Сергей Шведов - Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого

Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Поклонялись воде (девушки бросали венки в реку) и огню (в Купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь). Жизнерадостная игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи.

Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой. Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо: урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь – сбить созревшее зерно, молния – спалить сухое поле, а град – начисто опустошить нивы. Бог, управляющий небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна (Ильин день – 20 июля) был самым мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога. Знатоками обрядности и точных календарных сроков молений были жрецы-волхвы и ведуньи-знахарки, появившиеся еще в первобытную эпоху» («Рождение Руси»).

Как мы видим, христианство на Руси просто слилось с той самой древней религией, которая его породила. И хотя принято считать, что христианство распространилось из единого центра, это не так. Скорее всего, не было даже раскола единой якобы религии на католическую римскую и ортодоксальную византийскую. Эти религии, хоть и опирались на сиро-палестинский монотеизм, в своей христианской фазе, связанной с Иисусом Христом, с самого начала действовали в разных исторических условиях и шли разными путями, отсюда и различия в обрядовости и символах веры. Эти различия пытались преодолеть, но преодоление в тех условиях означало подчинение, либо Рима Константинополю, либо Константинополя Риму. Третьим центром христианской религии с самого начала являлась Русь. Христианство здесь складывалось не только во взаимодействии как с западной (римской), так и восточной (византийской), но и в противостоянии с ними. И далеко не случайно русская христианская церковь называется православной, а не правоверной (ортодоксальной), как византийская. Москва действительно Третий Рим, если под Москвою понимать не собственно город, а Россию, поскольку Древняя Русь является одним из трех равноправных центров возникновения христианской религии. Причем контакты с Западом на начальном этапе распространения христианства были даже теснее, чем с Востоком. Что и отразилось в названии предметов, связанных с новым культом.

Вот что пишет об этом Прозоров: «Вплоть до начала XIII века русские князья спокойно роднились с западными правителями. Русские княжны выходили замуж за французов (знаменитая Анна Ярославна, привезшая в Париж будущие коронационные регалии французских государей – славянское Евангелие, написанное глаголицей, и саблю киевской работы, невесть с чего провозглашенную французами «мечом Карла Великого»), датчан, поляков. В свой черед русские князья (которых, напомню, на Западе называли «королями») венчались с западными принцессами – скажем, женой Владимира Мономаха была англичанка Гита, дочь последнего англосаксонского короля Британии. Есть сообщения, что и в походах крестовых участвовали, и даже городок Русь (Россиа, Ругия, Руйя и т. д.) в Сирии основали» («Язычество христианской Руси»).

Собственно, в Древней Руси при князе Владимире произошло первое столкновение всех трех ветвей нарождающегося христианства, что привело к трагическим последствиям. Я уже писал выше о пантеоне князя Владимира, который считают языческим, но на самом деле он уже был отчасти христианским, о чем говорит присутствие в нем Семъ Ярилы. Эта франко-варяжский, начальный этап христианства, опирающийся на древнюю славянскую традицию, имел своих сторонников не только среди пришлых варягов. А потому его разрушение не могло ни привести к кровавому противоборству. Тем более что византийский вариант христианства был чужд славянской ведической традиции и ориентировался на сиро-палестинский монотеизм. Очень может быть, что поначалу и знать, и простые горожане, не говоря уже о селянах, не уловили разницы между Деусом Кристосом и Иисусом Христом. Символом и того и другого был крест, и тот и другой претендовали на статус защитника и спасителя. Прозрение началось после разрушения святилищ старых, связанных со славянскими богами, и новых, сооруженных в честь Деуса Кристоса. Особенно отличился на этом поприще дядька Владимира Добрыня, сын Мала. И пока речь шла о храмах франко-варяжского культа, славянская знать отмалчивалась, а возможно, и злорадствовала по поводу беды, свалившейся на пришельцев. Зато глухой ропот наверняка поднялся, когда ревнители византийской веры принялись за языческие капища и волхвов славянских богов. Надо сказать, что славянские волхвы отнюдь не были беззащитными старцами-странниками, как их рисуют историки в рамках поздней христианской традиции. Это были люди, принадлежавшие к древней брахманской касте, слово которых тысячелетиями определяло путь индоевропейских и славянских родов и племен. Собственно, христианство утвердилось на Руси только тогда, когда представители брахманских (будем называть их так, за неимением славянского аналога) родов стали встраиваться в институты новой религии. Как ни заманчиво представить христианство как религию нищих и бедных, где любой простолюдин мог занять достойное место, приходится признать, что иерархами новой церкви становились потомки жрецов старой веры. Но пока что до такого крутого поворота в отношениях христианской религии и представителей жреческих родов было еще далеко. Я думаю, Владимир в какой-то момент почувствовал нарастающее сопротивление и сбавил обороты. Никакого одномоментного Крещения Руси не было и не могло быть. Христианская религия не настолько была сильна, что одним махом свергнуть прежних кумиров. Великому князю пришлось в дальнейшем больше хлопотать о сохранении равновесия в верхах, чем об апостольских подвигах во славу новой веры. Пожалел ли Владимир о совершенном перевороте, сказать трудно. Возможно, его прельстил титул басилевса, который он обрел после брака с сестрой византийского императора Анной. Интересно, что этот титул наши историки трансформировали в имя Василий, вроде полученное Владимиром при крещении. Вообще-то якобы византийская традиция смены имен при переходе в новую веру не находит ни малейшего подтверждения в соседних с Русью странах, тоже принимавших крещение от Константинополя. Зато в Византийской империи, как в империи Римской, существовала другая традиция, когда зять императора становился и его соправителем. Естественно, в случае с Владимиром это было формальностью, не более, так же как и вассальная зависимость Руси от Византии, тоже вытекавшая из этого брака. С Крещением Руси связывают также учреждение митрополии, но я сильно сомневаюсь, что присланные Константинополем митрополиты, если они вообще были присланы сразу после Крещения, играли в Киеве, не говоря уже о других крупных городах, мало-мальски значимую роль. Русь была федерацией княжеств, и в каждом из них верховодила местная знать, которая хоть и признавала власть великого князя, но не забывала и о своих правах. Новая вера должна была, по мнению Владимира, объединить разнородные земли в единое целое, но пока что она привела к результату прямо противоположному, усилив сепаратистские тенденции. Пожалуй, единственное, чего добился Владимир своим браком и принятием новой религии, так это нейтралитет Византии, необходимый ему в противостоянии с печенегами, проявлявшими активность на южных границах Руси в конце X – начале XI века.

Вот что пишет о трудах Владимира академик Рыбаков: «Довольно аморфное раннефеодальное государство Киевскую Русь правительство Владимира стремилось охватить новой административной системой, построенной, впрочем, на типичном для той эпохи слиянии государственного начала с личным: на место прежних «светлых князей», стоявших во главе союзов племен, Владимир сажает своих сыновей: Новгород – Ярослав; Полоцк – Изяслав; Туров – Святополк; Ростов – Борис; Муром – Глеб; Древлянская земля – Святослав; Волынь – Всеволод; Тмутаракань – Мстислав…

Но по-прежнему оставалась нерешенной главная задача внешней политики Руси – оборона от печенежских племен, наступавших на русские земли по всему лесостепному пограничью. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов, ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной Север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям полян, уличей и северян» («Рождение Руси»).