Моисей Рижский - Библейские пророки и библейские пророчества

Во всяком случае, идея о воскресении мертвых была, несомненно, важной ступенью в развитии религиозных представлений иудаизма, и прежде всего новым и важным вкладом в теодицею Яхве.

Если обещание «вечной власти и царства» для пострадавшего, но устоявшего в вере Яхве «народа святых» было очередным оправданием Яхве перед народом Израиля в целом, то учение о воскресении мертвых и воздаянии после смерти по заслугам оправдывало бога перед каждым отдельным страдающим за веру иудеем: Яхве воздаст по заслугам и праведному и нечестивцу, пусть после смерти. Праведный после смерти будет жить в «царстве святых». Примем во внимание, что это грядущее «царство святых» мыслится не где-то на небе, а на земле, под небесами (7:27). Надо полагать, что воскресение мертвых и первые пропагандисты этого учения и первые слушатели их представляли себе вполне «реалистически»: покойники восстанут «из праха земли» в своем земном, плотском облике.

Можно сказать, что Книга Даниила была последним словом ветхозаветной теодицеи. Следующее слово в оправдание бога сказало христианство.

Как известно, самые поздние из числа пророков, чьи сочинения вошли в Ветхий завет под их, пророков, собственными именами, Аггей и Захария, жили в V в. до н. э. А двумя столетиями позже в иудаизме III–II вв. уже сложилось вполне определенное убеждение, что время пророков и чудес миновало. Автор относящегося к этому времени псалма 73 скорбно констатирует: «Знамений наших мы не видим, нет уже пророка, и нет с нами, кто знал бы, доколе это будет». И в эти же времена, во всяком случае не позже III в. до н. э., иудейские богословы произвели своеобразную «чистку», отобрав среди множества накопившихся за века старых пророческих сочинений те, которые, по их мнению, были наиболее достойны этого, т. е. наиболее соответствовали утвердившейся к этому времени ортодоксальной догматике. Таким образом, к началу II в. в основном сложился и так называемый «канон пророков», т. е. набор пророческих книг, которые были признаны священными писаниями. Это, однако, вовсе не значит, что отныне сочинение «пророчеств» прекратилось. Скорее наоборот.

Начиная со II в. до н. э. среди иудеев получил широкое распространение особый вид религиозных сочинений, которые в современной библеистике называются «псевдоэпиграфами» (греч. «ложноподписанные»). Их авторы охотно использовали литературный стиль и приемы старых борцов за веру Яхве древних пророков, имена которых были теперь окружены ореолом святости, но объявлять себя пророком теперь было делом небезопасным, поскольку это могло вызвать гонение со стороны официальных богословских кругов. И настоящий автор нового оракула предпочитал приписать свое сочинение какому-нибудь «божьему человеку» древних времен, действительно существовавшему или мифическому: Аврааму, Еноху, Моисею или Иову. Может быть, одним из самых первых и самых ярких образцов подобного рода сочинений как раз является уже рассмотренная нами Книга Даниила. Но она же оказалась и единственной, которой, можно сказать, «повезло»: позже иудейские богословы включили ее в состав канона Ветхого завета, но так как канон пророков был уже закрыт, то в иудейском Ветхом завете она оказалась в каноне писаний. Лишь христианская церковь перенесла ее в канон пророков.

Множество псевдоэпиграфов безнадежно утеряно, о некоторых известно только по упоминаниям в позднейшей литературе, и только немногие дошли до нас целиком или в отрывках — так называемые «апокрифы» (греч. «сокровенные» или «скрытые»). Большинство из них составлены в форме «откровений», полученных от бога одним из его избранников, отсюда литература этого рода получила название апокалипсической. Избранник — обычно один из древних «патриархов» или пророков — в «видениях» узнает от бога или его ангелов тайны прошлого от «начала времен» и грядущего вплоть до «конца дней». Ценность этой литературы в том, что по ней можно проследить некоторые особенности в развитии иудаизма последних двух веков до н. э., т. е. до возникновения христианства.

В религии Яхве в эти столетия все более утверждается идея о личной ответственности человека перед богом за свое праведное или неправедное поведение на земле, идея, заявленная еще Иеремией. Но если вопрос, в свое время заданный богу Иеремией, «почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?» (12:1) так и остался без ответа, а в Книге Даниила предсказывается воскресение только для «многих», то авторы более поздних «откровений» II–I вв. до н. э. решительно настаивают на неизбежности индивидуального и справедливого воздаяния не только «многим», но всем, каждому «по путям его» — после смерти.

В связи с этим в апокалипсической литературе эсхатологический элемент все более выступает на передний план, рисуются все более и более подробные и яркие картины «конца дней», воскресения мертвых и страшного суда, последующего блаженства праведных в царстве божием и страшных мучений грешников в «геенне огненной».

Новые черты в апокалипсической литературе вносятся и в образ мессии. Если в некоторых апокалипсах мессия по-прежнему представляется воинствующим земным владыкой из рода Давидова, то в так называемой Книге Еноха (I в. до н. э.) он рисуется уже по-иному, и хотя и назван «сыном человеческим», т. е. человеком, но подобен ангелам по внешности и сидит рядом с «Ветхим деньми» (т. е. с богом). Имя мессии было названо до сотворения солнца и созвездий, до того, как были созданы небеса: он «был избран и скрыт богом до возникновения мира, и по окончанию времен бог откроет его людям и посадит его на престол, дабы он судил все сотворенное, ибо для этого он и был сотворен». В этом образе уже можно усмотреть ряд черт, роднящих его с образом христианского мессии Иисуса Христа. Но еще не было главной идеи, которая легла в основу народившегося христианства — идеи о великом предназначении мессии принести себя в искупительную жертву за грехи людей, всего грешного человечества и тем обеспечить спасение для всех уверовавших. Эту черту внесло в образ мессии только христианство. «…Первая революционная… основополагающая идея христианства, — пишет Энгельс, — состояла для верующих в том, что одна великая добровольная жертва, принесенная посредником, искупила раз навсегда грехи всех времен и всех людей».[69] Иудаизм этой идеи не знал.

Всем древним религиям было присуще убеждение, что прегрешение перед божеством должно быть искуплено умилостивительной жертвой. И каждый отдельный человек не мог не сознавать, что он «не без греха». Праведный Иов вынужден был согласиться со своими оппонентами в том, что не может быть совершенно чист перед богом «рожденный женщиною» (Иов. 25:5). Но вспомним, что тот же Иов возложил вину за это и на творца людей: «Хорошо ли для тебя, что ты угнетаешь, что презираешь дело рук твоих?» (10:3). В несовершенстве людей виноват сам бог, сотворивший их. Бог не оправдался перед Иовом. В христианстве бог был оправдан. Он сам оправдал себя тем, что принес за сотворенное им «нечистым» и грешащим человечество великую искупительную жертву — своего «единородного» сына. Этой жертвой бог искупил грехи людей, но также и свою вину. Искупил… перед кем? Перед собой? Алогизм? Конечно! Но, как справедливо замечает Энгельс, «в жертвенной смерти своего основателя христианство создало легко понятную форму внутреннего спасения от испорченного мира, утешения в сознании, к чему все так страстно стремились», и таким образом христианство «доказало свою способность стать мировой религией — к тому же религией, соответствующей как раз данному миру»[70].

Этим актом — своеобразным самооправданием божества — в христианстве, по существу, закончился процесс теодицеи, оправдания бога. Бог открыл для страждущего человечества «выход» и «путь к спасеник». В обстановке, когда родилось христианство, другого выхода и не могло быть. Христианство, пишет Энгельс, «всерьез приняло воздаяние и кару в потустороннем мире, создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обездоленных из нашей земной юдоли в вечный рай»[71].

Об этой утешительной перспективе для уверовавших в Христа первые проповедники новой религии возвестили в привычной для древних форме пророчества. У христиан появились свои пророки.

Из евангелий мы узнаем, что самого легендарного основателя новой религии, Иисуса Христа, многие «почитали за пророка» (Мф. 14:5), считая, что он «пророк, сильный в деле и слове пред богом и всем народом» (Лк. 24:19). Некоторые даже видели в Иисусе воскресшего древнего пророка Илию или Иеремию (Мф. 16:14). По евангелиям Иисус постоянно выступает перед народом со своими пророчествами о скором наступлении «кончины века» и установлении царства божия; при этом он ссылается на древних пророков, то и дело цитируя подходящие места из пророческих книг, чаще всего — Исаии и Даниила; но ни в одном из новозаветных источников нет упоминаний о том, что он писал свои пророчества. Зато это сделал другой раннехристианский пророк, автор книги, помещенной в самом конце Библии, — Откровения Иоанна.