Александр Ферсман - Путешествие за камнем

Екатеринбург жил интересами камня: сборы, коллекционирование, продажа, покупка, подмены и фальсификация…

На базаре в отдельных лавочках продавали камень. На разных улицах были у нас свои знакомые, старые продавцы хорошего камня. Здесь были и владельцы отдельных копушек, которые организовывали «кумпанство» для добычи камня на Адуе; тут были и простые продавцы, которые скупали минералы у приезжавших из деревень мужичков, заказывая им пудовый материал для коллекций. Здесь были организованные бюро продажи минералов не только музеям России, но и иностранным.

Всякий уважающий себя инженер должен был собирать коллекцию минералов. Так многими десятками лет собирались дивные минералогические собрания, бо́льшая часть которых в конце концов попала в Минералогический музей Академии наук или музеи горных институтов.

А на местах, при разных копушках, в разных районах Урала были разбросаны свои горщики – искатели камня, искатели счастья.

Одни из них вкладывали всю свою душу, энергию и силу в добычу камня, но это не давало им доходов, и за бесценок они продавали камень другим. А эти другие покупали отдельные кристаллы и штуфы, продавали их в город, проигрывали их в карты, и о прошлом каждого большого кристалла берилла или топаза из Мурзинки можно рассказать длинную историю.

Там же, в деревнях, создавалось и новое поколение любителей легкой наживы. Кристаллы красивого красного монацита из Ильменских гор вклеивались в пегматитовый штуф Мурзинки, и – горе моей неопытности! – однажды я с торжеством привез такой штуф в Петербург и был осмеян знатоками уральского камня.

Хорошие кристаллы светлого берилла покрывались ярко-зеленым лаком. Мне было тогда невдомек, что надо только взять в зубы такой кристалл – лак будет хрустеть и выдаст свою природу. Но подделки доходили до редкой виртуозности. Золото так замечательно вставлялось в пустотки березовского золотоносного кварца, а кристалл красного крокоита прикреплялся к штуфу с золотом, что даже опытные знатоки березовских минералов не могли отличить подделку. Большие кристаллы изумрудов распиливались, середина выдалбливалась, кристалл заполнялся зеленой хромовой жидкостью, потом обе половинки склеивались, место склейки очень ловко покрывалось пластинками настоящего изумрудоносного сланца. Дивный многотысячный кристалл изумруда был готов! С гордостью повез его на продажу французам один из лучших знатоков уральского камня. Попался и он, попались и французы!

Такова была обстановка старого Екатеринбурга. И когда мы приезжали туда, то много дней уходило, чтобы обойти всех продавцов камня, осмотреть коллекции, полюбоваться дивным собранием «волосатиков», которые только и собирал один из богатеев Екатеринбурга, восторгаться каждый год появляющимися в отдельных коллекциях новинками, новыми поступлениями.

На камне все прогорали, и тем не менее от любви к камню нельзя было освободиться. И мы заражались этой страстью и тоже таинственно перешептывались перед каждым новым кристаллом, восторгаясь какой-нибудь новой гранью. Я шепотом убеждал моих спутников приобрести их для нашего музея, тогда как спутники, прекрасно понимая, что всякий повышенный интерес сразу повысит и цену не только до «красненькой», но и до «катеньки»,[30] тщетно пытались скрыть мой восторг, упорно заговаривали с продавцом об урожае и долго пили с ним чай.

Но вот мы всё осмотрели в Екатеринбурге. Бо́льшая часть денег, данных нам Музеем Академии наук для покупок, истрачена, и мы заказываем тройку. Рано утром к крыльцу нашего дома подъезжает большой коробок, наполненный сеном, с запряженными в него тремя прекрасными лошадьми. Крепкими веревками привязываются на дрожины[31] сзади тюки и снаряжение, и мы катим в Мурзинку, за целых 120 километров. Но слово «катим» тут не совсем подходит. Еще по каменной мостовой города с шумом и невероятной тряской летит наша тройка, но когда мы выезжаем за железную дорогу на большой Алапаевский тракт, мы сразу оказываемся во власти дороги.

Я думаю, что сейчас мало кто знает, что такое старая уральская дорога. Рытвины, нырки, глубокие колеи, пни, остатки старых стланей,[32] корни деревьев, камни, скалы, обломки каких-то старых мостовых – вот краткое перечисление тех слагаемых, из которых составлялась уральская дорога.

После недели уральских дождей нырки превращались в озера, боковые канавы – в моря, грязь была так глубока, что тройка с трудом вытаскивала наш коробок, и обычно в первый день мы успевали доехать только до почтовой станции Балты́м, расположенной приблизительно в 25 километрах от города.

Здесь обычная перемена лошадей и ночевка.

Так тянулась наша дорога в Шайтанку, Липовку, Мурзи́нку. Так тащили нас кони по грязному своротку в Ревду́, Нейву, Шабры́, Сидельниково. Еще, пожалуй, хуже была знаменитая дорога к Изумрудным копям, на которой и качало и бросало, как на лодке в бурную погоду, и где необычайная прочность уральского коробка соперничала с твердостью пней и громадных камней.

Кто из исследователей-минералогов и любителей природы не слыхал об Ильменских горах! О них говорит любой учебник минералогии, перечисляя ряд редчайших минералов или отмечая красоту нежно-голубого амазонского камня. Кто из минералогов не мечтает посетить этот «минералогический рай», единственный на земле по богатству, разнообразию и своеобразию своих ископаемых! С опасностью для жизни проникали сюда в конце XVIII века отважные казаки, здесь казак Прутов искал самоцветы и слюду для оконниц. Но тревожно и трудно было налаживать здесь разработки и вести добычу этих камней. С неменьшим трудом проникали сюда и отважные путешественники – сначала любекский купец Менге (1825), открывший здесь разнообразные, еще не виданные на Западе минералы, а позднее спутник знаменитого путешественника и географа Александра Гумбольдта, Густав Розе (1829), первый сумевший дать прекрасное описание этого минералогического района.

Но на смену тяжелым горным дорогам и пыльным большим трактам сейчас пришел великий Сибирский железнодорожный путь. У самого подножья Ильменской горы, на берегу Ильменского озера, приютилась небольшая станция Миасс, выстроенная из красивого сероватого камня, напоминающего по внешнему виду гранит, но в действительности являющегося редкой горной породой, названной в честь Миасса – миасскитом.[33] Крутой лесистый склон поднимается сейчас же за станцией и за окружающим ее небольшим станционным поселком. Отдельной горной вершиной кажется отсюда (с юга) Ильменская гора; но это только обман зрения, это лишь южный конец длинной цепи гор – целого, почти непрерывного хребта. Далеко тянется он на север и на протяжении более чем 100 километров сохраняет свою своеобразную форму и ряд особенностей химического состава.

На западе его окаймляет широкая долина реки Миасс с большими садами, редкими лесами и пашнями; на востоке – сначала слабохолмистый, покрытый лесом ландшафт со сверкающими озерами извилистой формы, а дальше – необозримые степи Западной Сибири. За три четверти часа можно подняться по крутому склону Ильменской горы на ее вершину, и с отдельных скалистых гребешков прекрасная, незабываемая картина расстилается во все стороны.

У подножья станционного дома – лента Южноуральской железной дороги, маленькое сверкающее озеро, за ним другое, третье… Холмистые мягкие контуры гор сплошь заполняют горизонт на юге, отделяясь широкой долиной Миасса от горного запада. Здесь в бинокль можно различить на юге озеро Ела́нчик; западнее, на голых гранитных склонах Чашковских гор, виднеется город Миасс с длинным, уходящим вдаль прудом. Еще далее к югу – широкие низины с лентой Верхнеуральского тракта, с яшмовыми месторождениями, золотоносными россыпями и жилами, с прекрасными месторождениями талька. Левее, далеко на краю горизонта, за березовыми перелесками, скрыты в туманной дали знаменитые Кочкарские россыпи с розово-фиолетовыми топазами, нежно-зелеными или синеватыми эвклазами и другими редчайшими камнями, составившими славу «русской Бразилии», как прозвал этот край еще в середине XIX века знаменитый русский минералог Н. И. Кокшаров.

Гораздо более грандиозна картина на западе: здесь длинные цепи Уральского хребта тянутся сплошной стеной и тонут в тумане на юге. Здесь целая панорама гор, то покрытых густыми лесами, то неприветливо голых, сплошь заваленных обломками скал.

Голая скалистая Александровская сопка, около которой вьется железная дорога, прекрасный Тагана́й с огромными осыпями желтого и красноватого авантюрина – гора, давшая русским гранильщикам единственный в мире искристый материал для декоративных поделок; дальше Юрма́ и другие вершины главного Уральского хребта, то совершенно голые и дикие, то покрытые девственными лесами.