Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов

Сократ. Бедный Алкивиад! Как жалко твоё положение![8]

Мы должны поставить диагноз тому «гипнотическому волшебству», которое применил Сократ на Алкивиаде, пленив его разум. Но прежде, чем сделать это, мы вынуждены весьма решительно заявить, что Сократ не психолог. Его метод, конечно, может быть использован и сегодня, с терапевтическими целями, когда помогают «больному» самому найти выход из его затруднения. Но не стоит воспринимать это так, когда речь идёт о людях времён Сократа. Почти магическое действие, которое оказывали речи древнегреческого мудреца на собеседников, не имело никакого отношения к психологии.

Такой эффект возникал из-за того, что Сократ обрушивал на собеседника совершенно новый для последнего тип мышления. В этом свете оппонент начинал видеть привычные вещи совершенно по-новому. Они становились для него пугающе незнакомыми, как будто человек смотрел в зеркало и видел там кого-то другого. Алкивиад считал себя знатоком справедливости, но беседа с Сократом заставила его принять ход мысли: «Я ничего не знаю о справедливости, так как я думал, что знаю о ней всё». Для современника Сократа по эффекту это было равносильно, как говорят, разорвавшейся рядом бомбе.

Многие мыслители после Сократа мечтали разрушать стереотипы мышления столь же решительно и смело, и многим это, конечно, удавалось. Но Сократу в какой-то степени повезло больше других, так как он оказался частью той эпохи перемен, которую Ясперс назвал «Осевым временем». Скажем вначале банально. Это время – с 800 по 200 год до нашей эры, когда во всём мире возникали философские школы и кардинально менялось представление человека о мире и самом себе. А теперь добавим немного пикантности. В это время на нашей планете были сформулированы почти все ценности, которыми мы живём и по сей день.

Но что послужило такому коренному перелому? По мнению Ясперса, на смену мифологическому мышлению пришло мышление рациональное, возникли философия и наука. Но почему именно в это время? Почему не на тысячу лет раньше или позже? Может ли играть какую-то роль индивид в этом процессе, если это произошло в один и тот же период в самых разных местах мира?

После того как английский учёный И. Ньютон и немецкий философ Г. Лейбниц почти одновременно и независимо друг от друга открыли интегральное и дифференциальное исчисление, стало почти неуместно говорить о роли индивида в развитии науки и культуры. Хотя позднейшее изучение спора о приоритете в этом открытии между учёными показало, что Ньютон был всё же раньше и Лейбниц сделал своё открытие, зная, что Ньютон уже сделал своё. То есть Лейбниц не знал решения, но, возможно, уже знал суть задачи, которую решал Ньютон. А это многое меняет. Это значит, что Лейбниц мог понимать не содержание, но структуру той мысли, которая осенила Ньютона.

Чтобы отчасти продемонстрировать эту особенность открытия Лейбница, рассмотрим такую выдуманную игру. Предположим, что в комнате есть два человека, которые сидят за столом, и между ними на столе стоят коробка и шахматная доска с некоторой специальной расстановкой фигур. В коробке находится шахматная фигура чёрного цвета или ничего. Правила такие. Игроку, который играет за белых, показывают чёрную фигуру в коробке. Второй игрок фигуру не видит. После этого белые должны сделать ход. А чёрные, в свою очередь, должны достать фигуру из коробки и поставить её на любое поле на доске вместо хода. Если это допустимо. Если же коробка пуста, они должны просто сделать ход. Задача белых – сделать такой ход, который защитит их от поражения с появлением чёрной фигуры на доске, или действовать по обычным правилам, если коробка пуста. Задача чёрных заключается в том, чтобы по ходу белых определить, какая фигура находится в коробке или что там пусто. Если чёрные угадывают, то выигрывают или игра продолжается по обычным правилам.

Желаннее всего в этой ситуации для чёрных – с помощью новой фигуры из коробки поставить мат белым. Белые это понимают и, зная, какая фигура в коробке, могут подготовить свою позицию к появлению чёрной фигуры. Более того, белые могут сделать появление чёрной фигуры невозможным. Например, если в коробке лежит чёрная ладья (или любая другая фигура, кроме короля), а белые ставят шах чёрному королю с помощью пешки, то чёрные не могут достать ладью, так как это никак не могло бы спасти их от шаха.

Обратим внимание, что само содержание (какая фигура в коробке) есть некий нарратив, тогда как знание, что в коробке что-то может быть или не быть, есть логическая схема. И получается, что даже бессодержательная логическая схема, которая определяет только набор существующих возможностей, уже определяет и все возможные нарративы.

Мы далеки от мысли, что если бы Ньютон не открыл дифференциальное и интегральное исчисление, то его вскоре не открыл бы кто-то ещё. Возможно, через сотню лет. То есть, несомненно, условия, в которых находились Ньютон и Лейбниц, подготовили почву для этого открытия. И для Лейбница эти условия были даже ещё более благоприятны, так как он, в принципе, знал, что такая теория уже была открыта Ньютоном. Но зададимся вопросом: не был ли Ньютон в этом смысле, в принципе, в том же положении, что и Лейбниц? Он тоже должен был почему-то догадываться, что такая теория возможна. Но, правда, не потому, что её кто-то уже изобрёл, а потому, что это было бы в каком-то смысле разумно.

Но что значит «разумно»? Это значит, что научный и культурный фундамент, на котором зрела идея Ньютона, обусловил её «разумность». Учёный искал там, где ему казалось, что есть сокровище. Идея как бы уже была на столе в коробке, но было непонятно, каково её содержание. О нём можно было судить лишь по последствиям такой идеи. Но об этой форме связи надо было догадаться, и первым это сделал Ньютон. Иными словами, общество и жизнь подготавливают открытие, но совершает его всё-таки отдельный индивид. И делает он это благодаря тому, что его сознание подготовлено