Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы

За окном было темно и холодно. Оттуда на меня наползала жуть. И тогда я стал молиться богу. Откуда взял этот мальчик бога? Он воспитывался в стране победившего атеизма, и никто не говорил с ним дома, в школе или на улице о каком-то высшем существе. Откуда же он его взял? Любовь подсказала ему. Этот мальчик любил себя. Но в тот осенний дождливый вечер, в пустой желтой квартире он убеждался в том, что мир равнодушен к нему. Никому не было дела до него. И тогда он придумал себе это высшее существо, неустанного Свидетеля своей жизни, который любит его, дорожит им, помнит об этом мальчике. Именно Его он просил вернуть свою маму. Очень скоро этот смышленый мальчик понял и другое. Богу нужна ответная любовь. Но как выразить свою любовь высшему существу? Ему ведь не нужны конфеты и игрушки. Как выразить свою верность? Только жертвой.

И тогда я стал приносить свои детские жертвы. Я сказал себе, что не буду дышать целую минуту. И сделал это, чуть не лопнув от натуги. Но, вздохнув с облегчением, я тут же понял, что жертва слишком мала. Тогда я вышел в подъезд на лестницу и сказал себе, что если я сделаю то, что до сих пор мне не удавалось, – перепрыгну одним махом весь пролет, то это будет достойная жертва. И я стал прыгать. Мне это так и не удалось, но за время своих упражнений я понял, что и эта жертва, пожалуй, опять окажется слишком мала. Для любви нужно нечто более существенное. Тогда я пошел на кухню, взял нож и порезал себе палец. Это была лишь детская рана. Но я совершил свое кровавое жертвоприношение. И бог оценил его. Моя драгоценная мама вскоре вернулась – живая, веселая и родная, пахнущая так прекрасно, как могут пахнуть только любимые люди: лучше конфет, лучше фруктов, лучше цветов. Она была цела и невредима. Портниха, как это у них водится, сшила что-то не так и стала переделывать на ходу. А телефоны в ту пору были еще редкостью.

Бог не один. Их даже не трое. Их ровно столько, сколько людей, в пересечении самосознаний которых находится то, что они называют «реальностью», общим миром. Но каждый живет в своем феноменологическом конусе. И там он стоит лицом к лицу со своим собственным богом, Свидетелем его жизни: Любящей Матерью или Справедливым Отцом. Потребность в этом боге столь велика, что даже те, кто осознал отсутствие человеческого Творца во Вселенной, как, например, буддисты, и понял, что реальность – иллюзия самосознания, даже эти прозревшие умом тут же создают сердцем вечного и человечного бога – Будду Сиддхартху Гаутаму Шакьямуни.

Все религии и культы основываются на двух аксиомах. Первая из них гласит:

БОГ НЕ ГЛУПЕЕ МЕНЯ.

Ибо если бог глупее меня, то какой он мне бог? Это – отвратительная аксиома. Но вторая – еще хуже. Она гласит:

БОГ НЕ УМНЕЕ МЕНЯ.

Ибо если бог намного умнее меня, то возможно, он уже не человек, и я значу для него не больше, чем для меня – муравьиная куча. Слишком умный бог может оказаться дьяволом. Бог человека всегда равен человеку.

Вот почему этот бог обладает замечательным свойством – он понимает всех: глупых и умных, невежественных и образованных, грешных и праведных, красивых и уродливых. Он понимает проституток, воров, убийц, педофилов, наркоторговцев, сексуальных маньяков, кромсающих женщин, и президентов, кромсающих народы. Так называемое «онтологическое доказательство» существования бога основывается именно на этом – на врожденной и безусловной любви человека к себе. Едва ли амазонские туземцы поймут вас, если вы начнете излагать им основы римского права, но они очень скоро поймут вас, если вы заговорите с ними о высшем существе, которое их любит. Идея бога доступна всем, кто любит себя. Даже животным. Ведь воют же они зачем-то на луну, вознося свои одинокие молитвы к небесам.

Футболист убежден, что бог – страстный болельщик, и не пропускает ни одного матча. Ну, по крайней мере, в рамках Лиги чемпионов. При этом футболист, как правило, не отличает Данте от Петрарки, а Шекспира от Вордсворта, - и не видит в том большой беды.

Но вот поэт убежден, что бог – тонкий ценитель изящной словесности и хороший сонет узнает с первой строки. Что же касается футбола, то вряд ли бог смотрит футбол. При этом поэт, как правило, посредственный философ и не отличает Канта от Конта, а шотландскую школу «здравого смысла» от вульгарного материализма, - и не видит в том большой беды.

Но вот философ убежден, что бог – величайший знаток метафизики и теологии, ведь это наука о нем самом. Что же касается поэзии, то, конечно, бог отдает ей должное, как эстетической эманации имманентного духа, но вряд ли он ею увлекается. При этом философ, как правило, плохой математик и ничего не смыслит в тензорной алгебре, - и не видит в том большой беды.

Но вот математик убежден, что бог говорит только на языке математики. Бог и есть математика, которая правит этой Вселенной. Что же касается философии, то это даже не наука. Возьмите любое философское изречение, выверните его наизнанку – и вы опять получите философское изречение. Например, Соломон говорит: «Во многой мудрости много печали». А Платон утверждает: «Знание – добродетель». Но Тертуллиан заявляет: «Мысль есть зло». И все – философы. При этом математик, как правило, не владеет гностическим состоянием искусственной шизофрении, когда одна часть ума совершает аналитические процедуры, а вторая наблюдает за тем, как это происходит, - и не видит в том большой беды.

Но вот гностик убежден, что бог вообще не говорит. Эта высшая духовная инстанция – вне языка, у нее не может быть даже имени. То, что можно назвать богом, нельзя назвать богом, по выражению Лао-Цзы. Собственно, уже нельзя даже утверждать, что этот Дух духовен. Он уже не духовен и не материален. Там кончилась человеческая диалектика Инь и Ян. Истинная божественность заключается именно в бесчеловечном. Гаутама называл его Брахманом, Гераклит – Софией, Лао-Цзы – Дао, Иисус – Святым Духом. Этот Высший Разум выстроил Вселенную подобно грандиозному карточному домику, уравновесив все ее физические константы с такой квантовой точностью, что взмах крыла бабочки мог бы вызвать разрушение этой конструкции. И все, что в этой Вселенной происходит, подразумевает тончайшую цепь величайших законов в потрясающей гармонии.

Но вот к этому безымянному и бесчеловечному Творцу обращается некто по имени «человек» и просит: «А нельзя, Господи, убрать вот эту мелочь из твоего творения? Мне она мешает жить в свое удовольствие». Молитвами этот человек призывает дожди, крестным ходом хочет отменить гравитацию и генетику и просит в своем чудовищном невежестве о малости, которая должна разрушить все. В сущности, молитвы и заклинания являются высшим проявлением религиозного идиотизма и мистического хамства. Все жрецы этого мира – еретики. И высшее милосердие Святого Духа заключается в его безмолвии. Он не карает своих чад за их убожество. Выразить ему свое уважение можно лишь адекватным молчанием и немой попыткой понять законы его мироустройства.

Возлюби ближнего своего как самого себя? Я полагаю, что эту доктрину создал вовсе не Иисус. Тот, кто, по признанию Матфея, «сам себя сделал скопцом ради Царства Небесного» и спровоцировал собственную казнь в Иерусалиме в доказательство своей свободы перед насилием, был слишком горд для теории любви. Автор фразы «Не мир я принес, но меч» слишком суров для этой слащавой теории. Говорящий: «Не давайте святыню псам, и не бросайте жемчуг свой свиньям», - далек от образа любящего агнца. Агнца из него создал его юный слушатель Иоанн спустя десятилетия после совершенно неожиданной для него смерти Мессии, от которого он ждал великих дел.

И что же? Тесты, растянувшиеся на две тысячи лет, не подтвердили правильность этого тезиса о любви. Он с треском провалился, лишь преумножив мировые запасы лицемерия на этой планете. Что-то в нем оказалось не так. Ибо в человеческой психике непротивление злу основывается либо на страхе, либо на гордыне. Любовь к ближнему в эту головоломку не укладывается. Сама Церковь во все свои времена не желала быть смиренной (трусливой), и жила по Моисеевскому принципу «око – за око, зуб – за зуб». А еще лучше: ослепить врага и выбить ему все зубы. Все – во имя Любви. По законам человеческой психологии из Любви очень легко выводятся Ревность и Месть, но никак не выводится Смирение.

Что значит любить ближних? Кто любил людей больше всех? Ну, по крайней мере, в 20 веке. Мать Тереза? Папа Иоанн 2? Некий индийский святой? Нет! Это был Иосиф Сталин. Он так любил людей, что спать не мог по ночам. И все министры и секретари обкомов СССР не смели ложиться в постель, ибо в любую минуту мог зазвонить телефон, и вкрадчивый голос вождя спросить: «Ну, как у вас там дела, товарищ?» Он любил людей, как самого себя, и хотел, чтобы они его любили точно так же. Но не любили они товарища Сталина. И, ложась в постель со своими женами, они забывали про Вождя, а своим родительским авторитетом заслоняли перед своими детьми светлый образ Отца народов. Именно за это он их расстреливал и сажал в лагеря, разлучал с женами и заставлял отрекаться от отцов сыновей. Это была Ревность, верный спутник Любви. Ведь если бы они любили товарища Сталина больше, чем своих матерей, жен и детей, так же сильно, как он их, разве стал бы он их наказывать? Но не любили советские люди товарища Сталина. Не умели любить так, как должно любить Вождя.