Елена Сергеева - Блаженная Ксения Петербургская: Жизнь, чудеса, святыни

Масло то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку, она и теперь там лежит.

– Да от кого ты узнала про Ксению-то? Кто тебе про нее рассказывал? – спросила я.

– От кого я узнала про Ксению, матушка барыня, – сказала няня, – я и сама не знаю, все ее знают: заболеет ли кто, или кого какое горе постигнет, все идут к ней на могилку, помолятся там, отслужат панихидку, глядишь, и станет легче. Вот и наш брат – кухарки, горничные, няньки и другие, если случится, что кто-нибудь долго не имеет места, идет ко Ксении, помолится там, глядишь, и место получит.

Подивились мы простой, бесхитростной вере нашей няни, но факт был налицо: Олечка выздоровела; вера, действительно, по слову Господа, может и горы переставлять.

На другой же день после исцеления Олечки сын и невестка ездили на могилку Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор все мы нередко ездим туда служить панихиды по рабе Божией Ксении и благодарим ее за чудесную помощь в нашем страшном горе.

– Так вот, – закончила свой рассказ словоохотливая, радушная хозяйка, – то народное средство, которое никогда не нужно забывать и которое я всегда и всем рекомендую. Это именно то единственное средство, которое возрастило, укрепило и сделало русский православный народ, на удивление всему Mиpy, могучим исполином, богатырем. Не будь этого средства, не будь этой глубокой, сердечной и вместе простой веры у русского народа в Господа Бога и Его святых угодников, Бог весть, что из него вышло бы!

Но вы знаете, М. Г., что времена переменчивы, или как там говорят по латынски, tempora mutantur, что ли, ну да все равно, дело в том, что я много раз рассказывала о болезни Олечки и ее чудесном исцелении своим знакомым, но удивительное дело, многие из них никак не хотят видеть тут что-нибудь чудесное. Времена что ли настали другие, или уж наука пошла у нас не по настоящему пути, что никто нигде и ни в чем не хочет признавать чудесного, не знаю, но только все и всё у нас хотят объяснить путем естественным. Так и в болезни Олечки: многие говорят, что это случай, что главную роль тут играло масло, которое размягчило нарыв, нарыв и прорвался. Ну, да и пусть говорят, что им угодно, их ведь не переубедишь. Дай только Бог побольше таких случаев. Вот как к ним самим придет беда, тогда мы посмотрим, далеко ли они уйдут со своими естественными средствами? Я же никогда не перестану думать и верить, что Олечка и не глуха и здорова, благодаря только помощи рабы Божией блаженной Ксении, которую, поэтому, и буду всегда глубоко почитать как угодницу Божию и молитвенницу за всех тех, кто ее любит и кто прибегает к ней за помощью».

В течение многих лет, еще со времени сидения на высотах Шипки при защите от турок горы Святого Николая, а затем и при многих других обстоятельствах подполковник В. И. Никольский простужался, но, не любя лечиться, да и не имея для этого достаточно времени, он запустил болезнь до того, что доктора послали его на Сакские грязи в Крым. Ездил он в Саки три раза, но каждый раз по возвращении снова простужался, и болезнь возвращалась обратно. После третьей поездки болезнь, наконец, так усилилась, что он уже с трудом передвигал ноги.

Врачи и профессора, к которым он обращался, осмотрев его, пожимали плечами и все говорили почти одно и то же: «Что же, помазать можно, но я не Бог!». Видя всю безнадежность своего положения, Владимир Иванович совершенно упал духом. Этому способствовало еще и сознание, что он еще слишком мало обеспечил свою семью, что ей придется после его смерти быть чуть не нищей, так как заслуженная им пенсия не могла удовлетворить и самых насущных потребностей жизни. Но вспомнив, что многие получают помощь и исцеление по молитвам на могиле рабы Божией Ксении, Владимир Иванович решился непременно побывать на этой могиле. Дойти до Смоленского пешком он уже решительно не мог, но и ехать на извозчике также не хотел; ему желалось взять на себя хоть какой-нибудь труд, чтобы молитва его была более угодна. И вот что он придумал: дойти пешком (он жил на Ямской улице) до Смоленской конки, на конке доехать до конца 17-й линии Васильевского острова и от 17-й линии опять пешком дойти до часовни Ксении.

С раннего утра отправился он в путь. На черепашью ходьбу до конки он затратил чуть не полдня, минут 40–50 ехал на конке и от конки до часовни Ксении шел чуть не два часа. В часовню рабы Божией Ксении он добрался уже вечером, когда священник заканчивал последнюю панихиду и собирался идти домой. Владимир Иванович попросил священника отслужить еще одну панихиду по блаженной, кое-как стал на колени и с умилением помолился.

Когда кончилась панихида, он поспешил приложиться к могилке блаженной, так как часовню стали уже запирать, и пошел из часовни вместе со священником, дорогою расспрашивая его о рабе Божией Ксении.

Распростившись со священником почти у самой остановки конки на углу 17-ой линии и Камской улицы, Владимир Иванович тут только опомнился и весьма был поражен тем, что он совершенно свободно прошел расстояние от часовни до конки, на что минут 30–40 тому назад потратил целых два часа! Еще раз решился он испытать свои ноги, а потому пошел пешком до следующего разъезда конки на Малом проспекте, хотя вагон готов уже был тронуться, так как подходил уже сменный вагон. И расстояние от конца 17-й линии до разъезда на Малом проспекте он прошел так быстро, что вагон конки не мог его догнать, и он несколько времени ждал его.

Какая охватила в то время радость Владимира Ивановича, он описать не в состоянии. И с тех пор он владеет ногами, как и все здоровые. Кроме ревматизма, у Владимира Ивановича было расширение вен и застой венозной крови.

Крестьянка Татиана Прокопиева Иванова два года страдала страшной зубной болью. (В это время Иванова проживала в Петербурге по Галерной улице, дом 33.) Обращалась она за помощию в различные лечебницы Петербурга, но облегчения не получила. Между тем болезнь усиливалась все более и более. Последние три месяца больная не могла уже ни есть, ни спать.

Часовня блаженной Ксении

Наконец, в январе месяце (17-го), измученной и обессиленной больной пришла в голову мысль съездить на Смоленское кладбище и попросить себе помощи от рабы Божией Ксении. И тотчас же, несмотря на страшную зубную боль, больная села на извозчика и поехала на Смоленское. Пришедши в часовню, она попросила отслужить панихидку по блаженной Ксении, помолилась, поплакала, взяла маслица из лампадки, тут же в часовне помазала маслицем себе щеку над больными зубами, и зубная боль тотчас же прекратилась. Много времени прошло уже с тех пор, но зубная боль у Ивановой ни разу не возобновлялась. В памятный день 17 января Иванова считает своею обязанностью приезжать на Смоленское и служить по рабе Божией Ксении панихиду.

В конце минувшего столетия [XIX] в городе Вильне проживало семейство Михайловых, состоявшее из мужа, коллежского советника, военного чиновника в отставке, жены Марии Васильевны и единственной их дочери Евгении, обучавшейся в гимназии. Муж получал 970 рублей в год пенсии. И на эти скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо.

Но судьба [Промысл Божий] сулила всем членам этой семьи иную долю.

Однажды дочка простудилась, получила воспаление легких и умерла. Страшно убивались от этого горя родители: жена целые дни проводила на могилке дочери, а муж стал пить водку. В пьяном виде он обладал несносным, придирчивым характером. В семье, вместо прежней тихой жизни, настал настоящий ад: каждый день шум, крик, ругань, драка. Житья не стало бедной Марии Васильевне. Наконец, муж как будто бы одумался: перестал пьянствовать, ходил целый день мрачный, о чем-то задумывался, и с утра до поздней ночи пропадал из дома, почти не разговаривая с женой.

Прошло месяцев 7–8 со смерти дочери. Вдруг муж объявил Марии Васильевне, что дольше оставаться в Вильне он не намерен, что он получил частное место в Ташкенте и что, если она хочет ехать вместе с ним, то может тотчас же распродать свое имущество и укладываться: через неделю он едет. Если же не желает ехать с ним, то может оставаться в Вильне: он будет высылать ей 50–60 рублей в месяц на содержание.

Долго раздумывала Мария Васильевна над предложением мужа. Но, с одной стороны, горячая привязанность к умершей дочке и привычка к жизни в Вильне, а с другой – боязнь жизни с пьяным мужем, от которого она так много горя видела в последнее время, и притом в чужой дальней стороне, – склонили ее остаться в Вильне.

Муж совершенно хладнокровно расстался с женой и уехал в Ташкент. Первые месяцы он аккуратно высылал жене содержание, хотя писем и не писал. Затем содержание стало высылаться все реже и реже и, наконец, прекратилось совершенно.