Лууле Виилма - В поисках истины

Чем сильнее власть родительских благих желаний, тем в большей степени ребенок вырастает инфантильным, неприспособленным к жизни, наивным человеком, который перестает жить, исходя из собственных потребностей, и живет, считаясь лишь с родительскими желаниями. Его не пускают никуда, где может встретиться плохое, а плохое есть везде. Детский сад можно заменить нянькой. Гораздо труднее заменить школу домашним учителем, но и это возможно.

Следующим обязательным шагом является отказ от создания собственной семьи в угоду любви к родителям, а если ребенок осмеливается проявить интерес к противоположному полу, приговор бывает один: «Ты не любишь своих родителей!» Это смертный грех. Благие желания родителей могут быть столь слепы, что ребенка оберегают даже от работы, потому что в ходе работы можно испачкаться, ушибиться, утомиться. Чрезмерно хорошие родители желают видеть свое чадо чистеньким, здоровеньким и бодреньким. Для показухи. Чтобы нравиться всем.

Вы, вероятно, спросите, почему я говорю о вещах, весьма далеких от жизни? Говорю потому, что с подобными проблемами ко мне обращаются очень многие. Их число растет с повышением материального благосостояния, личного или общественного. Кто не научился двигать конечностями, поскольку живет совершенно беззаботно, того даже крайняя нужда не научит шевелить мозгами. И то и другое делают за ребенка хорошие родители. Люди они не обязательно богатые, но в них сидит огромное желание быть для ребенка более хорошими родителями, нежели их собственные или любые другие из их окружения.

Невероятно много развелось людей, которые не то чтобы хвастались собой, но желали бы, чтобы дети были благодарны за то, что мать с отцом все дневное время посвящали их воспитанию, а хозяйственными делами занимались по ночам. Однако дети благодарности не испытывают. Более того, они принимаются протестовать, отворачиваются от родителей, уходят из дома прежде, чем у них успевают окрепнуть крылья. Почему? Потому что одной благой заботливости и сюсюканья им недостаточно — они желают выполнять домашние работы вместе с родителями, поскольку им нужно освоить и эту сферу жизни. Кто о своем ребенке говорит, что он не любит трудиться, тот не дает ребенку самому сделать выбор, а выбирает работу за него, причем, разумеется, такую, какая по душе самому родителю. Либо предоставляет ребенку делать то, что по душе самому.

Отчуждение ребенка от труда формируется само собой, когда родители из благих побуждений выполняют все за ребенка. Родители надеются таким образом обеспечить ребенку светлое будущее. Родители изначально желают, чтобы ребенку жилось легко, а со временем того же будет желать и сам ребенок. К комфорту и праздности тело привыкает быстро, несмотря на то, что у души потребности иные. Покуда работящие родители живы, все как будто в порядке, но когда перед смертью родители заболевают и нуждаются в помощи, ребенок не умеет ее оказать. Чем меньшее состояние наживается ими при жизни, тем больше отчаяния изливается всеми сопричастными. В том, что жизнь скверная, виноваты все, а значит, государство. Жизнь — это Человек. Следовательно, государство виновато в том, что человек плох. Государство — это все граждане страны, включая и самого человека. Таким образом, человек сам виноват в том, что человек плох.

Желание нравиться своей добропорядочностью, сверхтребовательностью и строгостью по сути являет собой желание нравиться тем, что я — плохой родитель. Чем шире круг людей, которым желает нравиться подобный родитель, тем сильнее террор, учиняемый по отношению к ребенку. Ребенок вынужден ходить по струнке. У него нет права голоса. Ему велено делать то, чего ждут от него родители, и запрещено делать то, что родителям неугодно. Люди, которым безразлично, как их именуют окружающие, — главное, чтобы имелись деньги, — заставляют детей работать в поте лица. Кто добивается этого угрозами, кто устанавливает плату за любое телодвижение или за оценку в дневнике. Стоит ребенку получить плохую отметку, как ему сразу запрещается все то, что прежде благосклонно разрешалось.

Люди рассказывают, какой смертельный ужас они испытывали, когда приносили домой отметку, чуть ниже отличной. Их ожидала презрительная ирония матери, либо отца, либо обоих родителей, но хуже всего было молчание, которое словно предупреждало ребенка, что родители от него откажутся — угроза, которой время от времени пугали родители. Отчаянная зубрежка — чтобы только родители не прогнали меня из дому — превращала учебу в заклятого врага, и ребенок учился только для того, чтобы получить аттестат. Высшее образование и то приобреталось в угоду родителям. Такая учеба не развивает умение применять полученные знания на практике. Хорошо, если она приводит к осознанию, что уж я-то не стану губить своих детей подобным образом. Но и это многими родителями забывается, так как желание нравиться окружающим оказывается сильнее личного опыта и сочувствия.

Если Вы относитесь к числу тех, кто оправдывает добропорядочность и строгую требовательность, то у Вас рождаются такие же дети. Чем подобный ребенок старше, тем он невосприимчивее ко всякого рода душевным ценностям. Ему известно, что за все нужно платить, причем он знает точно, что сколько стоит. Взывания к его совести могут только его разозлить. Бескорыстную помощь он будет оказывать только богатым, ибо, по его мнению, именно богатые движут жизнь вперед.

Чрезмерная требовательность может свести ребенка в могилу. Покуда этого не произошло, на всякий приказ ребенок реагирует протестом. Он не делает того, что ему велят, а только то, что ему по душе. Молчаливый протест постепенно может перерасти в открытую агрессивность. Попросишь такого вежливо сделать что-нибудь, а он набрасывается на тебя с кулаками.

Говорят, что у каждого человека в душе жив ребенок. Жив-то он жив, только у одного этот ребенок на воле, а у другого — в заточении. Кому с детства было предоставлено право быть ребенком, играть в игрушки, бегать, лазать и рвать штаны, перелезая через забор, совать всюду свой нос и задавать дурацкие вопросы, участвовать наравне со взрослыми в их делах и трудах и испытывать свою силу и кого после всего не стыдят, не бранят, не наказывают, не укоряют, не призывают стать предметом родительской гордости и пр., у того этот ребенок живет на воле. Кого же с рождения воспитывали по-стариковски вежливым и работящим, у того этот ребенок томится в заточении. Такого человека легко прельстить, и он попадает на крючок.

Неизжитая детская фантазия цепляется за того, кто сулит свершение прекрасных грез. Так завлекают не только девчонок или юнцов, так обольщают состоящих в браке взрослых людей, уводя их от семьи, и те восторженно вздыхают: «Я впервые в жизни так счастлив!» Тем самым моментально перечеркиваются брошенный супруг и дети. Иной прельстившийся заявляет бывшему супругу прямо в глаза: «С тобой я никогда не был счастлив!» Причем упирает на слово «никогда», чтобы подчеркнуть необыкновенность своего нового счастья.

В таком высказывании неизменно кроется желание отомстить человеку за то, что он в свое время не смог дать мне такого же необыкновенного. Никто из них двоих не прислушивается к своему чувству опасности, которое говорит: то, как ты сейчас поступаешь с ним, скоро сделают тебе. В скором времени кто-то скажет тебе: «С тобой я никогда не был счастлив!» Поэтому уже сейчас на всякий случай представьте себе, что сказало бы на это Ваше сердце. Возможно, тогда не появится желание разбивать человеку сердце.

Человека не прельстишь, если у него нет потребности нравиться.

Нельзя растоптать душу человека, если он сохраняет свое «я», т. е. если он — Человек. Большинству людей недостаточно просто нравиться одному человеку, многие изо дня в день пускаются на всевозможные ухищрения, чтобы выгодный товар не уплыл из рук. Это значит, что невероятное множество людей живет без любви, как бы в вынужденном положении, так как лучший вариант им пока не светит.

Если Вам выпала несладкая доля страдать таким образом или если Вы уготавливаете подобные страдания ближнему, то признайте свои заблуждения, не то через некоторое время окажетесь в прямо противоположной ситуации. Уготавливающий страдания превращается в страдальца, поскольку выясняется, что новое счастье и не счастье вовсе, а так, минутная радость, которая в серости будней оборачивается печалью. Страдалец, скрывающий свои слезы, становится оскорбленным мстителем. Чем человек горделивее, тем сильнее обида и тем яростней слепой гнев. Чем хуже он обошелся с ближним в недалеком прошлом, тем хуже обходятся теперь с ним самим, и его гнев может оказаться губительным. Стыд за то, что люди видели мое унижение, убивает.