Корней Чуковский - От двух до пяти

- У меня развязнулся шнурок.

- У мамы коса расплетнулась!

Особенно выразительно звучит у детей суффикс ну в тех глаголах, в которые он не допускается взрослыми. Это видно из такого, например, диалога:

Кира. Мама, Лена кривляется!

Лена. Неправда!

Кира. А кто сейчас кривнулся?

Или вспомним такие слова, как "ихинная", "кавонина", "ктойтина", "сумасошлатая" и т.д.

Хотя они построены по готовым моделям, но самый выбор именно той модели, которая наиболее пригодна для каждого данного случая, никоим образом нельзя свести к механическому подражанию.

К сожалению, у нас все еще не перевелись теоретики, которые продолжают твердить, будто ребенок, как автомат, без раздумья, послушно копирует нашу "взрослую" речь, не внося в нее никакого анализа.

Эта неправда декларируется даже в научных статьях - именно декларируется, потому что доказать ее никак невозможно. Стоит только внимательнее приглядеться к языковому развитию детей, чтобы стало ясно, что подражание у них сочетается с самым пытливым исследованием того материала, который предлагают им взрослые:

- Кочегарка - жена кочегара?

- Судак - это которого судят?

- Начальная школа - это где начальники учатся?

- Раз они пожарные, они должны делать пожар, а тушить пожар должны тушенники!

Какой ребенок уже на четвертом году не приставал к своей матери с такими вопросами, в которых заключается самая строгая и даже придирчивая критика "взрослых" речений:

- Почему сверчок? Он сверкает?

- Почему ручей? Надо бы журчей. Ведь он не ручит, а журчит.

- Почему ты говоришь: тополь? Ведь он же не топает.

- Почему ты говоришь: ногти! Ногти у нас на ногах. А которые на руках - это рукти.

- Почему ты говоришь: рыба клюет? Никакого клюва у ней нет.

- Почему разливательная ложка? Надо бы наливательная.

- Почему перочинный нож? Надо бы оточительный. Никакие перья я им не чиню.

Нет ребенка, который в известный период своего духовного роста не задавал бы подобных вопросов. Названный период его жизни характеризуется самым пристальным вглядыванием в конструкцию каждого слова.

Я, например, знаю очень многих ребят, отвергающих слово "художник", так как они уверены, что, если слово начинается наречием "худо" - значит, это слово ругательное. О.И.Капица рассказывает о пятилетнем мальчике, который говорил про художника, сделавшего иллюстрацию в книжке:

- Он совсем не художник: он очень хорошо нарисовал.

Смастерив какую-то картинку, этот же мальчик воскликнул:

- Посмотрите, какой я хорошник.

Когда же картинка особенно удается ему, он говорит:

- А теперь я прекрасник![25]

О чем бы мы ни говорили с ребенком, мы не должны забывать, что он, жадно впитывая в себя наши слова, требует, чтобы в них была безупречная логика, и не прощает нам ни малейших ее нарушений.

Это очень наглядно показывает такой, например, эпизод.

Мать рассердилась и сказала трехлетнему Ване:

- Ты мне всю душу вымотал!

Вечером пришла соседка. Мать, разговаривая с нею, пожаловалась:

- У меня душа болит.

Ваня, игравший в углу, рассудительно поправил ее:

- Ты сама сказала, что я у тебя всю душу вымотал. Значит, у тебя души нету и болеть нечему.

Ему неведомо, что такое душа, но он по своему трехлетнему опыту знает, что, если что-нибудь выпито, вылито, вымотано, оно перестает существовать, - и говорить, будто оно болит, не годится.

Таких случаев великое множество.

Проезжая в Крыму по степи, я назвал эту степь пустыней. Но моя четырехлетняя спутница указала на кусты:

- Это не пустыня, а кустыня.

Четырехлетний Вадик с удивлением увидел, что взрослые наливают в молочник не молоко, а вино.

- Теперь это не молочник, а виновник.

Требуя, чтобы в конструкции каждого слова была самая прямолинейная логика, ребенок сурово бракует слова, логика которых не удовлетворяет его:

- Это не синяк, а красняк.

- Корова не бодает, а рогает.

Леночка Лозовская (четырех с половиною лет), увидя утят, воскликнула:

- Мама, утки утьком идут!

- Гуськом.

- Нет, гуси - гуськом, а утки - утьком.

В тех взрослых, которые окружают ребенка, он, естественно, видит непогрешимых учителей языка. Он учится у них с младенческих лет, старательно копируя их речь.

Но тем разительнее тот строгий контроль, которому он эту речь подвергает.

Услышав, например, что бабушка сказала кому-то: "Ты тогда еще под стол пешком ходил", внучка перебивает ее язвительным смехом:

- Разве под стол на извозчиках ездят?

Когда же бабушка сказала однажды, что вот скоро и праздник придет, внучка возразила, смеясь:

- Разве у праздника - ножки?

Этот вопрос о ножках задают очень многие дети, полемизируя таким образом с нашим метафорическим истолкованием слова "идти".

Слишком широкое и многообразное применение слова "ходить" то и дело сбивает малышей с толку.

Мать приказала ребятам запереть за нею дверь на крючок и никого не впускать, "так как, - пояснила она, - по городу ходит скарлатина".

В отсутствие матери кто-то долго стучался к ним в дверь.

- Приходила скарлатина, но мы не впустили.

Правда, в конце концов у детей создается привычка к нашим "взрослым" идиомам и метафорам, но эта привычка вырабатывается не слишком-то скоро, и любопытно следить за различными стадиями ее возникновения и роста. Приведу один очень характерный пример. В семье заговорили о новой квартире, и кто-то сказал, что ее окна выходят во двор. Пятилетний Гаврик счел необходимым заметить, что окна из-за отсутствия ножек не могут ходить по дворам. Но произнес он это свое возражение без всякой запальчивости, и было видно, что для него наступил тот период языкового развития, когда дети начинают примиряться с метафоричностью наших "взрослых" речей. Этот период, насколько мне удалось заметить, у нормальных детей начинается на шестом году жизни и заканчивается на восьмом или девятом. А у трехлетних и четырехлетних детей такой привычки нет и в зародыше. Логика этих рационалистов всегда беспощадна. Их правила не знают исключений. Всякая словесная вольность кажется им своеволием.

Скажешь, например, в разговоре:

- Я этому до смерти рад.

И услышишь укоризненный вопрос:

- Почему же ты не умираешь?

Ребенок и здесь, как всегда, стоит на страже правильности и чистоты русской речи, требуя, чтобы она соответствовала подлинным фактам реальной действительности (в той мере, в какой эта действительность доступна ему).

Бабушка сказала при внучке:

- А дождь так и жарит с утра.

Внучка, четырехлетняя Таня, тотчас же стала внушать ей учительным голосом:

- Дождь не жарит, а просто падает с неба. А ты жаришь котлету мне.

Дети вообще буквалисты. Каждое слово имеет для них лишь один-единственный, прямой и отчетливый смысл - и не только слово, но порою целая фраза, и, когда, например, отец говорит угрожающе: "Покричи у меня еще!" - сын принимает эту угрозу за просьбу и добросовестно усиливает крик.

- Черт знает что творится у нас в магазине, - сказала продавщица, вернувшись с работы.

- Что же там творится? - спросил я.

Ее сын, лет пяти, ответил наставительно:

- Вам же сказали, что черт знает, а мама разве черт? Она не знает.

Отец как-то сказал, что шоколадную плитку нужно отложить на черный день, когда не будет другого сладкого. Трехлетняя дочка решила, что день будет черного цвета, и очень долго и нетерпеливо ждала, когда же придет этот день.

Четырехлетняя Светлана спросила у матери, скоро ли наступит лето.

- Скоро. Ты и оглянуться не успеешь.

Светлана стала как-то странно вертеться.

- Я оглядываюсь, оглядываюсь, а лета все нету.

Тут все дело в том, что мы, взрослые, если можно так выразиться, мыслим словами, словесными формулами, а маленькие дети - вещами, предметами предметного мира. Их мысль на первых порах связана только с конкретными образами. Потому-то они так горячо возражают против наших аллегорий и метафор.

Спрашивает, например, одна женщина у своей Наташи, четырех с половиною лет:

- Не скажешь ли ты мне, как понять, когда говорят, что один человек хочет другого в ложке воды утопить?

- Что ты? В какой ложке?! Что это? Скажи еще раз.

Мать повторяет.

- Это не может быть! - возражает Наташа. - Никогда не может быть!

И тут же демонстрирует всю фактическую невозможность такого поступка: схватывает ложку и быстро кладет ее на пол.

- Смотри, вот я!

Становится на ложку.

- Ну, топи меня. Человек не поместится... весь сверху будет... Ну вот, смотри... нога больше ложки...