Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1995 год

— Кого бы вы предпочли взять к себе? Посредственного специалиста с хорошим характером или знающего — с плохим?

— Я бы отдал предпочтение первому, — отвечал тот. — Первый, конечно, может испортить прибор, но второй — способен развалить целый коллектив. В Арктике ценят шутку, смешную историю, остроумный анекдот. Но особым почетом пользуются розыгрыши. Мне рассказывали о них в палатках на дрейфующих станциях, в кают-компаниях далеких полярных обсерваторий, за столом на арктических аэродромах. Иногда я и сам бывал их автором, а порой — жертвой.

ТАСС уполномочен заявить

«Мороз и солнце, день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный», — раздался за кирзовой стенкой палатки знакомый голос, и через пару секунд в облаках морозного пара в палатку ввалился мой приятель аэролог Вася Канаки. Присев на ящик с полуфабрикатами знаменитой фабрики А.И.Микояна, он приподнял крышку нашей кастрюли, в которой булькали пельмени, и сказал, потирая застывшие руки:

— Выключай свое варево. Объявлен общий сбор. По случаю Первого мая начальство устраивает той. Натягивай доху и — вперед. В просторной штабной палатке за накрытым столом уже собрались почти все обитатели ледового лагеря Высокоширотной воздушной экспедиции. Кто не мечтал оказаться за таким праздничным столом у самого Северного полюса!

Все были чисто выбриты, надушены, в белых рубашках, выглядывавших из-под суконных курток и толстых свитеров. Позабыты на время многочасовые бодрствования у теодолитов на 45-градусном морозе, бурение лунок в твердом, как бетон, льду, бесконечные промеры океанских глубин, рискованные посадки на неподготовленные льдины, торошения, разломы... И угнетающая секретность, секретность во всем: в записях, радиосообщениях, в разговорах. Словно везде видишь угрожающие плакаты: «Помни! Враг подслушивает».

Сейчас все — по боку. Хлопают бутылки с шампанским, золотится коньяк и стол украшен яствами, многими давно позабытыми. Все расслабились, зашумели. Потекли анекдоты, байки. Рассказчики сменяли друг друга, изощряясь в остроумии. Только мой сосед, известный профессор-геофизик, сосредоточенно ковырял салат, изготовленный местными умельцами, и лишь иногда криво улыбался, когда анекдот казался ему уж слишком соленым. Вид у него был такой уксусный, что у меня родилась идея: ну, я тебя расшевелю, — естественно, это я сказал про себя.

— Кто сегодня слушал последние известия? — выбрав момент, когда затих смех, спросил я. — Никто? Так вот послушайте новость. Передавали сообщение ТАСС...

— Определенно, о нашей экспедиции, — хохотнул Иван Черевичный.

— До чего ж ты, Иван Иваныч, догадливый.

Все навострили уши, поняв, что грядет хохма.

— Так вот, ТАСС сообщил, что американцы сделали заявление о предполагаемом испытании атомной бомбы в районе Северного полюса в середине мая. Но, поскольку в районе Северного полюса работает советская экспедиция, испытание будет перенесено на август месяц. ТАСС уполномочен заявить, что ни какой советской экспедиции в районе Полюса не существует.

Наступило короткое молчание. Пока сидевшие за столом осмысливали сказанное, мой сосед тихо поднялся и исчез за входным пологом палатки.

Минут через тридцать я покинул еще сотрясавшуюся от хохота компанию и выбрался наружу — подышать свежим воздухом. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что мой сосед по столу, вытащив из палатки ящики, аккуратно пакует свои драгоценные приборы...

Больше он в экспедиции не ездил.

Часы со шмидтом

Хозяин этого кабинета, в старинном здании на улице Разина, 9, знал все. Сюда из самых глухих углов Арктики тянулись невидимые нити радиоинформации. Он знал, что делают, о чем говорят и чем дышат десятки тысяч тружеников полярных станций, портов и аэродромов. Как выполняются планы угледобычи в Тикси, с кем гуляет жена радиста в Певеке, о чем беседовали за свадебным столом на Диксоне, отчего поссорились «Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

Но то, что происходило в последние дни, повергло его в недоумение и гнев. Вот уже целую неделю к нему на стол ложились загадочные радиограммы, разные по стилю, но совершенно одинаковые по содержанию.

«Коллектив аэропорта Нарьян-Мар убедительно просит зарезервировать четыре комплекта часов со Шмидтом». «Летный состав аэропорта Дудинка просит выделить для поощрения передовиков 10 штук часов со Шмидтом». «Полярники Мыса Челюскин готовы приобрести 15 часов со Шмидтом. Деньги будут высланы немедленно переводом». «Вышлите в адрес аэропорта Тикси 15 часов со Шмидтом. Оплату гарантируем». Было от чего заболеть начальственной голове...

Начальник прикурил новую папиросу от догоревшей и нервно ткнул в кнопку звонка. В просвете дверей тут же появилась сухопарая фигура помощника.

— Ты можешь мне объяснить, что это за хреновина такая? Что за штука — «часы со Шмидтом»? Провокация какая-то.

Он пододвинул к себе красную папку с ворохом радиограмм, лежавшую на столе, обширном, как волейбольная площадка, и протянул оробевшему помощнику зеленый бланк, украшенный в верхнем правом углу черным штампом «секретно».

— Ничего не понимаю, — смущенно пролепетал помощник. — Разрешите разобраться.

— Вот-вот, разберись и через час доложи.

Не прошло и часа, как помощник вновь возник перед грозными очами шефа.

— Разобрался?

— Так точно. Это — проделки Кекушева.

— Кекушева? А при чем тут Кекушев?

— Кекушев летает первым механиком на самолете Головина. Головин следует по маршруту Архангельск — Мыс Шмидта. Вот взгляните, — помощник положил перед начальником карту Арктики. — Я сверил время посадки самолета в каждом аэропорту и даты радиограмм. Радиограммы уходят или в этот день, или на следующий.

— Ладно. Иди, работай. Вернется Головин — Кекушева немедленно ко мне.

Николай Львович Кекушев был человеком неординарным. Вся полярная авиация знала его не только как блестящего специалиста по авиационной технике, но и как великого мастера розыгрышей. Недаром жертвы его шуток прозвали Кекушева Николаем Леопардычем.

История с часами, как вскоре выяснилось, началась так.

Первым аэродромом посадки был Нарьян-Мар. Экипаж, закрепив машину и зачехлив двигатели, проследовал в столовую, где его ждал традиционный обед по всем правилам полярного гостеприимства — с копченой рыбой, наваристым борщом, отбивными из оленины и сладким компотом. Наполнив стаканы спиртом, принесенным механиком в объемистой фляге, именуемой «конспектом» (бидон со спиртом — противообледенителем носил название — «первоисточник»), произнесли тост за полярных летчиков, и трапеза началась.

Поговорили о московских новостях, о погоде на маршруте, о женщинах, а когда перешли к любимой песне полярных летчиков «Летят утки и два гуся», Кекушев, обняв начальника аэропорта за плечи, доверительно зашептал ему на ухо:

— Слушай, Петрович, ты же знаешь, как я тебя уважаю, вот и хочу тебе один секрет открыть. Только ты обещай — никому ни гу-гу. Иначе подведешь меня под монастырь.

Начальник поклялся, что будет нем, как могила.

— Тогда слушай. Второй часовой завод подготовил полярникам сюрприз: новые часы. Особенные. Корпус из самолетного дюраля. А на циферблате вместо обычных цифр — головы полярных героев: Водопьянова, Молокова, Слепнева и других. Но самое интересное — в центре циферблата маленькое окошечко, и из него каждый час выглядывает голова Шмидта и называет время.

А внизу под часами особое устройство смонтировано — воспроизводит в натуре северное сияние. Часов, сам понимаешь, на всех не хватит, но если ты поторопишься, пошлешь радиограмму в политотдел Главсевморпути с обоснованной просьбой — тебя не обойдут.

На следующее утро радиограмма-заказ ушла в Москву.

Успех окрылил Кекушева, и начальник каждого следующего аэродрома узнавал по секрету новость о необыкновенных часах.

Кекушев отделался выговором, но вся Арктика еще долго хохотала, вспоминая историю «часов со Шмидтом».

Но даже часы поблекли в свое время перед мамонтом. Оживший мамонт стал широко известен, настолько широко, что я не стал бы приводить историю с ним, не будь я свидетелем его триумфального шествия.

Мамонты с Чукотки

Как поется в известной песне, «четвертый день пурга качается над Диксоном». Четвертый день снежные вихри носятся по острову, рыча и завывая на все лады. Самолеты Высокоширотной воздушной экспедиции сиротливо мерзнут на утонувшем в сугробах аэродроме, а ее участники, проклиная синоптиков (они всегда во всем виноваты), изнывая от безделья, развлекаются кто как может: преферансом, домино, анекдотами, чарками спирта или сном.