Томас Балфинч - Всеобщая мифология. Часть II. Люди, бросавшие вызов богам

Нижеизложенное взято из «Жизнеописания Бенвенуто Челлини», итальянского художника XVI века, писавшего: «Когда мне было приблизительно пять лет, мой отец, которому случилось быть в маленькой комнате, в которой мылись, и где был хороший огонь от горящего дуба, посмотрел в пламя и увидел маленькое животное, похожее на ящерицу, которое могло жить в самой жаркой части этой стихии. Тотчас поняв, что это, он позвал мою сестру и меня и, после того, как показал нам это создание, ударил меня в ухо. Я, плача, упал, тогда как он, утешая меня ласками, сказал такие слова: «Мой дорогой ребенок, я ударил тебя не из-за какой-то ошибки, которую ты совершил, но чтобы ты мог запомнить, что маленькое создание, которое ты видел в огне, – саламандра, которую никогда не видели прежде, насколько я знаю». Сказав так, он обнял меня и дал мне немного денег».

Представляется необоснованным сомневаться в истории, свидетелем которой был сеньор Челлини как своими глазами, так и ухом. В дополнение к нему авторитет многочисленных мудрецов-философов, во главе которых Аристотель и Плиний, подтверждает эту силу саламандры. Согласно им, животное не только не поддается огню, но гасит его, и, когда она видит пламя, нападает на него как на врага, точно зная, как его победить.

Такая кожа животного, которая могла сопротивляться воздействию огня и должна была рассматриваться как защита против этой стихии, не могла не заинтересовать. Соответственно, мы находим, что одежда, сделанная из кожи саламандр (потому что действительно есть такое животное, род ящерицы) была не подверженной огню и очень ценной для обертывания таких предметов, которые были слишком дорогими, чтобы доверить их другим покрытиям. Такие несгораемые ткани действительно производились, якобы сделанные из волокон саламандры, хотя знающие замечали, что материал, из которого они были сделаны – это асбест, материал, который в тонких нитях поддается плетению в эластичную ткань.

Основанием к вышеизложенным басням предположительно является тот факт, что саламандра действительно выделяет из пор своего тела молочный сок, который, когда она раздражена, производится в значительном количестве и, несомненно, на некоторое время защищает тело от огня. Кроме того она является впадающим в спячку животным и зимой залегает в какой-нибудь полости дерева или другом укрытии, где сворачивается кольцом и остается в оцепенении, пока весна снова не пробудит ее. Поэтому иногда она может попасть в огонь с дровами и просыпается как раз вовремя, чтобы напрячь все свои способности для самозащиты. Ее вязкий сок может оказать ей в этом хорошую услугу, и всякий, кто заявляет, что видел это, знает, что она бежит из огня так быстро, как ее могут нести ноги; действительно, очень быстро для них, чтобы когда-нибудь схватил ее, за одним исключением, когда одна из ног животного и некоторые части его тела сильно подгорели.

Доктор Юнг в «Ночных думах» скорее старомодно, чем с хорошим вкусом сравнивает скептика, который может остаться нерастроганным, созерцая звездное небо, с саламандрой, которая не согревается в огне:

Оракулами назывались места, где, как предполагалось, давались ответы каким-то из богов тем, кто советовался с ними относительно будущего. Это слово означало также ответы, которые были даны.

Самым древним греческим оракулом был оракул Юпитера в Додоне. Согласно одному источнику, он был учрежден следующим образом: Два черных голубя улетели из Фив в Египте. Один прилетел в Додону в Эпире и, сев в дубовой роще, обратился на человеческом языке к обитателям местности, что они должны учредить здесь оракул Юпитера. Другой голубь прилетел в храм Юпитера Амона в ливийском оазисе и доставил аналогичный приказ сюда. По другому источнику, это были не голуби, а жрицы, которые были похищены из египетских Фив финикийцами и учредили оракулы в Оазисе и Додоне. Ответы оракулы давали через деревья, шелест веток на ветру толковался жрецами.

Но самым знаменитым греческим оракулом был оракул Аполлона в Дельфах, городе, построенном на склонах Парнаса в Фокиде.

Очень давно было замечено, что козлы, которые питались на Парнасе, начинали биться в конвульсиях, когда приближались к длинной глубокой расщелине на склоне горы. Причиной тому были особые испарения, поднимающиеся из пещеры, и одному из козопасов пришлось испытать их действие на себе.

Вдыхая отравленный воздух, он был подвержен тому же действию; что и скот, и обитатели округи, не способные объяснить это, приписали конвульсивный бред, которому он был подвержен под действием испарений, божественному влиянию. Весть об этом случае быстро и широко распространилась, и на том месте был воздвигнут храм. Пророческое действие сначала приписывалось разным: богине Земли, Нептуну, Фемиде и другим, но, наконец, было отведено Аполлону и только ему. Была назначена жрица, обязанностью которой было вдыхать священный воздух, а названа она была Пифией. Она готовилась к своей службе предварительным омовением в Кастальском источнике и, будучи увенчанной лавром, сидела на треножнике, украшенном так же, который помещался над расщелиной, откуда происходил божественный дух. Ее вдохновенные слова в таких обстоятельствах толковались жрецами.

Кроме оракулов Юпитера и Аполлона в Додоне и Дельфах высоко почитался оракул Трофония в Беотии.

Трофоний и Агамед были братьями. Они были выдающимися архитекторами и построили храм Аполлона в Дельфах и сокровищницу для царя Гириэя. В стене сокровищницы они поместили камень таким образом, что его можно было вынимать; и этим способом время от времени крали сокровища. Это удивляло Гириэя, потому что его замки и печали оставались нетронутыми, а богатство все же постоянно уменьшалось. Наконец, он установил капкан на вора, и Агамед попался. Трофоний не смог освободить его и из страха, что, когда Агамеда найдут, то подвергнут пыткам и его как соучастника, отрубил Агамеду голову. Говорят, что самого Трофония сразу после этого сразу же поглотила земля.

Оракул Трофония был в Лейбадее в Беотии. Говорят, что во время великой засухи беотийцы были направлены богом в Дельфы искать помощи у Трофония в Лейбадее. Они прибыли туда, но не могли найти оракула. Однако одному из них посчастливилось увидеть рой пчел, который привел их к расщелине в земле, которая оказалась искомым местом.

Особые церемонии исполнялись человеком, который приходил советоваться с оракулом. После приготовлений он спускался в пещеру по узкому проходу. В это место можно было входить только ночью. Человек, возвращаясь из пещеры тем же узким проходом, шел спиной вперед. Он выглядел меланхоличным и покинутым; и отсюда появилось выражение, которое относят к вялому и угрюмому: «он посовещался с оракулом Трофония».

Оракулов Эскулапа было множество, но самый знаменитый из них был в Эпидавре. Здесь больной искал ответы и выздоровление, засыпая в храме. Из источников, что дошли до нас, выведено, что такое лечение больного соответствовало тому, что сейчас называется животным магнетизмом или месмеризмом.

Эскулапу были посвящены змеи, возможно, из-за суеверия, что эти животные обладают способностью возвращать себе молодость, меняя кожу. Культ Эскулапа был введен в Риме во время великой эпидемии, и в храм в Эпидавре было отправлено посольство, чтобы вымолить помощь бога.

Эскулап был благосклонен и по возвращении корабля сопровождал его в форме змеи. Прибыв в реку Тибр, змей соскользнул с судна и завладел островом на реке, и там был воздвигнут храм в его честь.

В Мемфисе священный бык Апис давал ответы тем, кто советовался с ним, принимая или отвергая то, что ему приносили. Если бык отказывался взять пищу из рук спрашивающего, это рассматривалось как неблагоприятный знак; и наоборот, когда он принимал ее.

Остается вопрос, верно ли приписывать ответы оракула всего лишь человеческой изобретательности или же действию злых духов. Последнее мнение было наиболее общим в прошлые века. Третья теория была выдвинута с тех пор, как феномен месмеризма привлек внимание: якобы Пифония погружалась во что-то вроде месмерического транса, и действительно пробуждалась способность ясновидения.

Другой вопрос – время, когда языческие оракулы прекратили давать ответы. Древние христианские авторы утверждают, что они стали немы при рождении Христа и с тех пор больше не были слышны. Мильтон принимает этот взгляд в своем «Рождественском гимне» и в строчках торжественной и возвышенной красоты обрисовывает ужас языческих идолов при Приходе Спасителя: