Валентин Рич - Приключения словес: Лингвистические фантазии

Если еще в первой половине ХХ века наибольшую выгоду предпринимателям давал захват новых колоний, то есть сырья и рабочих рук, то во второй половине — захват новых идей. Американский бизнес организовал усиленную откачку мозгов из Европы, Азии, Латинской Америки. Японский — сделал ставку на скупку патентов и лицензий плюс рост образованности населения своей страны и почти стопроцентное вовлечение в изобретательскую деятельность работников предприятий. В результате, имея вдвое меньше людей, в двадцать раз меньшую территорию и в сотни раз меньшее количество сырьевых ресурсов, чем Соединенные Штаты, Япония вплотную приблизилась к ним по объему производства.

Однако для того чтобы создать нечто воистину новое, одних только знаний еще недостаточно. Первый нобелевский лауреат по химии Якоб Гендрик Вант-Гофф однажды прочел в Амстердамском университете лекцию под названием «Фантазия в науке», в которой утверждал: «Факт это фундамент, фантазия — строительный материал, гипотеза — план строительства». Еще круче полустолетием позже, выразился наш Капица: «Лучше ошибочная работа, которая содержит оригинальную мысль, чем правильная с тривиальной идеей».

Общественная необходимость в развитии фантазии вызывается не только потребительской нуждой производителей новых идей, в неменьшей степени она способствует ускорению реализации этих идей в науке и практике, потому что быстрота их реализации зависит от способности к их восприятию не только специалистами, но и самыми широкими массами людей. А способность к восприятию, в свою очередь, зависит от того, насколько развито воображение у воспринимающего. Тут важно попасть в резонанс.

Никогда еще в истории человечества не бывало так, чтобы общество в чем-то остро нуждалось, а этот спрос не удовлетворялся. Можно только удивляться тому, что в многочисленных попытках анализа одного из культурных феноменов второй половины XX столетия — взрывоподобного роста выпуска фантастической литературы именно этот коренной аспект был обойден вниманием. Конечно, были и иные причины того, что властителями дум в СССР в 60—70-е годы стали братья Стругацкие, — например, засилье так называемого соцреализма. Но ведь и в тех же Штатах, не знавших цензуры, возникли подобные гиганты научной фантастики — Рей Брэдбери, Роберт Шекли, Клиффорд Саймак.

И дело не ограничилось одной литературой. Общественный спрос на развитие воображения поднял высокую волну фантастических кинофильмов, театральных постановок, телевизионных программ, фантастического художества, фантастической музыки.

В XXI веке фантастика достигла новых высот. Достаточно упомянуть «Гарри Поттера».

В наше время оригинальное важнее правильного.

Среди великих подвижников науки особую благодарность потомков заслужил профессор Царт из НИИРАЖа (Научно-исследовательского института разумной жизни), доказавший от противного гипотезу о решающем значении труда в процессе превращения обезьяны в кассиопейца. Профессор Царт и его небольшой, но сплоченный коллектив (старшие научные сотрудники Брок-первый, Брок-второй, Брок-третий, младшие научные сотрудники Кек-первый, Кек-второй, Кек-третий, лаборантки Мэсси-первая, Мэсси-вторая, Мэсси-третья и Хэсси-первая, Хэсси-вторая, Хэсси-третья) изолировали себя на небольшом участке лесопарка, предварительно обеспечив непрерывную подачу на этот участок света, тепла, воздуха, продовольствия (в готовом для употребления виде) и одежды.

Через год профессор Царт перестал ежедневно менять сорочку, старший научный сотрудник Брок-второй— чистить зубы, остальные старшие и младшие научные сотрудники, а также лаборанты — делать утреннюю гимнастику.

Через два года мужская половина коллектива отпустила бороды, усы и бакенбарды, а женская — сделала себе ожерелья из оторвавшихся пуговиц. Общее число употребляемых в коллективе слов сократилось до двухсот двадцати двух.

Через три года число употребляемых слов сократилось до трех: все Броки, Кеки, а также профессор именовались «чуваками», все Мэсси и Хэсси — «чувихами», все действия живых существ и стихий природы обозначались одним и тем же глаголом «хилять».

Через четыре года профессор Царт с помощью старших научных сотрудников Брока-первого и Брока-третьего съел старшего научного сотрудника Брока-второго, а младшие научные сотрудники Кек-первый и Кек-второй произвели аналогичную операцию над младшим научным сотрудником Кеком-третьим. При этом все Мэсси и все Хэсси со своими детьми забрались на деревья.

Вскоре после того профессор Царт управился с Броком-первым, Броком-третьим, обоими Кеками и оказался единственным вожаком стада, так и оставшегося жить на деревьях.

Когда через пять лет члены ученого совета НИИРАЖа прибыли на территорию лесопарка, чтобы ознакомиться с результатами эксперимента, проведенного небольшим, но сплоченным коллективом профессора Царта, профессор встретил их угрожающими воплями и, напружинив волосатую грудь, забарабанил по ней кулаками.

Результаты эксперимента были единогласно признаны положительными.

Для того, чтобы живые существа могли ориентироваться в пространстве и во времени, контактировать с другими существами, сохранять себя и размножаться, Природа наделила их чувствами. Практически всех млекопитающих — шестью: зрением, слухом, обонянием, осязанием, вкусом, интуицией. А человека — еще и седьмым, вербальным, то есть словесным, то есть разумом, выраженным в произносимых или непроизносимых нормативных или ненормативных словах и словосочетаниях. Прямым доказательством того, что слова если не полностью, то хотя бы частично относятся к сфере чувств, может служить уже само наличие в человеческой речи вышеупомянутых ненормативных лексических форм.

Так же, как и другие чувства, седьмое чувство может притупляться, что создает для человека опасность искаженного восприятия окружающей среды — природной и социальной, чревато принятием неадекватных решений, не способствующих самосохранению. Когда такое притупление охватывает не единичные особи, а значительную часть общества, оно принимает меры к освежению, обострению седьмого чувства путем изменения смысла наличных слов и введения в обиход новых.

В кризисные эпохи, когда седьмое чувство не просто притупляется, но и способно обманывать, люди прибегают к его ограничению или даже полному отключению — возникают обеты молчания, игра в молчанку, выражения типа «Слово — серебро, молчанье — золото», «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь», «Мысль изреченная есть ложь» и даже «Язык мой — враг мой».

Во времена, когда седьмое чувство перестает надежно обслуживать людей, ему приходится потесниться перед другими чувствами, выходящими в некоторых случаях на передний план. Один из крупнейших театральных деятелей первой кризисной эпохи XX столетия в России Всеволод Эмильевич Мейерхольд утверждал в частности: «Слова в театре — это только узор на канве движений», — и в своих спектаклях на первый план выдвигал пантомиму, музыку, цвет, то есть средства, непосредственно обращенные к зрению и слуху. В конце столетия все это приобрело массовый характер, особенно в так называемой попсе.

Рудименты одной из более давних кризисных эпох российской истории проглядывают в слове «врать», первоначально означавшем — «произносить слова», «говорить».

Более всего этот первоначальный смысл сохранился в слове «врач», которым некогда называли человека, умевшего лечить словом, например заговаривать зубы.

Менее всего первоначальный смысл сохранило слово «вор», когда-то означавшее человека, говорящего неправду, лжеца. В исторической памяти народа сохранилось выражение «Тушинский вор» — так в Смутное время начала XVII века называли одного из Лжедмитриев, ставка которого находилась в подмосковном селе Тушино. Тех же, кого называют ворами теперь, тогда называли татями — до сих пор сохранились выражение «словно тать в нощи» и фамилия Татищев, первоначально присвоенная то ли сыщику, то ли очень крупному татю. В ту же кризисную эпоху слово «врать» приобрело смысл «лгать», а выражения, в которые оно входило, — новые значения. Так, выражение: «Ври, ври, да не завирайся», — первоначально означало: «Не говори лишнего».

В XX веке смутные времена наступали в России дважды. И оба раза притупившееся седьмое чувство было подвергнуто решительному освежению путем введения в оборот целых новых словесных пластов. Для ныне живущих русскоязычных особенно заметна языковая революция конца века, когда в более или менее устоявшийся словарь, бесцеремонно расталкивая канцелярит и стершиеся от долгого казенного употребления нормативные слова и выражения, ворвались матерщина, воровская «феня», иностранная, в основном англоязычная, лексика.