимания одного и того же произведения. Часто человек, идущий в своем развитии в том же направлении, что и автор текста, первоначально проходит мимо этого текста (он ему еще ни чего не говорит). Когда же этот человек приобретает определенный опыт и будет, явно или не явно, искать способы его выражения, повторное прочтение текста откроет ему его же собственный внутренний мир и даст ориентации для дальнейшего духовного движения. Потом человек забудет об этом тексте и приобретет еще новый опыт, и снова прочтет текст, и откроет его для себя второй раз. При каждом прочтении то, что именно увидит читатель, будет зависеть от степени соизмеримости внутренего мира читателя и автора.

Тот способ передачи традиции, который не принимает значение этого фактора и считает, что значения и смыслы можно просто присвоить, и разрабатывает свои технологии как технологии присваивания, оказывается неадекватным средством для достижения своей цели. Вне зависимости от содержания передаваемых смыслов такой способ их передачи будет воспитывать "революционеров" (в смысле того, что он будет воспитывать воинствующее непонимание и отчуждение от смыслов к которым предполагалось приобщить). Эти люди с необходимостью должны будут бороться с тем, что им чуждо. Возможно (и даже скорее всего), что эти "революционеры" в скором времени, приобретая личный опыт, пройдут эволюцию в направлении к "консерваторам" (возвратятся на круги своих отцов). Но это будет не благодаря, а вопреки способу передачи традиции. В этом смысле конфликт поколений будет основан не на конфликте содержаний, а на конфликте между способом передачи традациии и способом ее усвоения. А если еще иметь в виду, что каждая традиция стремится отрицать реальные условия своего возникновения и заменить их символическими, и что каждое поколение, стремясь совершить восхождение от символа к реальности за ним стоящей, будет стремится воспроизвести этот изначальный опыт, то станет ясной вся острота проблемы соизмеримости опыта при передаче традициии и вся неадекватность присваивательных технологий для решения этой проблемы.

Следующий круг проблем связан с фактором внутренней целостности индивидуального сознания в процессе расширения круга его деятельности.

Каждое индивидуальное сознание имеет экзитстенциально охватываемое пространство, внутри которого находится то, что совместимо с его внутренней конституцией. Объем и характер этого пространства, его динамика зависят от способности индивидуального сознания делать внешнее внутренним. Это пространство может расширяться и деятельность связаная с ним может интенсифицироваться. Но есть точка насыщения, за пределами которой начинается нарушение органичности внутренней структуры сознания. Оно теряет возможность усваивать внешнее, вовлекать его в круг своих интимных отношений.

С одной стороны, уменьшаются его возможности поддерживать круг уже сложившихся интимных отношений, а с другой стороны, натиск новых предметов, интенсивность их вхождения и исчезновения не позволяют ему пополнять круг интимных связей новыми предметами. Происходит утеря интимности в отношении со своим предметным миром. За утерей, потепенно, происходит утеря самой способности и желания различать между чужим и своим. Если раньше в этом пространстве предметов им двигало желание обрести свою подлинность, то в конце этого процесса, потеряв "свое", а потом потеряв саму способность отличать свое от не своего, оно оказывается заблудившемся в мире предметов.

Если экспансия внешней предметности есть процесс информирования, то проблема внутренней целостности сознания превращается в проблему имплозии смысла (Бодрийяр) в процессе информирования. Имплозия смысла - это утрата информацией способности иметь смысл для индивидуального сознания, которое является объектом информирования или, что то же самое, утрата сознанием способности наделять смыслом поступающую в него информацию.

Под информированием будем понимать процесс направления сознания на разные предметные области и насыщения его горизонта предметами для осмысления (наделения их значениями). Индивидуальное сознание имеет свои ограничения в отношении способности осмыслять. Если информирование пренебрегает этими ограничениями, то вызывает по отношению к себе защитную реакцию: отказ от осмысления. Информация уже только функционирует в сознании, но не осмысляется. Сознание превращается в простое зеркало, оно теряет способность активно относится к предметам, которые появляются в его горизонте. Ранее активная составляющая сознания, которая осуществляла функцию осмысления, теперь редуцировалась к простому наблюдателю за другой частью сознания, которая является функционером в мире предметов, структура и динамика которых определяются характером информирования. И если задачей информирования по-прежнему является направление активности сознания на определенные предметы, то, в связи с внутренним отказом от осмысления, эта задача может осуществляться лишь внешними, принудительными способами (с помощью специально вызываемых психологических эффектов, изучаемых в социальной психологии). Но такая активность не есть подлинная активность сознания и такой его предметный мир не есть подлинный, органически усвоенный им мир. Освобожденный от собственной внутренней активности человек теряет "интуицию реальности" и, следовательно, теряет способность принимать жизненно значимые решения. Он теряет жизненную ответственость.

В мире такого аффективно обустроенного универсума человек находится в противоречивом положении. С одной стороны, устроителями этого универсума такой порядок представлен как "одарение", забота о благополучии. С другой стороны, тот человек, о котором "заботяться", находится в постоянной фрустрации из-за ощущения нереальности своего существования в этом универсуме.