Нелли Карпухина-Лабузная - Постник Евстратий: Мозаика святости

После одной из ночевок Атрак поднял отряд утра раньше обычного, погнал, все чаще махая кнутом. Не отставали от него и прочие конники, все чаще поднимаясь над спинами коней, всматриваясь в приближающуюся синюю даль. Наконец и усталым пленникам открылось то, во что так всматривались половецкие всадники.

Синяя ровная тарелка до краев наполнена громадной массой воды, вода едва колышется, набегая на берег белыми кучеряшками, наполняя берег густой белой пеной.

Резала глаз синяя гладь воды, резала до слез. Люди плакали, белые слезы проторили дорожки по черным от солнца и грязи исхудавшим личинам.

Люди встали, как вкопанные.

Половцы не мешали стрессу людей из полона. Каждый полон так вставал, замирая перед толщей воды.

Стихийная мощь тяжелого масла воды равняла людей, каждый ощущал себя едва ли не песчинкой-пылинкой на вечном пути жития.

Мощная сила извечного моря, и мощный доселе хозяин земли, человек становился песчинкой-пылинкой перед силой природы.

Никто из полона ни разу не видел столько воды, и полное ощущение синего, синего моря, моря бескрайнего, моря из сказок, былин и сказаний, ранила сердце, и тому слёзная градь бежала по изможденным сухим лицам полона.

Монашеская братия, как и все, стояла вкопанной кучкой, дивилась на море. Море вливалось в людей своей мощью, щедро даруя силу и влагу, а легкий ветер вливал в запыленные легкие свежесть соленой воды.

Стояли недолго, и вскоре Атрак вновь погнал людей. Миновали каменные осыпи дырявых камней (ракушняк), в очередной раз навпивались в ноги колючки репейника вперемешку с мелкими острыми камнями-ракушками, свернули и через пару часов побрели по меж ласковым морем, и меж солеными озерцами с гуртами соли на берегах. Песок мелкими барханами застилал побережье, но по песку не брели: тяжело.

Атрак вел коня меж дугой побережья и ровным озером, белые берега которого издали тоже казались гладью морскою.

Среди соплеменников Атрака слышалось вздохом: «Сасык-Сиваш, Сиваши!» (сиваши – общее название соленых мелководных озер, из которых естественным путем на жарком солнце выпаривается соль).

Атрак повелел:

«Запомните путь! На обратной дороге соль запасём, на Руси можно дорого соли продать, оправдается всё. И лишку прихватим, а на крайний на случай на воск обменяем, так оно дороже-то будет.».

Ватага духом воспряла, кони и те, будто слово «добыча» касалось и их, замахали живее длинными хвостами, заодно отгоняя злых оводов-паутов.

За спинами остались громады строений людного города, шум которого заглушался волнами моря да хохотом птицы баклана. Атрак не повел людей в людный город климата Херсона – Керкинитиду (Евпаторию): и кони устали, и полон из-за дальней дороги поредел, пострашнел. Худые изможденные тела, что из прорех дырявых одежд смотрелись, ну ровно скелеты, избитый боем отряд, запекшиеся следы ранений от сабель и стрел, с таким отрядом идти на посмешище, ну уж, погодьте!

Невольничий рынок людного города богатенек. Издавна при входе в городские ворота глашатаи в урочный час оглашали время торгов, и самый пёстрый люд спешил на ярмарку сбыта рабов.

Самые лучшие из рабов продавались, конечно, в Херсоне, но всё же рынок рабов в вечно солнечной Керкинитиде за тысячи лет прижился в обычай.

Греки рынку рабов не мешая, привычный налог собирали жестоко. Сборщики податей не щадили ни половцев, ни случайно заезжих пачинакитов (так греки называли печенегов), хотя те и могли отомстить внезапным набегом, уводя жён и детей, разоряя климаты.

Вовсе недавно одна из таких оголтелых орд печенегов разорила дотла район ближних каменоломен, угнав богатый полон. Ума, правда, хватило не продавать этих рабов в самой Керкинитиде, бедняг погнали к Боспору.

Разведчики печенегов, вездесущие армянские купчики, суетились на рынке, скупая да продавая товар. Скупались ткани: рытый бархат, парча и драгоценнейший шелк; скупались изящно выделанные козьи красные кожи (юфть) и драгоценный сверхдальний товар – специи, специи, специи!!! Купцы брали на специях прибыль в десять, а то и в сто раз. Тяжело и опасно везти специи, зато как прибыльно. Жменька шафрана, пара гвоздичек, листики лавра, все уходило с рынка мгновенно. Ноша была не тяжелой, зато как золото от продажи обогощало карман.

Армяне донесли печенегам, что все спокойно на землях климатов, пара отрядов византийских погонялась для вида за пылью от печенежских коней, да отряды наймитов, к услугам которых все чаще и чаще прибегала империя, заведомо удачи не принесла, и город зажил привычной размеренной жизнью, скоро забыв про утрату людей.

Была и еще одна, и очень веская, причина у юного предводителя половецкого отряда: нельзя было попадаться в климатах с таким непривычным товаром, как монашеская братия. Пусть в лохмотьях коричневых ряс, пусть смертельно уставших от долгих мучительных переходов, но монахов было видно издалече. Не долгие рясы, не длинные космы давно не мытых волос выдавали монахов.

Что-то незримое, неосязаемое шло от группки монахов, что-то такое, что было вразрез с общим видом плененных.

Продать монахов на рынке и враз лишиться не прибыли, а своих буйных голов, нет уж, тут против империи не попрёшь. В миг отряд для погони найдётся, и деревья для висящих в петле не переведутся. За продажу монахов не возьмутся даже абсолютно не брезгливые и отважные купчики из армян.

Потому отряд свернул с наезженной, веками проторенной дороги, по которой спешили каждодневные императорские гонцы, везя почту, монеты от климатов в Херсонес и обратно.

Херсаки больше любили перевозки по морю, так им ближе, дешевле добраться до Калос Лимена (пгт Черноморское ныне), Симболона (Балаклавы), Керкинитиды (Евпатории), но всё же обычай гнать гонцов ежедневно по районам климатов давал результат. Гонец по дороге заметит, запомнит всё нужное и ненужное, донесет по команде: так империя бдила, а кочевники-то, вот они, рядом!

Гонцу доставались лучшие кони, давалась лучшая пища, и свежий и бодрый гонец успевал видеть всё, и потому встретить по дороге такого гонца, который враз бы заметил кучку монахов, нет уж, лучше избрать другой путь, понадежней.

Белые барашки берега Сасык-Сиваша солью напитаны. Соль Сасык-Сиваша считалась наилучшей по составу и качеству соли, имея своеобразный привкус. Пища, посоленная этой солью, уже не нуждалась зачастую в драгоценных приправах-специях. Потому и ценилась, очень дорогой была её стоимость, что в византийском Херсоне, что на столах у славянских князей. Да и у далеких варяжских конунгах на столах подавалась эта драгоценная соль, что издалека казалась пеной морской, а была отложениями соли.

За ложечку соли купишь раба, за пригоршню соли меняли овец на коней.

Сивашская крупная, белая, сочная соль, ее не спутаешь ни чешской, ни с какой там иной солью, добывавшейся в подземельях.

Конь Атрака, учуяв запах соли, повернул голову к озеру, но Атрак легким похлопыванием нагайки повернул его на верный путь. Шли как-то веселее, будто чуя привал, кони уже не поворачивали головы к озеру, лишь вдыхая глубже драгоценный аромат.

Узкая естественная дорога меж двумя водными гладями уходила вдаль, поворачивая за лукой моря. Кони легко шли по этой каменистой тропе, пленники плелись вслед за хвостами коней, как будто чуяли близкий конец длинной дороги.

Наконец Атрак выдохнул счастливое слово: привал! В сумраке вечера, дымке пара от моря в легком тумане зрились недалече какие-то низкие развалины бывших построек. Но встали на ночлег не у них, Атрак заставил полон присесть прям на дороге. Привычно-обычно набрали сухой травицы, разожгли костерца. Разведка прискакала с хорошим донесеньем: опасности нет. Разведчики по пути добыли зайчатины, и пленники, вдоволь наглотавшись голодной слюны, наконец получили свою долю от пиршества временных хозяев.

Монахи по примеру Евстратия нажевались всухомятку каких-то ягод остатков, хлеб давно закончился по дороге. Попили чистой водицы, не обращая внимания на привычную боль в животах, положились вповалку кругом костерков. Хоть и теплынь дня опускалась теплым пологом на людские тела, ветер от моря гнал влагу ночную, принося прохладу летнего бриза.

Утром пинки половцев подняли людской плен от плена сна, погасшие угольки костров заметали травой и песком, протоптались кони по биваку, и ничто уже не говорило о людском нахождении на этом отрезке пути.

Атрак вел людей к дальним низким постройкам, за которыми снова виднелась гладь озера. Озеро было мутным, и издали казалось очень глубоким. На берегу пенным барашком стыла соль, но кони, брезгливо понюхав белые барашки соли, фыркнув черными ноздрями, отказались есть соль и пить мутную воду.

Половцы смотрели на юного вожака: к чему привел этот дальний путь? Ни коням водопоя, ни людям напиться. Тогда к чему мутное озеро с глубокими каменными ямами вкруг озерца? Каждая яма неглубока, не широка, на домовины (захоронения-гробы) славян не похоже, на могильники кочевников тем паче, что за странные выдолбленные ямы? Ямы были явно древними очень, свежая поросль фиолетовой травы пучками окружала ямы странного черно-серого цвета.