Абульфазль Хошманеш - Язык Корана

На определенном отрезке истории Иран, как и прочие великие державы, имеющие древнюю историю, был расколот на несколько отдельных частей автономными государствами от Зияридов[27] до Ильханидов[28], однако части этого древнего тела соединяла между собой невидимая, но крепкая стена под названием «персидский язык». Она не позволяла многочисленным правителям и разным народам, жившим на этой территории, отделяться друг от друга. Это обстоятельство стало одним из секретов выживания Ирана и сохранения его монолитности на протяжении истории, огромную роль в которой сыграл Фирдоуси[29].

Мохаммад-Реза Шафии-Кадкани[30] сказал «Если не останавливаться на одном только Фирдоуси, то неизвестно, кто из великих деятелей литературы иранского мира послужил нашей национальной культуре в той же степени, что и Деххода[31]» (Дабир-Сияги, 1364. С. 24). По прошествии более девяти веков со времени Фирдоуси он снова рассматривал язык как орудие, которое должны взять на вооружение иранцы. Он говорил: «Ни слава, ни богатство не могли бы заставить меня претерпеть все эти долгие труды, если бы не угнетенное положение Востока перед лицом западных притеснителей и тиранов. У меня были все возможности добывать свой хлеб, а в свете вечности я не считал славу чем-то долговечным и не был особо ей привержен, но я видел, что Восток должен во что бы то ни стало вооружиться достижениями современной цивилизации. Это не значило, что я считал эту цивилизацию хорошей, ведь цивилизация, которая на протяжении многих тысячелетий управляла этим миром, не была материальной. Когда я увидел всю слабость и отчаяние своего народа, я понял, что мы вынуждены взять на вооружение современные достижения» (Там же, Т. 2. С. 165, 182).

Деххода считал таким оружием язык и «написание толкового словаря, который включал бы в себя все слова».

Язык представляет собой одно из важнейших средств, которыми пользовалась старейшая колониальная держава мира Англия для создания раздора на обширном пространстве исламского мира в эпоху Османской империи.

Ряд западных историков, таких как Леон Каун[32], Арминий Вамбери, Артур Ламли Дэвиде[33] и новообращенный мусульманин Джелаледдин Паша[34], озвучили и стали пропагандировать среди определенной части турок теорию «самостоятельного и самобытного турецкого языка». В 1851 г. Фуат-паша[35]и Джевдет-паша[36], вдохновившиеся трудами этих историков, опубликовали свою собственную книгу по грамматике турецкого языка под названием «Каваид-и Османийе». Процесс продолжался до тех пор, пока представители турецкой интеллигенции не начали благодаря этим лингвистическим сочинениям работу над «славными страницами истории тюркских народов». Другие авторы проделали такую же работу, открыв «великую и славную историю» туркменского народа.

Турецкий национализм наряду с арабским и иранским представлял собой еще одно звено целой цепи движений, идеологи которых опирались на разные основания и выдвигали различные, а зачастую и противоречившие друг другу цели. Например, универсалистские понятия исламского единства (иттихад-и ислам), которые возникли в период правления Абдул-Хамида[37] (1876–1900), трансформировались в идеи пантуранизма, или объединения тюрков (1908–1918), которые в период войны за независимость (1919–1922) и в республиканский период (после 1923 г.) вылились в ограниченную идею турецкого национализма. Подъем османского национализма сопровождался языковым движением, которое зачастую рассматривают в качестве реального начала турецкого национализма. Процесс, получивший название «лингвистическое возрождение», и распространение в Османской империи национализма происходили под влиянием идей, исходивших от татар, тюрков Крыма, Кавказа и Казани, проживающих сегодня на территории бывшего СССР. Во второй половине XIX века их лидеры, преследовавшие цель побудить народ к сопротивлению против царского правительства, которое пропагандировало славянофильские идеи, стали издавать газеты и журналы (Холт, 1386. С. 720–721).

Этот национализм положил начало аналогичным призывам во всех странах мусульманского Востока, которые в то время проявляли себя в форме пантюркизма, панарабизма, а затем также паниранизма и прочих многочисленных явлений такого рода, о которых подробно говорится в соответствующих исторических источниках.

Примерно 1500 лет назад в этом регионе Османской империи язык стал одним из факторов, способствовавших конфликтам, и пространством, на котором разворачивалось сопротивление. Когда благодаря Александру Македонскому и его преемникам на обширном пространстве получили распространение греческие идеи, а эллинистическая картина мира, представлявшая собой калейдоскоп греческих, египетских, индийских и вавилонских знаний, обрела признание во всем древнем мире от Персии до Пекина, христианизированные Западная Европа и Ближний Восток не восприняли полностью греческого эллинизма. В этот период языком христианской империи был греческий, потому что с переносом столицы из Рима в Константинополь, произошедшим из-за нашествия западных варваров[38], греки вернули утраченные позиции. Перенос столицы дал грекам исключительное положение, однако греческая культура так и не сумела прижиться на территории Месопотамии и Сирии. Причина неудачи заключалась в том, что население территорий, входящих в состав Месопотамии и Сирии, считало свою культуру более древней и ничем не уступавшей греческой, причем важнейшей сферой, в которой проявлялось это сопротивление, был язык (Бернал, 1372. С. 125–126).

Границы различных языков обычно соответствуют границам тех социальных групп, которые называются нациями. Отсутствие языкового единства является признаком новообразованного государства вроде Бельгии или же искусственного государственного образования вроде Австрии (Кальве, 1379. С. 14).

Чтобы привести примеры языкового единства или конфликтов на этой почве, вовсе не обязательно обращаться к великим империям прошлого. В такой маленькой и ухоженной стране на северо-западе Европы, как Бельгия, отсутствие языкового единства стало настоящим ударом по единству нации, которую спасло от распада только гражданское сознание.

Бельгия является местом расположения штаб-квартир многих международных организаций и представляет собой уникальную страну, в которой на малой территории сосредоточилась наиболее плотная дипломатическая деятельность. Начиная с 2010 г. из-за языковых и этнических разногласий эта страна жила без правительства. Около 60 % провинций Бельгии говорят на фламандском диалекте голландского языка, а в остальных 40 % провинций на юге этой небольшой страны распространен французский язык, тогда как в столице в официальных правительственных учреждениях используются оба языка. Культурная граница, отделяющая германоязычных граждан страны от романоязычных, проходит прямо посередине ее территории. В Бельгии также имеется небольшое немецкоговорящее меньшинство (менее 1 % населения).

В столице страны государство вынуждено делать надписи на табличках на двух языках – французском и фламандском, – хотя многие слова имеют общее происхождение и пишутся одинаково, а имена собственные понятны абсолютно всем гражданам. Языковое разнообразие в Бельгии привело в этой маленькой, но важной европейской стране к многочисленным столкновениям, которые поставили под угрозу ее целостность. Вероятно, ряд языковых противоречий, о которых мы говорим, был обусловлен исключительно этническими и климатическими факторами, однако некоторые из них являются порождением международных заговоров и интриг, концы которых ведут к сочинениям двухсотлетней давности.

В книге одного из британских чиновников, написанной в начале XVIII века, перечисляются мероприятия британского правительства, направленные на обеспечение колониальных интересов этой страны:

«Внушение мусульманам сомнений по поводу истинности и оригинальности имеющихся у них Коранов, издание турецких, персидских и индийских переводов Корана, пропаганда местных наречий, распространенных среди арабоязычных племен, и постепенная замена ими литературного арабского языка (фусха) с целью прервать связь арабов с языком и культурой Корана и сунны»[39] (Хамфер, 1361. С. 50–84; Хошманеш 13886. С. 59).

Безразличие к проблеме языка показало колонизаторам и сатанинским силам на международной арене важную лазейку, нанеся колоссальный и непоправимый ущерб целостности исламского мира. Восточный мыслитель и реформатор конца XIX века Сеед Джамал ад-дин Асадабади (аль-Афгани)[40], будто бы уже тогда почувствовал опасность, исходившую от раскола в сфере языка. Вот что он писал об этом: «Одна из величайших ошибок предыдущих правителей Османской империи состояла в безразличии к повсеместному распространению арабского языка на всех подвластных им территориях, чтобы все неарабское население овладело им и понимало благодаря ему исламские заповеди, науки, литературу, нравственные добродетели и правила поведения. Османские правители стали завоевывать целые страны, однако у них не оставалось ничего, кроме материальных возможностей. Им так и не удалось понять смысл Корана, и они имели упрощенное и поверхностное понимание исламской религии, тогда как именно глубокое понимание гарантирует владычество над той или иной территорией, которое не ограничивается обретением одной только материальной мощи» (Мовассаги, 1378. С. 213–215).