Меир Шалев - Впервые в Библии

И вот он впервые после долгих лет послушания и повиновения совершает наконец что-то по собственной воле, а не во исполнение указаний своего Бога или своей жены. И в отличие от двух злодеяний, которые он совершил по их приказу, изгнав Измаила и собравшись принести в жертву Исаака, этот его поступок был хорошим: он послал слугу к себе на родину, в Харран, чтобы найти и привезти оттуда жену для младшего сына. Жену, которая украсила бы жизнь Исаака, утешила и наполнила любовью его сердце. Разрыв между отцом и сыном был таким глубоким и непреодолимым, что Авраам не мог послать туда самого Исаака, как сделает в следующем поколении Ревекка, послав в Харран Иакова. Он даже не мог рассказать сыну об этом. Слуга отправился в путь без ведома Исаака.

Маленький караван — несколько погонщиков с доверенным слугой Авраама во главе и десяток верблюдов, нагруженных провизией и дорогими подарками, — прибыл в Харран. Слуга остановился у колодца за стенами города, распряг усталых верблюдов и попросил у Бога послать ему знак. Он даже подсказал Ему этот знак. Он сказал Богу, что будет просить у девушек, приходящих к колодцу за водой, дать ему попить и выберет ту, что скажет: «Пей, я и верблюдам твоим дам пить».

Надо заметить, что Авраам послал в Харран не своего надежного домоправителя Элиезера, как обычно считают, а другого слугу. Не приходится, однако, сомневаться, что и этот слуга был человеком серьезным и проницательным. Знак, который он придумал, чтобы найти подходящую жену для сына своего хозяина, был весьма содержательным и соответствующим цели. Девушка, которая скажет: «Пей, я и верблюдам твоим дам пить», — наверняка будет хорошей женой, потому что эти слова удостоверят, что ей присущи щедрость, инициатива, сила, доброта и уверенность в себе. Так и случилось. Когда Ревекка, дочь Вафуила, внучка Авраамова брата Нахора, пришла к колодцу с кувшином на плече и слуга попросил у нее воды, она сказала: «Пей, господин мой», — а напоив его, добавила: «Я стану черпать и для верблюдов твоих, пока не напьются». Ее слова не были точно такими, как загадал слуга, но не точность слов была здесь важна, а характер, за ними стоявший.

Снова и снова выливала она кувшин в корыто, пока не напоила всех верблюдов. А ведь для этого нужно было раз за разом вытаскивать этот кувшин из колодца — работа тяжелая и утомительная. Десять верблюдов после далекого перехода способны выпить очень много воды. Слуга был растроган. Он подарил ей золотые серьги и золотые браслеты, чтобы украсить запястья, а она поспешила домой и рассказала обо всем матери. Ее брат Лаван, тот самый, что в следующем поколении обманет Иакова, очень воодушевился при виде этих дорогих подарков. Он помчался к колодцу и пригласил гостя в дом вместе с его людьми и верблюдами.

Эта часть рассказа (Быт. 24) — одна из самых подробных повествовательных глав Библии. Самое интересное в ней — двукратное повторение всех деталей рассказа: один раз в третьем лице, когда автор рассказывает о походе слуги в Харран и его встрече с Ревеккой и членами ее семьи, и второй раз в первом лице, когда слуга сам рассказывает семье Ревекки ту же историю.

Я не буду входить во все те детали, которые с таким вкусом и удовольствием повторяет талантливый и опытный рассказчик, но хочу подчеркнуть, что слуга Авраама придумал для себя действительно разумный знак. Ревекка оказалась не только щедрой и сильной, но также весьма независимой и решительной девицей. Мать и брат, надо думать, хорошо знали ее характер, и, когда слуга попросил их поскорее отпустить его с невестой в обратный путь, они сказали нечто для Библии необычное: «Призовем девицу и спросим, что она скажет».

«И призвали Ревекку, и сказали ей: пойдешь ли с этим человеком?»

«Она сказала: пойду».

Ревекка и ее служанки сели на верблюдов и поехали следом за слугой, и он привел их прямиком к Исааку, который жил тогда в земле Негев, возле источника Беер-лахай-рои. А Исаак с наступлением вечера «вышел в поле поразмыслить», сообщает нам рассказчик. Исааку, как мы помним, уже сорок лет, но он еще холостяк — ситуация, которая и сегодня обратила бы на себя внимание читателей, друзей и родственников, что уж говорить о библейских временах. Его вечерняя прогулка свидетельствует об одиночестве и отшельничестве, о свободном, ничем не заполненном времени, о давно установившихся и успокаивающих привычках. Все это изменится с появлением Ревекки, и Библия описывает их первую встречу так красиво, что я хочу привести это описание дословно и полностью:

«При наступлении вечера вышел Исаак в поле поразмыслить; и возвел очи свои и увидел: вот, идут верблюды. Ревекка взглянула, и увидела Исаака, и спустилась с верблюда.

И сказала рабу: кто этот человек, который идет по полю навстречу нам?

Раб сказал: это господин мой.

И она взяла покрывало, и накрылась.

Раб же сказал Исааку все, что сделал.

И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей; и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по матери своей» (Быт. 24, 63–67).

И вот так, с помощью одного-единственного и простого глагола, который, однако, вместил в себя множество смыслов: чувство (любовь), порядок событий (после того, как она стала ему женой), мужчину («он возлюбил») и женщину («возлюбил ее»), — мы пришли к первой в Библии любви мужчины и женщины, к любви Исаака и Ревекки.

Фраза, заключающая первую встречу Исаака и Ревекки: «И утешился Исаак в печали по матери своей» — очень трогательна. Она указывает — причем только после смерти Сарры — на глубокую связь, которая существовала между сыном и матерью. Она также показывает, как непросты и неоднозначны отношения в любой семье. Многим читателям, да и мне, должен признаться, Сарра не раз кажется дурным человеком, иногда даже настоящей ведьмой. Она издевалась над Агарью и мучила ее, она вынудила Авраама изгнать Агарь с маленьким Измаилом. Но Исаака она любила и была ему хорошей матерью. Возможно, ее требование изгнать Измаила, которое в глазах Авраама (и наверняка в глазах части читателей) было жестоким, Исаак воспринял как доброе дело, которое мать сделала ради него. Сарра, в отличие от Авраама, ни за что не согласилась бы с требованием Бога принести сына в жертву, и, несомненно, поведение отца доказало Исааку, что только к ней он может испытывать доверие и любовь. Ее смерть была для него тяжелым ударом, тем более что этот удар постиг его сразу же после испытания на горе Мориа.

«И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей; и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по матери своей». Так выясняется, что Исаак сохранил шатер своей умершей матери, и можно предположить, что он сохранил и ее вещи тоже. Иными словами, он устроил в память матери нечто вроде мемориального шатра, с которым кочевал повсюду. Можно также предположить, что он иногда уединялся там, чтобы вспоминать о ней, и, возможно, даже жил там подолгу, чтобы сохранить ощущение ее присутствия.

Введя Ревекку в этот шатер, сын символически представил избранницу своего сердца умершей матери и тем самым попросил ее согласия и одобрения. Но есть в этом и дополнительный смысл: таким поступком Исаак показал Ревекке, что его мать, которую ей не довелось узнать, — очень важный для него человек, присутствующий в его жизни и после своей кончины. Этим он как бы сказал Ревекке: надеюсь, что ты займешь теперь ее место.

До сих пор я говорил лишь о частной истории Ревекки и Исаака. Но в этой частной истории нашел выражение также общий и принципиальный подход Библии к любви. Порядок действий Исаака: сначала ввести Ревекку в шатер Сарры, потом взять ее в жены и лишь потом полюбить ее — это с точки зрения библейского подхода необходимый и правильный порядок. Исаак получил жену, выбранную по желанию Бога и в соответствии с Его знаком, затем он привел ее в шатер своей матери, потом женился на ней и только после всего этого полюбил.

Этот рассказ невольно вызывает в памяти совершенно другой порядок действий в следующем поколении, при встрече Иакова и Рахили.

Иаков встретил Рахиль возле колодца, поцеловал ее еще до того, как представился ей и членам ее семьи, полюбил ее еще до того, как она стала его женой, семь долгих лет неутоленной любви ждал назначенного времени свадьбы, и при этом страсть его была так велика, что он забыл вежливости и сказал ее отцу: «Дай жену мою; потому что мне уже исполнилось время, чтобы пойти к ней». Это нарушение порядка не прошло без последствий: Бог позволил Лавану обмануть Иакова и дать ему вместо нее Лию.

Принято говорить, и это справедливо, что Иаков был наказан за то, что обманул своего отца. И действительно, легко увидеть сходство между этими двумя поступками. Иаков прикинулся (перед отцом) своим братом, а Лия прикинулась (перед Иаковом) своей сестрой. Иаков сделал это по наущению матери, Лия сделала его по наущению отца. И оба обмана были совершены под покровом темноты — в случае Иакова это была темнота слепоты Исаака, в случае Лии — темнота первой брачной ночи. Но воспитующее наказание Иакова было двойным. Он был наказан не только насильственной женитьбой на нелюбимой женщине, но и ее плодовитостью в противоположность бесплодию любимой: «Господь узрел, что Лия была не любима, и отверз утробу ее, а Рахиль была неплодна» (Быт. 29, 31).