Юлия Свешникова - Я вырос в свободной России

Конкурс эссе «Я вырос в свободной России» проводился Фондом «Либеральная Миссия» и командой проекта «Я думаю!» в период с июня по октябрь 2011 года. Организаторы конкурса обратились к нынешним двадцатилетним, тем, кто родился в 1990–1992 годах, с предложением рассказать о том, что они думают о советском прошлом, переломном моменте 1991 года и постсоветском настоящем. Жюри конкурса:

Ирина Ясина, Денис Драгунский, Дмитрий Зимин, Дмитрий Орешкин, Георгий Сатаров.

В сборник вошли тридцать лучших работ участников конкурса.

«Я ДУМАЮ!» — просветительский проект Фонда «Либеральная Миссия», существующий с 2007 года. Это призыв к молодежи активно задуматься о прошлом, настоящем и будущем. Только думающий человек, свободный от существующих мифов и установок, владеющий объективной информацией, способный учитывать разные точки зрения, открытый к диалогу и новым знаниям, может стать современным и успешным в динамично меняющемся мире.

Проект собирает участников со всей России в Подмосковье и предоставляет возможность услышать ведущих специалистов в области экономики, политологии, журналистики, социологии, демографии, культуры и других важных сферах.

Информация о семинаре в Интернете: http://liberal.ru/ (Раздел «Молодежный проект «Я думаю»»)

За время существования новой России выросли наши дети. Собственно, моя дочка родилась в 1989 году и, конечно, не помнит ни смятения 1991-го, ни того, как вдруг все стало по-другому, ни медленного восстановления жизни в течение 90-х. Октябрь 1993-го, впрочем, помнит — «Спокойной ночи, малыши» отменили. А еще помнит, что на кухне я, то есть мама, в огромной кастрюле варила креветки и большая компания родительских друзей поглощала их с пивом и кетчупом.

Любой родившийся на переломе эпох ребенок помнит то, что в памяти у любого человека, появившегося на свет и в более спокойные времена. А знает он то, что рассказывают старшие. На семинарах для студентов из российских регионов «Я думаю!», которые уже пять лет проводит Фонд «Либеральная Миссия», мне стало очевидно, что наши дети знают о времени своего детства очень мало. За редкими исключениями. Мы, их родители, им не рассказываем. То ли потому, что в принципе не говорим с ними на отвлеченные темы, то ли прячем от самих себя оценки тяжелого времени перемен и поисков. В школе с ними тоже не говорят. По телевидению они могут увидеть схематичные «лихие 90-е» или «крутые 2000-е» — фильмы, программы, в которых нет даже полуправды.

Глядя на фотографии Москвы августа 1991 года, моя дочь спрашивала меня: «Неужели это наш город?» Хорошо, что в последние месяцы ей довелось увидеть на улицах тысячи активных и воодушевленных сограждан. Как и предсказывал Егор Тимурович Гайдар, средний класс предъявил спрос на свободу.

Объявляя среди ребят, родившихся на переломе эпох, конкурс эссе «Я вырос в свободной России» мы не ставили в конце знак препинания. Осенью 2011 года ничего, кроме горького вопросительного знака, там стоять не могло. Я надеюсь, что через несколько лет наши дети поставят в конце этого предложения знак восклицательный.

Почитайте эти тексты! Если у вас уже есть дети — поговорите с ними о недавней истории. Сейчас, если пора, или когда вырастут. А если вы сами в те славные годы были детьми — поговорите с родителями.

Ирина Ясина, руководитель проекта «Я думаю!» и конкурса «Я вырос в свободной России», вице-президент Фонда «Либеральная Миссия»

Скажите, а разве вы никогда не достаете свои самые сокровенные воспоминания? Ведь достаете! Все мы так делаем. Все мы родом из детства.

Они, мои воспоминания, лежат в той маленькой, но очень большой коробочке, в которой все мы храним все самое важное, — в сердце. Я достаю оттуда запахи, ощущения, эмоции — я приглашаю на разговор маленькую девочку, чье детство прошло в большом, красивом и хлебном Ташкенте.

Много-много картинок, словно в калейдоскопе, сменяют друг друга: вот мои соседи-узбеки, которые учат есть плов руками; вот я босая бегу к арыку, чтобы спастись от жары; вот мы с подружками жуем еще неспелую, сводящую скулы айву; а вот горы — из моего окна были видны горы! — все это из детства, из тех 90-х, которые называют лихими, перестроечными, смутными. Из тех светлых 90-х — потому что это годы моего детства.

Распад, перестройка, приватизация, очереди в магазины — сумасшедшие процессы, которые сотрясали огромную страну и о которых я знаю лишь из уроков истории, из фильмов, а еще — из воспоминаний моих родителей. Это им, их поколению и поколению чуть старше, достались сложные, непонятные, тревожные времена. Времена, которые меняли страну, меняли людей; времена, которые, несмотря на все это, врезались в память, оставив светлую грусть и выветрившуюся горечь потери чего-то неуловимо важного.

Сегодня я могу спросить об этом только маму. Так уж получилось. Сложными они были — эти лихие 90-е, сложными. Ломались самые близкие, самые надежные…

— Мам, а помнишь девяностые?

Мама колдует на кухне, не оборачиваясь, отвечает:

— Ну, доча, это не то время, которое можно забыть.

— Расскажи!..

Она резко поворачивается и смотрит прямо в глаза. В них вопрос, тревога, удивление:

— Линара, у тебя все в порядке? Если что-то случилось, я прошу тебя — не скрывай, давай поговорим. Мы обязательно все решим, вот увидишь, только не скрывай, я прошу!

Я смеюсь, подхожу к ней и обнимаю:

— Мам, все в порядке — правда! Всё-всё. Я эссе пишу, мам. В Москву.

Она как-то сразу успокаивается, возвращаясь к привычным кухонным делам.

Вот так начинается наш разговор о 1991-м и девяностых вообще — исторических декорациях теперь уже прошлого века.

— Тяжелые годы, дефицит. До сих пор не могу забыть, как мечтала купить тебе ваньку-встаньку, когда ты только начинала ползать, и ведь были деньги, а нигде не было этой чертовой неваляшки! Вы, наверное, первое безневаля-шечное поколение в истории. Книжек детских нет, игрушек нет, даже магнитную азбуку мы брали напрокат у знакомых, потому что не было их в продаже. Вот тебе и переход к рынку! — смеется.

— Мам, а расскажи мне, каким был девяносто первый?

— Жизнь, ведь знаешь, как коробка шоколадных конфет. Никогда не угадаешь, что за начинка окажется внутри. Однажды утром мы проснулись в своем доме и узнали, что живем уже за границей — теперь мы настоящие чужеземцы. Нет, жизнь не пошла сразу наперекосяк, но это было уже что-то разительное новое. Друзья нашей семьи, например, впервые открыли свой магазин, они постепенно осваивали предпринимательство. Мы с папой вдруг стали владельцами части акций крупных предприятий в республике, и это было странное ощущение — вроде и радостно, но непонятно, куда же их приспособить. Ты бы видела, как мы, новоявленные акционеры, стояли с пяти утра с талонами в руках у магазина! — мама смеется, — а там только черные-черные макароны.

— А неплохо вы жили, мам. Черные макароны теперь только в элитных ресторанах подают! — и мы обе хохочем.

— В девяносто первом мы с папой купили наш первый холодильник и стиральную машину. Их невозможно было достать, а у нас получилось! Ты бы видела, какие мы были счастливые. — ее голос подозрительно знакомо задрожал.

— Ну, не плачь, пожалуйста.

— Да нет, не плачу, — она запрокидывает голову, вековым проверенным способом загоняя слезы обратно. — Тебе сейчас трудно в это поверить, ты сегодня уже дитя цивилизации, в магазинах полки ломятся от продуктов, куча книг, куча детских игрушек — такое разнообразие, что аж глаза разбегаются. А тогда мы радовались и стиральной машине, и духам, и туши французской, это было реально так. Да и радовались как-то по-другому, искреннее, стопроцентнее, что ли. А еще вся страна жила у экранов телевизоров.

— Ну не комедии, вы, наверное, смотрели? — пытаюсь шутить я.

— Мы же дети, рожденные в СССР, — политизированные, отслеживающие новости. А в телевизоре показывали самое интересное! Мы обсуждали все события дома, на работе, на улицах, в очередях — спорили до хрипоты, хорошо ли, что распался СССР, какое будущее ждет нас и наших детей. И когда в этих спорах говорили о глобальном, забывался и пустой холодильник дома, и усталость от постоянного дефицита. Мы понимали, что теперь нам придется строить новый мир. И большой, в котором будет жить вся страна, и маленький, который есть у каждой семьи. Мечтали, хотели и боялись этого.