Генрих Дюмулен - История дзэн-буддизма

Таким образом, если дзэн представляет собой разновидность естественного мистицизма, то его пантеистическая направленность проистекает не из личного опыта, а из философии дзэнских мистиков. Опыт, как таковой, позволяет вступать в контакт с высшим «Я» и царством Абсолюта.

Приведу несколько примеров из собственного скромного опыта. В первые годы моего проживания в Японии я свел близкое знакомство с дзэнскими студентами, которые читали и поясняли мне буддийские тексты, были предупредительны и услужливы во всех отношениях. Они – убежденные приверженцы пантеистической философии Махаяны (Большой Колесницы) и относились к дуалистическим концепциям Хинаяны (Малой Колесницы) с пренебрежением. Во время летних каникул они отправлялись в сельскую местность для практики дзадзэн, но в то же время ревностно поклонялись образам Будды и декламировали сутры. Они проявляли подлинную набожность. Но каким образом вера сочеталась с их пантеистической философией? В рамках их философских убеждений молитвенное поклонение считалось «искусственным средством». Тем не менее все религиозные ритуалы выполняли так искренне, что их вера не вызывала сомнения.

Позднее меня не раз поражали простота в общении и благородный гуманизм старых дзэнских наставников. Однажды мастер, под чьим руководством была группа новичков, объяснил мне основы практики и сущности просветления. Вначале в его словах я не услышал ничего нового. Он утверждал, что даже для просветленного жизнь остается в рамках земного существования и идет своим чередом. Иными словами, в повседневной жизни он не сталкивается с чудесными или магическими явлениями. И все же я осмелился задать ему главный вопрос: «Когда человек посредством просветления достигает состояния будды и тем самым воссоединяется с Абсолютом, возвышается ли он до абсолютного бытия и уподобляется ли Абсолюту?» На это бонза ответил: «Нет, после просветления я никоим образом не претендую на абсолютное бытие. Я продолжаю жить повседневной жизнью, выполняю свою работу и занимаюсь аскетическими упражнениями; так же как и другие люди, я могу заболеть и даже умереть (буддисты называют это подчиненностью закону причины и следствия). Мы, буддисты, не ведаем понятия греха, знакомого христианам, но во искупление недостатков моей жизни я каждый день подметаю свою комнату, мою туалет и, как новичок, тружусь до конца своих дней».

Престарелый дзэнский наставник, которого я посетил в его провинциальном храме, с той же прямотой ответил на вопрос об отождествлении себя с Буддой в процессе просветления: «Нет, я не верю в это. Возможно, кто-то и достигал абсолютного состояния, но я об этом никогда не слышал. Ибо человек, столь же грешный, что и я, никогда не станет Абсолютом. Я практикую дзадзэн, и иногда мне кажется, что я смог бы. Я занимался этим в течение сорока–пятидесяти лет и верю в то, что мои упражнения были не напрасными. Поэтому я счастлив и покоен». Невольно я спрашиваю себя: не озарил ли этого бонзу свет сверхъестественной силы на его долгом пути к внутреннему успокоению?

Приверженцев дзэн характеризуют две очевидные добродетели – доброта и человеколюбие. Именно эти качества мы должны иметь в виду при оценке значимости дзэнского мистицизма. При этом многие ассоциируют «пантеистический мистицизм» с тем, что не имеет ничего общего с реальностью дзэн. Нет смысла говорить о том, что количество подлинно просветленных всегда было весьма скромным.

В своих упражнениях дзэнские адепты неизменно руководствовались религиозным чувством, так как просветление было и есть их высшей духовной целью. Подобно другим верующим, они всегда были «паломниками на пути к Абсолюту». Они не могут выразить свой опыт словесно. Когда они делают такие попытки, то прибегают к языку философии Махаяны. Однако опыт и умозрительные спекуляции всегда отличались своим содержанием. Опыт достижения единства может быть истолкован как пантеистически, так и теистически. Критерием аутентичности никогда не служит субъективность суждений. Подлинная философская система тесно связана с человеческим опытом, но ее точка отсчета и цель всегда должны быть объективны. Следовательно, не умаляя значения просветления на ранних этапах становления дзэн, мы задаем вопрос о том, насколько истинным было само учение. Более того, поставим вопрос ребром и согласимся с тем, что мистический опыт сатори является несовершенным. Ни одно человеческое усилие в достижении просветления, каким бы искренним и жертвенным оно ни было, не может привести к постижению совершенной истины, и в этом смысле остается надежда лишь на вечный Логос, «который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин., 1:9).

Китайское произношение санскритского «Амрита Будда». Также встречается в написании «Амитабха», «Абида», «Амитая».

По утверждению Ольденберга, «анализ исторической критики не дает оснований для вынесения категорического решения и не позволяет вынести четкий вердикт – «да» или «нет». Согласно замечаниям Томаса, в процессе изучения исторических свидетельств о жизни Будды он убедился в том, что палийский канон внушает больше доверия, чем санскритские источники: «Даже палийские источники не содержат ничего подобного нашему Евангелию… Фактически мы имеем дело с легендами, написанными в разное время».

Согласно Хайлеру, Шакьямуни вошел в нирвану из четвертой дхьяны, поскольку она является «последним шагом к освобождению». Томас полагает, что вход в нирвану из четвертой дхьяны является частью древнего предания, историчность которого не отрицается даже после добавления в канон других мистических эпизодов.

К приверженцам негативного толкования нирваны принадлежат Чайлдерс, Дж.Д. Элуис, Дж. Экланд, Дж. Далмен. Ольденберг придерживался такой же позиции в первом издании своей работы «Будда». Затем он пришел к выводу, что нирвана означает нечто абсолютное, но не во вселенском масштабе, а как абсолютная конечная цель. По этому поводу Глейзнэпп пишет: «Нирвана является относительным, но не абсолютным небытием». Уи воздерживается как от отрицательного толкования, так и от мистической интерпретации. Он полагает, что нирвана (в рамках формулы зависимого начала [патик-касамуппада]) есть не что иное, как реализация относительности бытия. Следует отметить, что он, как и многие другие последователи буддизма Махаяны, приписывает нигилистический подход к толкованию термина адептами Хинаяны.

Сами буддологи трактуют этот закон неоднозначно. В то время как приверженцы Махаяны, такие, как Уи, усматривают в этой формуле раннебуддийское понимание относительности бытия, буддисты Хинаяны воспринимают его как троекратный подъем причинной взаимозависимости в прошлом, настоящем и будущем. В нашем распоряжении нет исторических источников, которые позволили бы определить, которое из этих толкований является аутентичным. Первое пояснение носит метафизический характер, в то время как второе соответствует индийскому представлению о цикле перерождений в сансаре.

Согласно Уи, упомянутое различие, о котором говорится в хинаянских текстах, отнюдь не восходит к примитивному буддизму, но принадлежит к более позднему периоду философии Хинаяны. По мнению этого автора, истинная концепция нирваны означает достижение состояния Будды, которое не имеет ничего общего с физической смертью. Коль скоро прижизненное достижение этого состояния было недоступно пониманию более поздних толкователей учения, которые тем не менее ждали от практикующих аскетов конкретного результата, эти буддологи отличали одну нирвану от другой по наличию или отсутствию жизненного субстрата. Подобное различие было соотнесено с доктриной о переселении душ, которая не принадлежит изначальному буддийскому учению.

Практически все современные исследователи буддизма проводят различие между аутентичной доктриной Шакьямуни и позднейшим развитием Хинаяны. Регамей последовательно отслеживает доканонический буддизм, Малую Колесницу и Большую Колесницу. Конзе добавляет к его исследованию справочную хронологическую таблицу, в которой первое упоминание о Хинаяне датируется 246 г. до Р. X., то есть почти тремя столетиями спустя после смерти Будды. В «Краткой истории индийской философии» Уи предлагает следующую классификацию: 1) примитивный буддизм, просуществовавший в течение тридцати лет после ухода Будды в нирвану; 2) ранний буддизм – до 270 г. до Р. X. (коронация Ашоки); 3) сектантский буддизм – с 270 г. до Р. X. по 100 г. до Р. X.; 4) Хинаяна и ранняя Махаяна – с 100 г. до Р. X. по 100 г. после Р. X. По мнению Уи, эти этапы можно объединить в один исторический период, принадлежащий развитию первоначального буддизма.