Алексей Добровольский - Волхвы

Мы – пантеисты и не признаём никакого бога-творца (тем более человекообразного Иегову мужского рода), ибо наши воззрения целиком отвергают произвольный акт миротворения из ничего просто по той причине, что Энергия совечна Материи и они не могут существовать друг без друга, являясь двумя аспектами-оборотнями Единой Космичес­кой Субстанции. Так учит Древняя Мудрость, и то же самое подтверждают экспериментальные исследования новейшей физики.

В пантеистическом мировидении отсутствует идея личностного бога-творца, свойственная профаническим авраамическим религиям. Само иудохристианское учение о боге, догмат о троице – это смешение позднего греческого политеизма и ветхозаветного монотеизма, лишённое всякого смысла и разрывающее единство Мира на естественное и «сверхъестественное». Мы не сомневаемся в существовании сверхчеловеческого Вселенского Разума, но отрицаем Его бытие вне Естества, то есть вне Природы.

Конечно же, условное понятие «Мировой Разум» не должно рассматриваться хотя бы даже отчасти схожим с человеческим мышлением. Монотеистам обязательно надо всё очеловечить. Их антропоморфный личностный бог наделён всеми страстями смертного человека, но только в гораздо большей степени: он думает и чувствует, испытывает гнев и т.п. Даже его всемогущество и всеведение – лишь свойства, отражённые человеческим пониманием.

Античным натурфилософам Вселенная представлялась целостным Живым Организмом. В их понимании Космический Разум (или Сущность Мира) нередко прямо отождествлялся с имманентным панкосмическим Божеством, которое мыслилось как некая внутренняя живительная Сила Природы, органически Ей присущая. По словам Цицерона, «Ксенофан, приписав разум Вселенной, которую он, сверх того, считал бесконечной, признал её Богом».

Философское понятие единого Божества, неотделимого от Природы, присутствует в пантеистических учениях раннего джайнизма, буддизма, даосизма. Миссионеры-церковники назвали их атеистическими, ибо не смогли усвоить всего величия и глубины такой религиозности, где внеприродному богу просто нет места.

Божеством в высшем, идеальном смысле можно назвать разве лишь бесконечную слаженную полноту РАЗУМНЫХ ТВОРЧЕСКИХ СИЛ, проявляю­щихся в Природе и образующих в совокупности единое, но многоликое БОЖЕСТВЕННОЕ ЕСТЕСТВО, ИЛИ ЕСТЕСТВЕННОЕ БОЖЕСТВО.

Божество, однако, является не только простой суммой всех слага­емых, то есть всего сущего в Мироздании, и не только самим Мироздани­ем, но и ещё чем-то неизмеримо более значительным, что ускользает от нашего восприятия и не может быть ни объектом, ни субъектом для познавания ограниченным человеческим рассудком. И потому наиболее мо­гучие умы считали безрассудным обсуждать непостижимую и неисповедимую Великую Тайну Природы. К чему человеку мучиться бесплодными размыш­лениями о том, что он всё равно не поймет? Как совершенно верно от­вечал Коперник на обвинения поповщины в том, что его гелиоцентричес­кая теория противоречит библии, – устремления «духовенства» должны быть направлены на то, как попасть на небо, а не как оно устроено.

Сущность того, что обычно принято называть Божеством в пантеистическом смысле слова, совершенно невыразима: если мы и решаемся всё же как-то обозначить неизъяснимое, то делаем это лишь вследствие бедности нашего словарного запаса. Но стоит заменить слово БОЖЕСТВО нашим по-мате­рински родным словом ПРИРОДА, и всё становится более понятным.

В последние десятилетия отдельные энтузиасты увлечённо ищут доказательства существования Языческой славянской письменности, упуская из виду, что Культура начинается не с письменности, а с устной Традиции.

Разумеется, умение читать и писать необходимо человеку, однако это умение ни в коем случае нельзя признать высочайшим достижением человеческой культуры. Именно бесписьменные народы творили гениальные эпические произведения, являющиеся недосягаемыми образцами, и переда­вали их изустно от поколения к поколению сквозь многие столетия и тысячелетия.

Сохранившиеся древние тексты имеют религиозную направленность: изначально все они были изустными и не предназначались для изложения на пергаменте или папирусе. Их безвестные авторы отнюдь не были оза­бочены тем, как донести до потомков определённые знания: существовал испытанный способ.

Известно, например, что кельтская культура была практически бесписьменной. Доктрины друидизма не записывались, а заучивались наизусть, хотя ученикам и ученицам приходилось тратить на это до 20 (!) лет. Цезарь в «Записках о галльской войне» упоминает их длин­ные и глубокомысленные религиозно-философские дискуссии о физическом строении мира, о размерах Вселенной, о небесных телах и их движении. Религиозное значение придавалось и заучиванию преданий, носителями которых были экзальтированные певцы-барды.

Вообще изустный способ передачи основных знаний, традиций и истории племени широко использовался и оправдал себя как исключительно надёжный. Конечно, эти знания могли быть проще всего изложены книжно. И именно их удалось бы проще всего уничтожить.

Изустное Учение имеет ещё и другие достоинства и преимущества. Ведь рукопись не может ни ответить на возникающие вопросы, ни защи­титься от неверного истолкования, ни отстоять своё убеждение в споре. Писанная книга делается источником всяческих лжеучений, сект и ере­сей. К примеру, начётчики кришнаиты по-своему читают Бхагават-Гиту, шииты и сунниты по-раз­ному толкуют Коран.

Море крови было пролито иудохристианами всех мастей, режущих друг друга только из-за различного понимания одних и тех же еван­гельских слов. Книжные черви-буквоеды старообрядцы и православные проклинали друг друга, до смерти споря о том, как правильно писать: «Исус» или «Иисус», хотя хрен редьки не слаще.

Примечательно, что источник вероучения духоборов (одно из направлений так называемого духовного христианства, возникшее в XVIII в. в России как протест против церковного и крепостного гнёта) называется «Животной (т.е. живой – Д.) книгой», то есть преданиями, передаваемы­ми из уст в уста. «Писанное слово – мёртво», – говорили духоборы, ощущавшие, как теряет оно свою сакральную энергетику. А собрания свои, носившие характер религиозных бесед и песнопений, предпочитали проводить на лоне Природы. Что это, как не стихийная, полубессознатель­ная тяга к древней, но вечно юной ЯЗЫЧЕСКОЙ ПРАВДЕ?

Язычники почитали законы Природы, а не книжное «священное писа­ние» (само слово «библия» по-гречески – всего-навсего «книга», и этим всё сказано).

Языческую мудрость невозможно изучать заочно по книгам. Мудрость эту можно найти непосредственно в Природе, но не в библиотеке. Зачем Язычнику букварь? Для натурфилософов-Волхвов живой открытой книгой была сама Мать-Природа: из этой летописи черпали они то, что невоз­можно выразить неодушевлёнными закорючками-буквами.

Приверженность славян к устной религиозной традиции, попросту не нуждавшейся в письменном отображении, а возможно, и умышленно избегавшей записи, объясняется устойчивостью у них общинно-родового строя и сопутствующих ему пантеистических религиозных представлений.

Долгие века, намеренно чураясь персонифицированных живописно-плас­тических образов, традиционно возводимых Волхвами к ёмким символам и знакам-оберегам, пантеистическое славянское Язычество, в отли­чие от средиземноморских культов с их великими богами и хитроумной мифологией, не создавало богатой материальной культуры и даже письменности: оно было религией ЖИВОГО СЛОВА.

Слово воплощалось в «дело» – семейно-родовое и общеплеменное СВЕЩЕННОДЕЙСТВО.

Заветы Пращуров закреплялись в сознании сородичей посредством сказаний-преданий и хранились в виде Свещенных Обрядов – Игрищ и неизменных обычаев, служивших той же самой цели, какой служат сегод­ня книги, – цели увековечения и передачи определённых знаний.

И незачем было ничего записывать: не было в том никакой потребности. Ритуальные тексты, обрядовый фольклор помнили наизусть. Ска­зания, песни, предания и другие нерукотворные памятники устной словесности знали все от мала до велика. Более редкие и сложные истори­ческие предания-кощуны дословно помнили баяны-кощунники и калики перехожие. Рукописные же книги казались просто ненужными.

Языческое Знание на Руси всегда было изустным. Оно передавалось из уст в уста, от Учителя к ученику, от поколения к поколению, из Рода в Род, а носителями его были умудрённые жизненным опытом Волхвы-Ведуны.

Учение излагалось обычно нравоучительными притчами-загадками, где изустное слово выступало и звуковым образом, и метким символом, и отражением волшебного восприятия действительности. Познание мыслилось как переживание, как задушевное слияние с познаваемым (со-зна­ние), как Знахарство в своём исконном понятии.