Израэль Финкельштейн - "Раскопанная Библия". Новый взгляд археологии

Реконструкция событий Аҳарони была менее героичной, хотя и не менее романтичной. По его мнению, израильтяне появились в регионе тогда, когда Хацор был всё ещё могущественным городом. Но они не пошли на конфронтацию. Вместо того чтобы поселиться в непосредственной близости от Хацора и вызывать враждебность жителей, прибывающие израильтяне постепенно и мирно селились в изолированной, пустой, лесистой Верхней Галилее. Там они выбрали борьбу с суровой окружающей средой и рискованное горное сельское хозяйство, а не конфликт с могущественным Хацором. Согласно Аҳарони, финальная битва пришла позже, когда израильтяне набрались достаточно сил для атаки на Хацор. Только после того, как город был разрушен, израильтяне заняли более богатые и плодородные районы севера, в том числе северный конец Иорданской долины.

Популярность теории мирного проникновения начала расти спустя два десятилетия в результате исследования Аҳарони в долине Беэр-Шевы, засушливой южной зоне Иудейского нагорья. В 1960-х и 1970-х годах Аҳарони раскопал некоторые из наиболее важных объектов в долине: крепость Арада, древний город Беэр-Шевы, и исключительно большой город раннего железного века Телль-Масос, расположенный вблизи пресноводных колодезей посередине долины. Аҳарони обнаружил, что история заселения долины Беэр-Шевы была близка к истории заселения верхней Галилеи. В то время как в конце бронзового века в долине не было постоянных поселений, в начале железного века там было основан целый ряд небольших селений. Аҳарони идентифицировал этих поселенцев раннего железного века как людей из племени Симеона. И хотя племя было другое, Аҳарони был убеждён, что история была такой же: мирное поселение израильтян на пограничных территориях, где не было ханаанских городов.

Несмотря на различные фоны, религиозные верования и противоречивые мнения, было одно горячее убеждение, которое разделяли все: Олбрайт, Альт, Ядин и Аҳарони. Обе теории военного завоевания и мирного проникновения предполагали, что израильтяне были новой группой, которая вошла в страну в конце позднего бронзового века. И независимо от их различий в отношении понимания библейского текста, все они считали, что эта этническая группа жила на гораздо более низком уровне развития, чем местные хананеи. И Ядин, и Аҳарони изображали этих ранних израильтян как полукочевников, и оба считали, что завоевание Ханаана, будь то вторжение или проникновение, было сюжетом в вечном конфликте между ближневосточными крестьянами и кочевниками, между пустыней и посевами.

Эта безусловная вера была глубоко потрясена в 1960-х и 1970-х годах, когда антропологи и археологи, работающие в других частях Ближнего Востока, поняли, что давние представления о чётких различиях между мирами странствующих пастухов и оседлых жителей были упрощёнными, романтичными, наивными, и неправильными. Первым и самым важным из этих представлений было убеждение 19-го века, что в древние времена сирийская и арабская пустыни содержали огромное количество непокорных кочевников, которые периодически вторгались в заселённые земли. Это представление было отброшено в 1960-х годах растущим консенсусом среди антропологов, что великие пустыни не были в состоянии поддерживать более чем горсть «чистых» кочевников до широкого одомашнивания верблюда как вьючного животного в конце 2-го тысячелетия до н.э., если не позже. Поскольку это развитие имело место уже после того, как израильтяне появились в Ханаане, было крайне маловероятно, что пример вторжения бедуинов можно применить к ним. Таким образом, некоторые учёные пришли к выводу, что израильтяне не были чистыми кочевниками на верблюдах, а в основном были пастухами овец и коз, бродящими со своими стадами не по пустыне, а на окраинах пахотных земель.

Как отметил Альбрехт Альт, урожай яровых зерновых совпадает с высыханием пастбищ на краю пустыни, и естественное перемещение скотоводов и их стад назад к хорошо поливаемым сельскохозяйственным районам поощряет и даже вынуждает сотрудничество между двумя группами. По крайней мере, скотоводов можно было нанять в качестве сезонных сельскохозяйственных рабочих, а их стадам можно было разрешить пастись в стерне собранного поля. Но во многих случаях скотоводы и крестьяне могли быть членами одной общины, чьи кочевые члены зимой бродили по пустынной степи, в то время как оседлые члены оставались, чтобы подготовить и засадить деревенские поля.

Исследование природы кочевого скотоводства предположило, что старые представления о постепенном преобразовании древних израильтян из кочевников на крестьян должны быть перевёрнуты вверх дном. С антропологической точки зрения израильские скотоводы и ханаанские крестьяне принадлежали к одной и той же экономической системе. Если бы не было существенного перемещения населения, её источником могли быть только заселённые районы, и это преобразование было бы, по словам историка Джона Люка, «к степи и пустыне, а не из пустыни к посевам».

Потом Джордж Менденхолл, смелый библейский учёный из Университета Мичигана, с одинаковым презрением отверг как иммиграционную, так и завоевательную теорию израильского заселения. На протяжении многих лет Менденхолл был гласом вопиющего в пустыне библеистики, утверждая, что появление израильской религии и племенной конфедерации можно объяснить только на основе внутреннего общественного развития Ханаана в позднем бронзовом веке. Ещё в 1947 году он пересмотрел свидетельства писем из Тель-эль-Амарна и был одним из первых, кто пришёл к выводу, что Апиру, которые некоторыми учёные были идентифицированы как евреи, были вовсе не этнической группой, а вполне определённым социальным классом.

Менденхолл утверждал, что города-государства Ханаана эпохи поздней бронзы были организованы в очень стратифицированные общества, с царём или мэром на вершине пирамиды, князьями, чиновниками двора, и колесничими воинами сразу под ней, и сельскими крестьянами в её основе. Апиру, по-видимому, были вне этой модели организации и они, похоже, угрожали общественному порядку в целом ряде направлений. Менденхолл и другие отметили, что Апиру, хотя первоначально и вели оседлый образ жизни, ушли из системы городов и сёл, иногда для службы в качестве наёмников за более высокую плату. А когда эта работа не предвиделась, некоторые Апиру активно поощряли крестьян к восстанию.

Обстановкой для таких социальных волнений, утверждал Менденхолл, был конфликт не между кочевниками и оседлым населением, а между сельским населением и правителями городов-государств. Письма из Тель-эль-Амарна свидетельствуют о нужде и всё более обременительных взысканиях царями и их египетскими хозяевами продуктов сельского хозяйства и скотоводства. Не удивительно, что Апиру имели большой успех в разжигании недовольства крестьян и что многие ханаанские города были разрушены в то время. Ханаанские города поздней бронзы были не более чем административные центры региональных феодальных режимов. Их уничтожение было не только военной победой. Это было также эффективным уничтожением экономической системы, которую поддерживал город.

И материалы из Амарны, и библейские события представляют собой те же политические процессы, – написал Менденхолл в 1970 году, – а именно, уход, не физический и географический, а политический и субъективный, больших групп населения от любых обязательств существующим политическим режимам и, следовательно, отказ от какой-либо защиты от этих источников. Другими словами, не было статистически важного вторжения в Палестину в начале системы двенадцати колен Израиля. Не было никакого радикального перемещения населения, не было геноцида, не было крупномасштабного изгнания населения, только царских администраторов (по необходимости!). Таким образом, не было настоящего завоевания Палестины в том смысле, в котором мы его, как правило, понимаем. Вместо этого, случившееся можно назвать (с точки зрения светского историка, которого интересуют только социально-политические процессы) восстанием крестьян против сети взаимосвязанных ханаанских городов-государств.

В основе теории крестьянского восстания был романтическое объяснение того, как началась религия израильтян. Менденхолл утверждал, что Апиру и их крестьянские сторонники никогда не смогли бы объединиться и преодолеть ханаанское феодальное господство без убедительной идеологии. И он считал, что их идеология — поклонение единому, трансцендентному Богу Яхве — была блестящим ответом на религию ханаанских царей. Вместо того, чтобы полагаться на пантеон божеств и сложные ритуалы плодородия (которые могли исполняться только царём и его официальным жречеством), новое религиозное движение возложило свою веру на единого Бога, который основал эгалитарные законы общественного поведения и общался с ними напрямую, к каждому члену сообщества. Поэтому власть царей над народом была фактически нарушена распространением новой веры. И для сторонников теории крестьянского восстания подлинное завоевание израильтян было выполнено — без вторжения или иммиграции – когда большое количество ханаанских крестьян свергли своих хозяев и стали «израильтянами».