Елена Белякова - Церковный суд и проблемы церковной жизни

Вслед за католической традицией, Суворов проводил резкое различие между догматическими и дисциплинарными канонами: первые представляют собой неизменные непогрешимые истины[60], вторые же «должны двигаться вперед вместе с движением церковной жизни»[61].

Вопрос о месте церковных канонов в предании, об их изменяемости был поставлен и в трудах Ильи Степановича Бердникова (1839–1914), профессора Казанской духовной академии. И.С. Бердников писал о расхождении церковных канонов и позднейшего церковного законодательства:

На практике мы видим, что значительная часть правил древней Церкви не применяется, или применяется не вполне. На практике мы видим, что во всех Поместных Православных Церквах существует много постановлений церковной и светской власти местного происхождения, которые заменяют собой правила местной Церкви. И между ними немало найдется таких, которые значительно отступают от норм древней Вселенской Церкви.

Выход из ситуации он видел в развитии местного церковного законодательства по принципу ойкономии[62]:

Как же примирить практику с теорией, – с учением об обязательности правил древней Вселенской Церкви? ‹…› Характер неизменности принадлежит только таким определениям Соборов, которые касаются догматов веры и Церкви ‹…›. Еще есть церковные нормы, связанные с нравственным христианским учением, напр‹имер›, норма о брачной жизни клириков, о повторяемости брака для мирян, о брачном разводе и т. д. Этого рода нормы допускают изменения, как показывают правила церковные и практика. Тем не менее, вопрос о степени их изменяемости не может быть решаем произвольно и легкомысленно ‹…›.

В каких же формах может закономерно выразиться отступление от церковных правил, изданных в период Вселенских Соборов? – Во-первых, в форме дополнительного законодательства Поместных Церквей ‹…›. В снисходительном применении в пастырской практике требований древних церковных правил. Этот способ применения древних правил был допущен уже самими этими правилами и называется технически ойкономия ‹…› Оно применялось еще с древних времен в практике наложения церковной епитимьи и принятия в Церковь еретиков и раскольников ‹…›. Равным образом требование соблюдения постов смягчено в очень значительной степени[63].

Таким образом, Бердников, как и большинство канонистов, считал изменение церковных правил закономерным процессом.

Профессор МДА Василий Федорович Кипарисов также настаивал на разделении вопросов веры и вопросов дисциплины в Церкви. Если в вопросах веры Церковь сохраняет свое учение неизменным, то в вопросах дисциплины в течение всей истории Церкви происходили изменения, вызванные изменениями в христианском обществе. Кипарисов говорил о неверности двух крайних мнений – о безусловной изменяемости, равно как и абсолютной неизменности канона:

Выводом первой теории будет то, что в Церкви все зависит от действительной в данный момент правящей власти, а не от установлений и определений власти некогда действовавшей; выводом второй – что никакая церковная власть последующих времен не может преступить пределов, некогда ранее установленных, и по вопросам дисциплины давать решения, не сходные с существующими; очевидно, она может лишь комментировать эти решения, приспособлять их к данному времени и т. п.[64]

Приведя множество примеров, когда церковная власть изменяла нормы дисциплины, сохраняя, однако, верность их изначальному смыслу, Кипарисов делает вывод, что

дисциплина, хотя бы и данная Вселенским Собором, может быть изменяема в том случае, когда условия и обстоятельства издания канона перестали существовать или изменились до того, что не только могут, но и должны быть признаны не существующими. В противном случае, что, к сожалению, многие не хотят видеть, Церковь, как мы замечаем, должно было бы признать существующей как бы вечным самообольщением: каноны не нарушаемы, но только они – не соблюдаются[65].

В рецензии И.С. Бердникова на работу Кипарисова было выражено несогласие с широкой возможностью изменения дисциплины.

Церковная дисциплина есть по отношению к Церкви приложение к жизни ее учения веры, а по отношению к членам Церкви – жизнь по вере. Значит, церковную дисциплину нельзя отделять от учения веры так резко, как это делает автор[66].

Для русской науки канонического права имели большое значение труды сербского ученого епископа Далматинско-Истрийского Никодима (Милаша; 1845–1915). Преосвященный Никодим также разделял неизменные вероучительные и изменяемые дисциплинарные законы Церкви. Приводя известные каноны Трулльского и Седьмого Вселенского Собора, подтверждающие обязательность канонов, епископ Никодим замечает:

Законодательная власть Церкви всегда имела, как и будет всегда иметь, право отменять, смотря по обстоятельствам, старые постановления и издавать новые, оставаясь, конечно, верною основным принципам, выраженным в основных заповедях Евангелия. Подобно тому, как в древние времена некоторые Соборы или совсем отменяли, или же сообщали другую форму некоторым постановлениям предшествовавших Соборов, так и ныне Собор пользовался бы тем же самым правом, если бы был созван. Постановления двух упомянутых Вселенских Соборов, не дерзать изменять никакого древнего закона, не ограничивают законодательной власти Церкви, а лишь воспрещают вообще изменять упомянутые ими законы в их сущности, их отношении к общим законам и духу Церкви, изменять в угождение людским похотям.

Те же самые предписания ограничивают своеволие отдельных лиц, на какой бы иерархической ступени они не находились, ограничивают каждую Поместную Церковь, запрещая ей изменять в противность духу общего церковного права какое-либо правило, принятое Вселенскою Церковью; но они нисколько не ограничивают права подлежащей церковной власти, в зависимости от новых церковных потребностей, при сохранении общего духа юридических постановлений Церкви, издать новый закон или же дать иную форму прежнему закону[67].

Можно отметить некоторую неподготовленность русских канонистов к вопросу о реформах. В соответствии с юридической традицией, работы канонистов были направлены в большинстве своем не на то, чтобы выяснить, что в законодательстве соответствует учению Церкви, а на изложение действующего законодательства. Вопрос о том, в каком отношении это законодательство стоит к канонической традиции, почти не рассматривался. Как отмечал М.И. Горчаков, к законам, даже и несогласным с учением Церкви

русское духовенство всегда будет относиться по началам исконной своей политики к официальным распоряжениям, которые не отвечают их верованиям и надеждам, то есть безучастно, пассивно, с терпением и упованием на лучшие времена[68].

Насущная задача кодификации канонов осознавалась в церковных кругах еще во времена митрополита Филарета (Дроздова), и издание Книги правил означало не конец, а начало кодификации. И.С. Бердников считал, что к Книге правил необходимо добавить постановления Константинопольского патриаршего Синода, вошедшие в практику Русской Церкви, а также издать собрание всех действующих постановлений Синода[69].

Известный историк Е.Е. Голубинский в 1913 г. писал:

Желательно, чтобы был издан хороший свод законов Русской Церкви или хорошая русская Кормчая (еще 11 марта 1835 г. был высочайше утвержден доклад обер-прокурора Св. Синода о необходимости издания законов по духовной части, но, увы, эта необходимость и до сих пор остается все той же ожидающей своего удовлетворения необходимостью)[70].

Попытки переиздания Кормчей книги на основании исправленных переводов не увенчались успехом. Недостатки Книги правил были очевидны для историков и канонистов. В 1874 г. Московское общество любителей духовного просвещения начало издание правил с толкованиями. Необходимость такого издания мотивировалась условиями Русской Церкви:

Мы находимся в совершенно особенном положении по отношению к правилам, чем в каком были к ним православные христиане эллинского происхождения. Мы лишены всех выгод наглядности и непосредственного знакомства с церковным бытом, происходящим от сожительства с народом, у которого возникло право. Мы ‹…› не живем в то время, когда изданы правила и с тем народом, на языке которого изданы. Положение наше труднее, и необходимость толкования для нас настоятельнее[71].

В предисловии отмечено было, что отсутствие истолкования правил дает возможность для умствований, противоречащих церковным канонам, что проявилось в спорах о судебной власти епархиальных архиереев[72].