Сборник статей - Великий князь Константин Николаевич и Русский Иерусалим: к 150-летию основания

«С 10 часов утра до половины третьего ночи я откладывал перо лишь чтобы пообедать. Мне нужно было переделать журнал, помогать в специальном исследовании планов и смет, поручить дважды все переписать и закончить все к 9 вечера. Я не смог, и лишь сегодня к 9 утра смог отнести проекты всего великому князю. Он все одобрил, но сегодняшний день был таким же, как вчерашний, т. к. несмотря на воскресный день нужно было все скопировать для императора, подписать бумаги у 6 членов и подготовить все к завтрашнему дню к 8 утра. Писарей нашли лишь к половине пятого вечера – хлопоты весь день – теперь пишут ночью. Меня должны разбудить в 6 часов утра, также и других членов и поймать великого князя прежде, чем он пойдет к императору. Завтра еще будет парад, послезавтра двор переезжает, если мы промедлим, возможно, задержимся еще на неделю»[59].

Наконец 18-го апреля великий князь Константин Николаевич представил журнал комитета царю. «Я пока ничего не знаю о результате доклада», – сообщал Мансуров[60]. «Этот Петербург так устроен, что все планы и проекты связаны с тысячью обязательств. Было бы хорошо остаться здесь и больше не уезжать. Признаюсь, все обдумав, я буду очень рад, когда мы окончательно бросим здесь якорь», – сообщал он жене на следующий день[61].

Утверждение журнала Палестинского комитета состоялось 21 апреля 1860 г. «Его Величество все одобрил и поставил на нашем докладе замечательное ИСПОЛНИТЬ»[62].

В конце апреля Мансуров смог выехать из Петербурга в Париж, где уже готовились к рождению первенца. Мария Николаевна благополучно разрешилась от бремени 8 июня 1860 г., родив сына, названного Павлом в честь его деда. Получив официально долгожданный годовой отпуск, Мансуров, однако, не мог позволить себе устраниться от начатого дела. Поскольку обычные адресаты Бориса Павловича – отец и жена – были рядом, писем в его архиве за этот период сохранилось не много. Переписка, связанная с ходом построек в Иерусалиме, велась, преимущественно с А.В. Головниным и реже с Д.А. Оболенским и великим князем Константином Николаевичем. Переписка Мансурова с двумя последними в его архиве не сохранилось. А.В. Головнин, в письме, отправленном за день до рождения у Марии Николаевны сына, 7 июня 1860 г., сообщал Мансурову, что перед его отъездом из Петербурга (в начале мая) «Эппингер принес мне прекрасные планы и два рисунка и великий князь приказал редакции Морского сборника налитографировать их со всевозможным тщанием, а вместо вашей статьи, Его Высочество, согласно мнению Оболенского, поручил отцу Леониду написать статью несколько в другом роде. Мне кажется, что при известном расположении Министерства иностранных дел Оболенский во многом прав»[63]. Нет сомнения, что рисунки, о которых идет речь, это два известных вида Русских построек, гравированных и литографированных в 60-х гг. XIX в. многими изданиями с целью привлечь внимание русского общества к проблеме русского паломничества к святым местам.

Дождавшись пока супруга восстановит силы после родов, в середине сентября Б.П. Мансуров с женой и отцом отправляются из Франции в Палестину. В Иерусалиме, судя по датам переписки, они пробыли весь октябрь, который вполне может считаться наиболее комфортным месяцем для пребывания в Святом Граде. Дружеское напутствие А.В. Головнина дает возможность почувствовать сложность царившей в среде русских насельников Святого Града атмосферы: «Я желаю Вам счастливого путешествия и в особенности большого счастья и сноровки в Иерусалиме, чтобы принести туда мир и любовь вместо печальных раздоров и ненависти, которые царят среди наших соотечественников, отзвуки которых, несмотря на расстояние, доходят и до сюда и вредят доброму делу. Кажется, что Иерусалим наделен печальной привилегией порождать недоразумения и недоброжелательство, поскольку здесь так и происходит, как только приходит какая-либо новость из святых мест. Оболенский напишет Вам об этом подробно, в письме, которое готовит для Вас»[64].

Посетив Палестину, семья вернулась во Францию, в Ниццу. Оттуда Борис Павлович продолжал поддерживать связь с великим князем Константином Николаевичем через А.В. Головнина. Существенным штрихом для характеристики отношения великого князя Константина Николаевича к начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме епископу Кириллу (Наумову) служит письмо А.В. Головнина. «Относительно преосвященного Кирилла он прямо сказал, что не верит голословным обвинениям без фактов, тем более, что ни от консула, ни от Эппингера не доходит никаких жалоб. Сообщаю все это совершенно откровенно для ваших соображений…»[65].

Таким образом, в назревавшем конфликте между Мансуровым и начальником Иерусалимской Миссии великий князь сразу занял нейтральную позицию, которая в данных обстоятельствах была скорее благожелательной по отношению к епископу Кириллу.

Наступил 1861 г., который стал переломным годом в судьбе России. Всю зиму царь, великий князь и все министры были заняты крестьянской реформой. В связи с этим Головнин писал, что отсутствие Мансурова в Петербурге принесло ему только пользу, поскольку он неминуемо оказался бы в стороне от общих дел и это повредило бы его карьере[66]. Весной ситуация в столице еще обострилась и, по словам Головнина, стала плохо предсказуемой. Одного чиновника убирали за реакционные взгляды, другого за либеральные. На их место назначали тех, кто не имеет четких воззрений, вменяя это в достоинство. В итоге сам Головнин посоветовал Мансурову в будущем искать должности или управляющего делами Комитета министров или Государственного секретаря, «а до того не оставлять великого князя, оставаться в тени, писать историю Морского министерства и стараться чтоб об вас не говорили ни худого ни хорошего. Для этого нужно придаться на несколько времени наслаждениям семейной жизни и видеть небольшой кружок приятелей… Пребывание за границей в течении коего Вы не были предметом петербургских сплетен, много помогло Вам»[67]. Об Иерусалимском проекте не было сказано ни одного слова.

К осени 1861 г. Мансуров с отцом, женой и сыном, вернулся в Петербург. Однако великого князя он не застал, поскольку тот еще летом уехал в отпуск за границу и планировал пробыть за пределами империи до конца года. В столице Мансуров столкнулся с тем, о чем его предупреждал Головнин: он был не у дел. Строительство в Иерусалиме шло своим чередом по заведенному порядку. Внешне все обстояло благополучно, но структурно многое поменялось. Участие великого князя в делах Палестинского комитета сократилось. Лишившись августейшего управления, он стал быстро терять свою самостоятельность в бюрократической системе государственной власти. В декабре 1861 г. ближайший помощник Константина Николаевича А.В. Головнин, возглавил Министерством народного просвещения. Едва быв назначен, он предложил Мансурову пост директора единственного в министерстве департамента. «Естественно, я согласился, поскольку не мог и не хотел оставаться без Головнина в Морском министерстве в очень неудобном положении»[68], сообщал он отцу, который незадолго до этого вновь уехал из Петербурга в Париж.

Теперь, кроме ставших привычными палестинских обязанностей, на него свалилась громадная работа, связанная с новым университетским уставом и реформой всего Министерства народного просвещения, которую затеял А.В. Головнин. «О моей службе могу тебе сказать, – пишет он отцу, – что дела мне очень много и что с Головниным просто радость служить. Казенной квартиры я не получу, но жалованье будет хорошее. Летом отпуска мне не будет, разве ненадолго, когда я найду себе вице-директора. Головнин, слава Богу, имеет кредит у Государя и работает усердно и прекрасно»[69].

В мае 1862 г. великий князь Константин Николаевич с подачи А.М. Горчакова становится наместником в Царстве Польском. С этого момента участие его в Иерусалимском проекте сильно сокращается. Председателем Палестинского комитета по просьбе великого князя назначается А.В. Головнин, а вся финансово-хозяйственная деятельность из Морского министерства переходит в департамент Б.П. Мансурова.

Следующая и последняя в рамках «Иерусалимского проекта» поездка Мансурова в Иерусалим состоялась зимой 1863–1864 гг. Красноречивые описания ее сохранилось в переписке Бориса Павловича[70]. Но, по возвращении в Петербург, его ждал неприятный сюрприз: практически внезапное решение императора о ликвидации Палестинского комитета. Причем, это решение было подготовлено А.В. Головниным и А.М. Горчаковым за спиной Б.П. Мансурова. Последнее обстоятельство особенно оскорбило Мансурова и даже вызвало временный разрыв отношений между ним и Головниным.

«Мои иерусалимские дела получили энергичную и неожиданную развязку, какую умеет устраивать Головнин в некоторых ситуациях. Это было сюрпризом даже для меня самого, поскольку я считал, что мы ожидаем мнения великого князя Константина, который только что приехал. Вовсе нет: накануне приезда великого князя Головнин все уладил с князем Горчаковым. Наш комитет распущен и заменен специальной комиссией при Азиатском департаменте, где я буду президентом (по форме), В ее состав войду я, Игнатьев и представитель Синода. Таким образом Кривошеин устраняется, т. к. дела и деньги переходят в Азиатский департамент. У всякой вещи есть своя положительная и отрицательная сторона, и в целом такое решение можно считать удовлетворительным, поскольку Игнатьев и Стремоухов выглядят очень расположенными к делу и ко мне. То, чего я опасался – это поглощение моих дел Синодом и клерикальное влияние.