Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1995 год

Иногда из-за сильного ветра привалы затягивались до заката солнца, когда движение воздуха прекращалось.

Так и живет человек в объятиях то ветровой радости, то ветровой беды. Каждый ветер дует по-своему, у каждого ветра свой характер и свой язык. Существует не один десяток названий больших и малых ветров. Вот лишь некоторые из них, которым нам удалось записать в экспедиции. «Бурай», «бурелам», «гурикан» — буря, «бурхайло» — порывистый ветер, «гирец», «поветрица», «труба»— вихрь, «половий» — теплый летний ветерок, «помирок» — ветер, «низовик» — южный ветер, «плаксун» — западный ветер, «зола» — холодный ветер осенью и весной, «суш» — сухой ветер, «суховетрица» — сухая ветровая погода, «шаркан» — сильный ветер, «шквыря» — снег с ветром, «хвища», «куревица», «охи-за», «вихола» — метель. В нескольких местах довольно оригинально нам объясняли этимологию некоторых народных ветровых названий. Так, в селении Коблево неподалеку от Одессы мы услышали следующее «Як спидныцю в молодыци задере, то эю будет тебе низовка, а як капелюх собьет с высокого молодца, то — вже верховик или по-нашему «горишняк».

Степняк и горец по-разному воспринимают ветры и дают им разные названия. «Азовец» — суховей в Приазовье, «горишняк» — верховой горный ветер в Карпатах и Крыму, «кимлач» — сильный ветер в бассейне Днестра, «кимбур» — восточный ветер на побережье Черного моря в районе Одессы, «забой» — полесский ветер со снегом, который забивает все щели. «Бунация прижала», — говорят азовские и черноморские рыбаки, когда на море стоит полный штиль. Не менее удивительно звучат на украинском морском побережье и названия ветров. «Левант ворочает», — бросают про восточный ветер. «Гарбий волну гонит», — ведут разговор про южную низовку. «Понент заходит», — говорят про ветер, что начинает дуть с запада. «Тримунтан сорвался», — тревожатся, когда налетает холодный северный ветер. На Азове рыбаки рассказывают бывальщину, что как-то в свое время прислали председателя, который до того море видел разве что во время отпуска. Однажды он спросил у рыбаков, почему они в море не выходят. «Левант воду баламутит», — отвечают. На следующий день рыбацкие баркасы опять на берегу. Объяснили это тем, что гарбий не дает работать в море. А еще через неделю виноватым в бездеятельности рыбаков стал тримунтан. Председатель не выдержал, собрал всех и рубанул: «Леванта уволить, Гарбия строго предупредить, а Тримунтана чтоб и духа не было».

«Посеешь ветер — пожнешь бурю», — говорят в народе. Мудро поступает божество, которое пускает на землю ветер осторожно и бережно, как заботливый хозяин свою коровку на зеленую травку. Умно ведет себя собака, что не лает на ветер, и вдвойне мудрым бывает человек, который не сердится на ветер, не клянет его, с какой бы силой он ни дул, а тем более не бросает на ветер пустых слов. Они очень не нравятся ветровым и другим божествам.

...Мы держали большую дорогу. Вместе с солнцем и ветрами. Они многому нас научили на пограничных перепутьях. Одно на всех солнце и одни ветра. Выучить язык ветров — значит выучить язык нормального общения между людьми, что рядятся в разные одежки.

Владимир Супруненко / Фото участников экспедиции

Уже который час мы летим над Африкой. ИЛ-76 возвращается на родину: два месяца летчики работали в Анголе, развозя продовольствие в разные уголки этой бездорожной, охваченной гражданской войной страны. И вот теперь — последний перелет...

Я сижу в кабине штурмана и предаюсь наивно-захватывающему занятию — сверяю лежащую у меня на коленях карту с проплывающим, отлично видным через блистер пейзажем внизу. Давно пересекли экватор, а желтые плоскогорья, изредка сменяющиеся зелеными пятнами лесов, не кончаются. Наконец, уже на закате дня (а вылетели из Луанды с рассветом) бесконечно долгая пустыня оборвалась — и ослепительная синева заполнила пространство.

Были ли это воды Аденского залива или Индийского океана — сказать не берусь, потому как синеву эту вскоре словно обрезала желтая линия берега. И снова под крылом — пустыня, но уже серо-пепельная, каменистая, коричневые узлы гор, барханы до горизонта, плоскогорья, плоскогорья...

Мы пересекаем самый большой полуостров Евразии, в восточной части которого, у берегов Персидского и Оманского заливов, лежит государство ОАЭ — Объединенные Арабские Эмираты. В одном из его эмиратов — Шардже, в международном аэропорту города Шарджа, мы должны приземлиться. Самолет дозаправится горючим, а экипаж надеется день-другой отдохнуть в этом современном караван-сарае и оставить — не без пользы для себя — так тяжко заработанные доллары.

Штурман, уже не раз бывавший в Шардже, говорит мечтательно:

— Город из сказок Шехерезады...

Трудно поверить в это, видя проплывающую под нами суровую, скудную землю, хотя знаю, что природа щедро одарила ее нефтью и газом. Нефть обнаружили здесь в 50-х годах, и с тех пор страна стала богатеть, как, впрочем, и другие государства, расположенные в нефтегазоносном бассейне Персидского залива.

К Шардже подходили уже ночью. Незнакомый месяц — как ломоть янтарной дыни — смотрел рожками вверх в черноту неба. Но свет его, казалось, не доходил до земли: она лежала под крылом темная, немая. И вдруг — словно все жемчужины поднялись разом с отмелей Персидского залива, раскрылись и засияли тысячами огней...

Час спустя мы мчались по скоростному шоссе через эту россыпь огней. «Тойота» была взята напрокат прямо в аэропорту. Конечно, наш водитель имел международные водительские права и отлично владел английским, хотя последнее не понадобилось: у стойки, где оформляли прокат, висело написанное от руки по-русски объявление — «Прокат машин», и клерк-пакистанец, обслуживающий клиентов, тоже худо-бедно, но говорил по-русски. Эта деталь поначалу меня приятно удивила — И только, но потом натолкнула на некоторые размышления, о которых расскажу дальше.

По обе стороны магистрали, соединяющей аэропорт с городом, мерцали в ночи светлые стены двух-трехэтажных особняков. В темном небе плыли белые, подсвеченные купола мечетей и стрелы минаретов. Но вот появились многоэтажные здания, очерченные гирляндами лампочек. Их нижние этажи, занятые магазинами, были буквально залиты светом — и казалось, что все товары прямо здесь, на улице. Замысловатые абстрактные скульптуры, фонтаны, подсвеченные розовым и зеленым, разноцветная круговерть рекламы — все это жизнерадостное буйство света и огня тянулось на километры. И даже когда кончился город, оно не угасло, лишь словно немного успокоилось, чтобы вскоре вспыхнуть с новой силой: начинался новый город — Дубай, крупный порт, столица эмирата Дубай.

— Может, сегодня какой-то праздник? И иллюминация по случаю? — спросила я своих спутников, уже знакомых с Шарджой.

— Она всегда такая...

Действительно, прошел этот день, за ним другой, третий, а вечерняя панорама Шарджи и Дубая оставалась той же. И я поняла, что это был обычный вечер и праздничным он показался только мне, после долгого пребывания в Луанде, где частенько отключали электричество и город погружался в полную темноту.

Утром я выглянула из своего гостиничного номера и увидела на кафельном полу лоджии маленький барханчик и верблюжью колючку. Их принесло ветром из аравийской пустыни. Пустыня начиналась сразу за гостиницей, за синей чашей бассейна, выложенного белым мрамором, и тянулась до самого горизонта, желто-каменистая, жаркая, даже в это мартовское утро. (Кстати, за день барханчик заметно вырос, за что и был сметен безжалостной щеткой служителя-индийца, убиравшего номер. Но вскоре маленький холмик песка вновь поселился в углу лоджии.)

Вечерний, залитый светом город и пустыня. Его построили на земле, где нет постоянных рек, а есть только подземные воды, часто солоноватые, где летом температура поднимается до 50 градусов и лишь зимой бывают недолгие ливни. Но люди жили здесь испокон веков, и традиции долгого существования на этой трудной земле волей-неволей должны были сохраниться. Так думала я, направляясь в город, чтобы рассмотреть Шарджу при ярком свете дня.

...Оазису в пустыне, как известно, полагается быть зеленым. Широкая полоса газона с редкими пальмами тянулась вдоль шоссе на многие километры. К каждому дереву был подведен шланг, каждый метр газона был уложен вручную. С внутренней стороны газон подпирала невысокая насыпь, и по ней были проложены трубы. Самый придирчивый взгляд не заметил бы ни пожухшей травы, ни поникших листьев. Даже в многолюдных кварталах, среди многоэтажных домов.

Дома — белые или нежных серых, зеленых, желтых оттенков — выстроились по обе стороны скоростной магистрали, главной улицы города. Их сугубо современный облик естественно сочетался с восточным колоритом. То над голубыми высокими стеклами-витринами нижних этажей увидишь резные панели, прикрывающие спрятанные от жары, как бы утопленные лоджии. То мелькнут тяжелые и тоже резные двери подъездов, то выступающие эркеры сузят зрительно боковую улочку до того, что кажется идешь между глухими глиняными дувалами...