Андрей Зубов - Лекции по истории религий

Изучая книгу «Тексты Пирамид», мы совершенно ясно видим, что древние верили в телесное воскресение умершего. И еще одна очень важная деталь: читая эту книгу, мы начинаем понимать, откуда возникла идея царской власти, – тоже из принципа ритуала. Чтобы достичь каких-то земных целей, к каковым относятся богатство, здоровье, рождение наследника, не говоря уже о целях высших и небесных, человек совершал ритуальное действие. Иными словами, он, совершив очищение, на время сам входил в мир богов или просил жреца, выступая как заказчик ритуала; войдя в мир богов, он там побеждал зло, которое мешает реализации всего доброго, после чего доброе происходило в этом мире. Древний человек понял, что должно быть какое-то земное существо, которое постоянно находится в состоянии ритуальной чистоты и ритуального действия, является символическим отражением Бога на земле. Этим существом стал царь, и так появился до того неизвестный институт царской власти.

Царская власть возникает именно как религиозное действо – и такой она остается до последнего времени: как бы ни упрощались царские ритуалы, даже современные монархи Европы сохраняют определенные священные функции. Нас иногда смущает, что в древности большинство царей не управляли страной в нашем смысле слова; хозяйственными, административными делами всегда занимался первый министр, визирь, а царь был вроде и ни при чем. Это иногда объясняют тем, что царей удавалось оттеснить. Ничего подобного: царь и не должен был заниматься административными делами, его главной задачей было религиозное действо. В Египте царь считался единственным посредником между Богом и людьми, и все жрецы были его представителями, а политические функции выполняли министры. Но поскольку политика – это тоже часть общей жизни, а потому в некотором роде священнодействие, то, конечно, и она в общем плане направлялась царем, но именно как религиозное действо, а не как чисто мирская деятельность, как суета. Религиозный аспект политики – это различение добра и зла, божественного и противобожественного в государственной, в общественной жизни. Именно такое различение, связанное с идеей суда, суждения, и находится в ведении Государя (и горе для страны, если царь не отличает правду от неправды или различает их превратно). А практическая политика, следующая из этого различения, осуществляется министрами.

Раннее государство было целиком направлено на идею спасения. Когда мы смотрим на картинки египетских пирамид, то вслед за древними греками думаем: какими ужасными деспотами были эти египетские цари! Как безжалостно они принуждали свой народ строить для себя такие невероятные, колоссальные гробницы! И только потом с удивлением узнаем, что никто не заставлял строить пирамиды. Конечно, работа была организована, но это не был подневольный рабский труд: люди строили царю гробницу вовсе не по принуждению или потому, что хотели царю угодить. Они хотели угодить себе. Являясь, по представлениям древних, ритуальным Богом, царь в себе, в своей плоти, спасал своих верных подданных. Те, кто был верны царю, воплощенному ритуальному божеству, вместе с ним шли в вечность. Царь являлся спасителем своих людей. Это означает, что в природе царя древние видели соединение двух начал: чисто человеческого, подобного всем остальным людям, и божественного, и надеялись, что царь как бы перебрасывает собой мост из этого мира в мир вечности, и именовали царя богом – нечер, по-египетски «чистый», и это же слово означает – «Бог».

Гробница царя была орудием спасения всего народа. Именно поэтому египетский царь жаловал своим верным подданным – в первую очередь министрам, близким ему людям, но также и любому отличившемуся египтянину – не звезду героя Древнего Египта, а элементы погребального ритуала: гроб, гробничный вход, а то и всю гробницу за счет государства, и позволял возвести такую гробницу поближе к своей собственной. И эти дары считались самыми дорогими – не так важно получить орден на шею, как получить уверение, что ты сам будешь царем вечности, ведь «Тексты Пирамид» ясно говорят, что царь спасает верных своих, как часть своей плоти. То есть он и они едины в вечности, если уже здесь, на земле пребывали в единстве.

Читая Евангелие, мы не всегда, может быть, понимаем либо принимаем как красивый эпитет, как фигуру речи те слова, которыми Нафанаил приветствует Иисуса: «О Равви, Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев!» (Ин. 1:49). Однако для древнего иудея, как и для любого древнего восточного человека, понятие «царь» вовсе не было красивым риторическим элементом; для них царь – это спаситель. Другое дело, что евреи не верили, что земной царь может спасти. Но весь остальной Восток верил. В псалме говорится: «Не надейтесь на князей, на сынов человеческих – в них нет спасения» (Пс. 145:3). Этим автор псалма ясно указывал, что вокруг него другие народы, и многие из израильтян, подражающих иноземцам, надеются на это. Конечно, с сегодняшней христианской точки зрения это была ошибка. Но древние ошибались не сущностно, а во временном смысле: для них каждый правитель был спасителем. На самом же деле их правители были лишь образом, отблеском того Спасителя, который должен был прийти, того истинного Царя, Царство Которого не от мира сего. И неверно считать, что хитрые фараоны использовали эту веру народа в идеологических целях. Конечно, люди есть всякие, и цари были всякие: хитрые, коварные, гадкие, а были и очень достойные. Но народ ждал от царя, и царь был обязан соединять земное и небесное, предстательствуя за своих верноподданных перед Богом Вседержителем.

Царь приносил жертвы за всех умерших египтян – конечно, не сам, огромная армия жрецов приносила жертвы от его имени, но заупокойная формула гласила: приносят царь и Осирис жертву за такого-то и такого-то человека. Пусть царь его и в глаза не видел, и имени его не знает, но символически любой умерший египтянин-простолюдин и царь связывались жертвой. В титул царей Египта входило имя Гора, сына Осириса: как Гор, сын Осириса, оживил отца, так царь оживляет любого умершего, дает ему вечную жизнь. Если обширнейшую и сложнейшую веру египтян свести к одному зерну, оно будет в идее дарования вечной жизни. Уповая на спасение через царя, египтяне фактически ожидали грядущего Мессию, обманываясь во временах и сроках, но не в сути своего ожидания. Таков был путь Египта.

Нас всех учили в школе, что и в Египте, и в Месопотамии была масса богов. Первое сомнение в многобожии этих народов зарождается, когда начинаешь изучать современную Индию, потому что в некотором роде современная Индия очень похожа на Древний Египет. На первый взгляд там тоже масса богов: сотни статуй, имен, изображений, часто шокирующих. И народ действительно им поклоняется. Но если вы побеседуете с современным образованным индийцем, верующим индуистом, или прочтете какой-нибудь серьезный индийский текст трехтысячелетней давности, то узнаете, что все эти боги суть не что иное, как проявление энергий Единого Бога-Творца. Энергии персонифицируются, что для нас непривычно, но, если бы мы стали персонифицировать благость Бога, Его силу, Его мудрость, у нас тоже получился бы пантеон. Нигде – ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии боги – не находятся в отношениях конфликта (как, скажем, в Древней Греции), это не какая-то мифологическая игра, а именно проявление единой силы в ее многообразии. Наши представления о многобожии сформировались под влиянием греческой религии, которую до нас донесли Гомер и Гесиод. Но в их поэмах греческая религия очень своеобразна, не похожа на многие иные религии древнего мира.

Что касается религии Египта, то до нас дошло довольно много текстов (например, знаменитая сотая станца Лейденского папируса, XIII век до Р. Х.), в которых прямо говорится, что есть один Бог-Творец, который из ничего сотворил мир. Вот эта станца:

В Британском музее еще со времен походов Наполеона в Египет хранится огромный черный гранитный камень. Современные египетские крестьяне использовали его в качестве жернова водяной мельницы; и так крепок был этот гранит, что на нем сохранились, несмотря на многовековое истирание, древнеегипетские иероглифы. В конце XIX века английский ученый Джеймс Генри Брестед сумел прочесть текст, написанный на камне. К сожалению, то, что было ближе к дырке, через которую проходила ось жернова, стерлось совсем, но по краям текст не поврежден и читается довольно легко. Это знаменитый теперь среди египтологов Памятник мемфисского богословия. Возраст надписи датируется XIII веком до Р. Х., но язык и все, что связано с этим текстом, ясно говорит о его глубочайшей, не менее чем двух с половиной тысячелетней древности. Просто его несколько раз переписывали. Возьмем Библию, например, Ветхий Завет современного типографского издания – никто же не подумает, что он написан в наше время, очевидно, что это просто перепечатка и перевод на новый язык того, что было написано давным-давно в Древней Иудее. Примерно такая же история с мельничным камнем. Когда Брестед перевел этот текст и впервые опубликовал его в немецком египтологическом журнале в 1901 году, весь ученый мир был потрясен. В тексте говорилось, что Бог-Творец замыслил все в сердце, произнес своим языком, и все стало быть, все появилось на свет. Мы раньше думали, писал Брестед, что это греческая философия ввела понятие логоса, творящего слова (оно появилось до Евангелия от Иоанна – в греческой послеплатоновской философии это довольно обычный образ), оказалось же, что греки не лукавили, когда говорили, что всему научились у египтян. Действительно, в египетском тексте все это было сказано задолго, за много тысяч лет до греков. Итак, оказывается, что эту величайшую истину о творении мира из ничего словом – «замыслил в сердце и произнес языком» – знали уже египтяне, а возможно, знали и задолго до них. Но написано это было впервые именно египтянами и дошло до нас на черном гранитном камне – камне Шабаки, как его называют ученые по имени того царя XXV династии, который повелел воспроизвести надпись в VIII веке до Р.Х.