Эгоистичный мем идеологии, 2020 - Вячеслав Корнев

нам нужна настоящая демократия! Макрон был поставлен к власти группой олигархов. Теперь мы знаем, что это президент банкиров. Они заткнули нам рот... Исполнительная власть не больше, чем человек! И он избран только двадцатью процентами населения, не надо дурачить! Я читал Ханну Арендт в последнее время. Это не кто угодно, а Арендт. Ну, она так говорит, что нет никакой демократии без прямой демократии. И где наше участие, воля народа?

Желтые жилеты и «Свобода, ведущая народ». Интернет-мем

Мы живем в мире, где водитель читает книги Ханны Арендт и формулирует глобальные политические задачи. Мы очнулись в реальности, где социальные сети уничтожили идеологическую монополию СМИ и породили, в числе прочего, новый тип революций. Теперь не нужно захватывать почту -телеграф-телефон. Революция 2.0 осуществляется еще и через сетевые группы, виртуальные мероприятия (ставим «интересует» или «приду» под приглашением на протестную акцию), лайки и дизлайки (вспомним историю с новогодним обращением Путина, эффективно заминусованным пользователями YouTube). Однако революционная активность в фейсбуке может обернуться реальным тюремным сроком. Простой перепост способен разрушить как бюрократическую институцию, так и вашу собственную жизнь (агенты системы неустанно рыскают в поисках сетевого экстремизма). В общем, если умираешь в Матрице, умираешь и в реальности.

Но вернемся к вопросу о политической идентификации желтых жилетов или любого новейшего вида протестной активности. В последних сериях культового мультсериала «Южный Парк» (South Park, эпизоды 2209, 2210), славящегося своей оперативной и критической реакцией на культурно-политическую повестку дня, разыгрывается история оранжевых жилетов. С одной стороны, это отсылка к событиям ноября 2017-го и июля 2018-го, когда тысячи сотрудников компании Amazon в нескольких странах Европы выходили на забастовку с требованиями улучшения условий труда и повышения заработной платы. Забавно, кстати, что в минувшем году глава Amazon Джефф Безос был официально объявлен самым богатым человеком в истории современного мира.

С другой стороны, речь идет уже о событиях во Франции, и здесь Паркер и Стоун идут в фарватере «голливудского марксизма», интерпретируя события в до боли знакомых терминах: «классовая борьба», «отчуждение», «товарный фетишизм», «прибавочная стоимость». Всю эту бронебойную антикапиталистическую лексику выдает «марксистская коробка» - в нее запакована жертва конвейерного производства, автономный голос восставшего большинства - так и чудится, что после открытия

1 -Гоним В. Революция 2.0: Документальный роман. СПб.: «Лениздат»,

«Команда А», 2012.

Marx Box нам предстанет постмарксистский гомункул из обличий Жижека, Холлоуэя, Хомского и собственно Маркса...

То, что делают создатели «Южного парка» с призраком коммунизма и голосом критической теории - это, как обычно, двойной урок зрителю. Соблазну просто посмеяться над ритуальной тарабарщиной из арсенала академического марксизма нужно противопоставить возможность нового взгляда на диалог прошлого и современности. Соус постиронии и постмодерна не растворяет полезные качества знакомого марксистского блюда. Он добавляет необходимой остроты в старую пресную терминологию. Важно то, что корпоративные забастовки работников Amazon или стихийные стачки в Париже интерпретируются в духе «Капитала». Как говорится, других писателей или других объясняющих критических теорий у нас просто нет.

Джефф Безос как персонаж «Южного Парка» (South Park, epizode 2209)

Во-первых, аллергическая реакция на марксизм - это наша местечковая проблема. В остальном мире с размахом отметили двухсотлетний юбилей Карла Маркса: прогремели большие

научные конференции и выставки, вышла серия переизданий «Капитала», новый популярный аниме-сериал, комиксы о Марксе и т.п.

Во-вторых, эта перестроечного происхождения идиосинкразия работает на господствующую идеологию нашего особого способа капиталистического производства, где альтернатива - это, конечно, «коммунизм, голод и гражданская война». Разрыв между верхами и низами, властью и обществом усиливается с каждым днем, но революционной детонации пока не происходит - это объясняется именно тем, что действенной критической теории, электризующей массовое сознание, нет. Крестовый поход против коррупции, объявленный Навальным и К° или недавняя кампания «за честные выборы» не способны стать «локомотивом истории».

Что такое коррупция конкретных чиновников по сравнению с тотальной коррумпированностью всей политической системы? Миф о правильном цивилизованном капитализме, который лучше уродливого туземного капитализма, наталкивается на сермяжную народную логику: «Ну эти хоть наворовались, а придут другие -опять начнут грабить». Басня об упразднении сословно-классовых размежеваний и замене их цензом индивидуальной «успешности» (кто умный, тот и богатый) не объясняет системного происхождения социальной несправедливости.

Иначе говоря, наша самая злободневная интеллектуальная проблема - это не прессинг господствующей идеологии, а отсутствие внятной контридеологии, низкая политизированность общества, застревание на уровне житейских или микроэкономических категорий, за которыми не виден лес настоящей идеологии. В середине XIX века авторы «Немецкой идеологии» сетовали на то, что люди стали рабами собственных отчужденных идей, переворачивающих реальный мир вверх тормашками. Травестированные смыслы правят нами и сегодня: переодевание и переворачивание - излюбленный прием сценаристов политического спектакля. Система тотальной эксплуатации камуфлируется нежными клиентскими отношениями, политика переоделась в геополитику, политэкономия - в поведенческую экономику, власть притворилась администрированием, отношения принудительного труда замаскированы фрилансом.

Правда, идеологическая контркультура не заменяет эти фантазии правдой жизни, не возвращает нас в «пустыню реальности» («реальное» в навеянной Бодрийяром «Матрице» оказывается еще одним уровнем иллюзии). Критика господствующей идеологии оставляет нас в камере обскура, но радикально меняет картинку.

Например, вместо жанрового буржуазного кинематографа мы можем увидеть синемарксистский манифест или китайскую партийную оперу. И дело не в смене идеологической пластинки, перемене политических блюд. Различные системы показа или объяснения меняют роли и функции зрителя. Театр Аристотеля (как неисчерпаемая основа для сценарных клише Голливуда) -полная противоположность театру Брехта. В одном случае нас превращают в зрителя-кролика, пассивно впитывающего готовые эмоции и идеи, в другом - экран не дает подсказок и насильно включает режим мышления, пусть даже оскорбленного мышления. Словом, один экран - это зеркало, а другой - окно. Но может ли фабричный идеологический браузер тоже быть окном в реальный мир? Существует ли выбор между идеологией для человека и человеком для пользы идеологии?

В романе Станислава Лема «Футурологический конгресс», чтобы сбежать из господствующей иллюзии, достаточно было принять контрабандные сильнодействующие средства - «отрезвин», «очухин». Впрочем, далее выяснялось, что тоталитарная система фармакократии от этого не страдала, да и действие антидота, «эффект реальности» быстро проходили. Из идущего нон-стопом спектакля современной идеологии («продолжайте смотреть, продолжайте смотреть!») не так просто вырваться. Вклеивать, как Тайлер Дерден, партизанские кинокадры в ленту идеологического блокбастера? Для этого нужно быть киномехаником - человеком, допущенным к рычагам управления. Истерически закрывать глаза? Для техники доктора Бродского в «Заводном апельсине» Берджесса - это не