Иосиф Амусин - Находки у Мёртвого моря

Среди находок 1961 г. преобладают документы делового характера. О так называемом "архиве Бабаты" речь будет ниже. Сейчас мы коснемся контракта на аренду и субаренду земли, свидетельствующего об аграрной политике Бар-Кохбы. Согласно арамейскому документу, датированному "днем первым, месяца ийара года первого освобождения Израиля [под руководством Шимео] на бар-Косибы, князя Израиля", некий Элиэзер, сын Самуила, арендует у Хорина, сына Йишмаэля, одного из должностных лиц администрации Бар-Кохбы, участок зернового поля и вносит ему сумму арендной платы. Имя этого арендатора встречается в другом арамейском документе от того же первого года восстания, где он выступает уже как покупатель огородного участка.

Любопытна судьба самого документа. В свое время он был свернут в трубку и вложен в круглый тростниковый футляр. С течением времени свернутый папирус слипся сам по себе и, кроме того, прилип к внутренним стенкам футляра. Малейшая оплошность при развертывании грозила документу гибелью. Выход был найден с помощью "операции" нейрохирургическими методами, которую произвел нейрохирург Иерусалимской больницы. Сорок пять минут длилась эта необычная, тончайшая и "опасная" операция в присутствии взволнованных проф. Ядина, нашедшего папирус, проф. Биберкраута, известного реставратора древних рукописей, и д-ра Амирама – секретаря археологической экспедиции. "Операция удалась блестяще,- замечает по этому поводу Ядин, – но больной почти мертв". Дело в том, что во многих местах документ был изъеден. Однако основное его содержание, к счастью, удалось установить.

Через полтора года имя Элиэзера, сына Самуила, снова встречается в новых и на этот раз запутанных сделках. В большом документе, составленном в Эйн-Геди на еврейском языке (папирус прекрасной сохранности, размером 27x10 см, насчитывает 33 строки и более 200 слов текста), датированном "днем двадцать восьмым, месяца мархешвена, третьего года Шимеона бар-Косибы, князя Израиля", зафиксировано следующее соглашение. Четверо арендаторов, ранее коллективно арендовавших участки земли у должностных лиц Бар-Кохбы, ныне делят арендованные земли на две части. Одну часть сохраняют в коллективной аренде два живущих в Эйн-Геди гражданина города Лухит (к востоку от Мертвого моря), другую-два известных уже нам гражданина Эйн-Геди: Элеазар, сын Элеазара, сын Хитты, а также Элиэзер, сын Самуила.

Не прошло и двух дней, как еще один большой документ из 34 строк (размером 22 x5,5 см, почерк того же писца, что и в предыдущем документе), датированный "днем вторым, месяца кислев, года третьего Шимеона бен-Косибы, князя Израиля", зафиксировал еще одну сделку: Элеазар, сын Элеазара, сына Хитты, сдает в субаренду своему компаньону по аренде Элиэзеру, сыку Самуила, участок зернового поля и огорода из арендованной имя сообща земли. При этом устанавливаются границы сдаваемого в аренду участка, срок аренды, условия. Так, в контракте оговорено, что субарендатор вправе беспрепятственно сеять, жать и собрать урожай. Создается впечатление, что Элеазар, сын Элеазара, присвоил себе функции Бар-Кохбы – верховного распорядителя государственных земель в период восстания.

Наконец, еще в одном документе, датированном тем же числом, т. е. "днем вторым кислева", наши компаньоны сдают неизвестному до сих пор лицу в аренду участок из оставшейся у них в общем пользовании арендованной земли.

Таким образом, эти три документа отражают четыре вида последовательно заключенных сделок с арендованной у правительства землей. Вначале четыре человека арендуют у должностного лица Бар-Кохбы землю, которая находится у них в коллективной аренде. Затем коллектив арендаторов распадается на две группы, по два человека в каждой. Далее один из компаньонов сдает своему партнеру по аренде участок как бы в субаренду. Наконец, оба партнера сдают в субаренду третьему лицу часть оставшейся у них в совместной аренде земли.

Имеется ли какая-нибудь связь между сделками, в которых фигурирует Элеазар, сын Элеазара, сына Хитты, и приказом Бар-Кохбы об аресте Элеазара бар-Хитты и конфискации его имущества? Разумеется, до полного опубликования этих документов невозможно даже пытаться ответить на этот, как и на многие другие возникающие вопросы.

В связи с документами из Вади-Мураббаат и На'хал-Хе'вор Ядин высказал интересное предположение, что аграрная политика Бар-Кохбы была направлена против концентрации больших участков земли в немногих руках. Рассмотренные же документы об аренде и субаренде свидетельствуют, по мнению Ядина, о попытках обойти эту политику путем скупки и субаренды – иными словами, об обмане государства.

Необходимо отметить также интересную особенность одного арамейского контракта на сдачу в аренду земли администрацией Бар-Кохбы: арендная плата вносится трижды в год обусловленными в контракте частями в точно установленные сроки. Документ датирован "днем первым месяца ийара, года первого освобождения Израиля под руководством Шимеона бар-Косибы, князя Израиля". Как известно, точная дата начала восстания и, следовательно, исчисление эры и лет восстания являются нерешенной в науке проблемой. По мнению Ядина, благодаря указанным в документе точным срокам взносов арендной платы, возможно, удастся установить взаимоотношение между сельскохозяйственными годами и годами правления Бар-Кохбы.

Датировке восстания может помочь также одно из арамейских писем Бар-Кохбы. Вождь восстания предписывает доставить в действующую армию лимоны и пальмовые ветви ("этрогим" и "лулавим"). Согласно давно возникшему народному обычаю, в осенний праздник "суккот" народ, собиравшийся в храме, держал в руках пальмовые ветви и лимоны. Иосиф Флавий рассказывает, как однажды во время такого празднества народ, собравшийся в храме, забросал лимонами царя Александра-Янная. Пальмовая ветвь была эмблемой Иудеи. На монетах, выпущенных Бар-Кохбой, чеканились пальмовая ветвь и лимон. Римляне, подавив восстание 66-73 гг., также чеканили на своих победных монетах "Иудея побежденная" (Judaea capta) – пальмовую ветвь. Распоряжение Бар-Кохбы о доставке лимонов и пальмовых ветвей в трагическое для восстания время, когда Иерусалим уже был захвачен римлянами, имело, по-видимому, символическое значение и ставило цель – поднять дух обреченных повстанцев. По предположению Ядина, документ составлен перед праздником "суккот" осенью 134 г., за десять месяцев до окончательного подавления восстания и падения последнего его оплота – Бейтара. В осенний праздник 135 г. Бар-Кохбы уже не было в живых.

Согласно предварительным сообщениям проф. Б. Лифшица, будущего издателя греческих текстов находки 1960 г., эти документы также содержат интересные сведения. Так, в одном письме на имя Ионатана передается приказание Бар-Кохбы о продовольственном снабжении. В другом письме на имя того же Ионатана речь идет о данном некоему Агриппе поручении вести переговоры с руководителями Эйн-Геди. В отрывках на греческом, из пещер Нахал-Цеели'м сохранился перечень имен. Некоторые из них предваряются приставкой "брат" – наименование, принятое в армии Бар-Кохбы. Среди этих "братьев" встречаются также имена неиудеев, например "брат Гай", Сеан и др. В одном из арамейских документов должностным лицам предписывается доставить в ставку некоего Тирсос бар-Тининус, также, очевидно, неиудея, о котором

в документе говорится, что "он нам нужен". Эти данные следует сопоставить со словами римского историка Диона Кассия, что в восстании Бар-Кохбы принимали участие не только иудеи.

Архив Бабаты. К концу первого дня работы в Пещере писем в раскопочную кампанию 1961 г., когда усталость, недостаток кислорода и отсутствие каких бы то ни было открытий, за исключением найденного утром оттиска печати, привели участников экспедиции в уныние, в пещере разнеслась весть: один из членов отряда наступил на подозрительно шатающийся камень. Под ним, в полу пещеры, – углубление, в котором возможен клад. По словам Ядина, минуты, пока он полз к этому месту, казались ему годами! На глубине метра обнаружена корзина и кожаные меха с вещами и папирусами. По современным правилам археологической науки к находимым вещам нельзя прикоснуться до предварительной фотографии находки in situ, т. е. в положении, в котором находка обнаружена. Решено было фотографирование и разбор тайника отложить до утра. Насколько неясно археологи представляли себе объем находки, видно из того, что к утру было заготовлено совершенно недостаточное количество ваты и упаковочного материала.

Утром следующего дня начали планомерный разбор и выемку вещей. Все были возбуждены, сосредоточены и молчаливы. Тишина стояла такая, что слышен был полет летучих мышей. В корзине и мехах оказались папирусы – как единичные, так и связками, и различные вещи домашнего обихода. Здесь была кухонная посуда – деревянная и металлическая (как выше было отмечено, на дне сковородки еще сохранилась копоть), железные ножи, хорошо заостренные, серп, шкатулка для хранения женских украшений, к сожалению пустая; прекрасно отшлифованное зеркало в деревянном футляре, пара женских сандалий, мотки льняных ниток, связка из трех ключей: от сундуков и от дома, связки тряпок и др. Уже один набор этих вещей показывает, что "клад" принадлежал женщине. Когда все содержимое тайника было вынуто и уложено в специально заготовленные ящики, руководитель отряда решил в последний раз обследовать хранилище, чтобы убедиться, что теперь там пусто. И вдруг рука его нащупала связку из десятков папирусов. Эта бесценная находка представляла личный архив владелицы всех этих вещей, некоей Бабаты. С этой поры в научной литературе появилось новое обозначение – архив Бабаты.