Умберто Матурана - Древо познания

Таким образом, человеческое познание как эффективное действие принадлежит биологической области, но всегда проживается в той или иной культурной традиции. Объяснение когнитивных явлений, предложенное нами в этой книге, основано на традиции науки и остается в силе, покуда удовлетворяет научным критериям Особенность этого объяснения внутри самой научной традиции, однако, в том, что оно порождает фундаментальное концептуальное изменение: познание не касается объектов, ибо познание — это эффективное действие, и по мере узнавания того, как мы познаем, мы порождаем самих себя Познание нашего познания — это не линейное объяснение, начинающееся с некоторой абсолютной точки и развивающееся до полного завершения по мере того, как все становится объясненным. Познание того, как мы познаем, скорее напоминает мальчика из «Картинной галереи» Эшера (рис. 72). Картина, которую он разглядывает, постепенно и незаметно трансформируется… в город, в котором находятся и галерея и сам мальчик! Указать исходную точку невозможно, (де она: Снаружи? Внутри? Чего? Города? Разума мальчика? Но признание этой когнитивной циркулярности не создает проблемы для понимания феномена сознания. Напротив, оно становится исходным пунктом, позволяющим нам объяснить феномен познания научно.

Когда Адам и Ева вкусили плод с древа познания добра и зла, — говорится в Библии, — они превратились в других существ, которые так и не вернулись к своей первоначальной невинности. До вкушения запретного плода их знание о мире выражалось в их наготе. Они бродили, нагие, пребывая в невинности единственного знания. Вкусив запретный плод, они познали, что были нагими; познали, что они познали.

В нашей книге мы вернулись к «древу познания». Ми предложили читателю вкусить от плода этого древа, представив ему научное исследование познания как биологического феномена. Проследив за ходом рас-суждений предпринятого нами исследования и усвоив проистекающие из него следствия, мы поняли их неизбежность. Познание познания принуждает. Оно принуждает нас с неослабной бдительностью относиться к искушению определенностью. Оно принуждает нас осознать, что определенность не является доказательством истинности. Оно принуждает нас осознать, что мир, который видит каждый из нас, не есть этот (определенный) мир, а есть лишь некий мир, который мы создаем вместе с другими. Оно принуждает нас понять, что мир станет другим, только если мы станем жить по-другому. Оно принуждает нас потому, что когда мы знаем, что мы знаем, мы не можем отрицать ни перед собой, ни перед другими, что мы знаем.

Вот почему все сказанное в этой книге через знание нашего познания с необходимостью приводит нас к этике, которой нельзя избежать, к этике, точка отсчета которой находится в осознании биологической и социальной структуры человеческих существ; к этике, которая возникает из рефлексии человека и ставит рефлексию человека в самый центр как основополагающий социальный феномен. Если мы знаем, что наш мир с необходимостью есть мир, который мы создаем вместе с другими, то всякий раз, когда мы вступаем в конфликт с другим человеком, с которым хотим продолжать сосуществование, мы не можем утверждать, что именно для нас сохраняет определенность (остается абсолютной истиной), ибо это означало бы отрицание другого человека. Если мы хотим сосуществовать с другим человеком, то должны признать, что его определенность (сколь бы нежелательной она ни была для нас) столь же законна и реальна, как и наша собственная, потому что его реальность, как и наша собственная, выражает сохранение им структурной сопряженности в области существованин, сколь бы нежелательным это для нас не выглядело. Следовательно, единственная возможность для сосуществования состоит в выборе более широкой перспективы, области существования, в которой обе стороны находят себе место, порождая совместными усилиями общий мир. Конфликт всегда является взаимным отрицанием. Он никогда не может быть разрешен в той области, где возник, если его участники занимают «вполне определенную» позицию. Конфликт может быть устранен, только если мы переходим в другую область, где возможно сосуществование. Знание этого знания составляет социальный императив антропоцентристской этики.

Биология показывает нам, что уникальность человека заключается исключительно в социальной структурной сопряженности, которая осуществляется через оязычивание, порождающее (а) регулярности, свойственные социальной динамике человека, например индивидуальность и самосознание, и (б) рекурсивную социальную динамику человека, которая влечет за собой рефлексию, позволяющую нам понять, что как человеческие существа мы обладаем только тем миром, который создаем вместе с другими людьми, нравятся нам они или нет.

Биология также показывает нам, что мы можем расширять нашу когнитивную область. Это осуществляется при приобретении нового опыта через размышление, через встречу с незнакомым человеком или, более непосредственно, через выражение биологической межличностной конгруэнции, которая позволяет нам увидеть другого человека и открыть для него пространство, где он может существовать рядом с нами. Этот акт называется любовью или, если мы предпочитаем более мягкое выражение, принятием другого лица рядом с нами в нашей повседневной жизни. Такова биологическая основа социальных явлений: без любви, без принятия других живых существ помимо нас, не существует социального процесса, и, следовательно, всей совокупности человеческих качеств. Все, что затрудняет принятие других людей, от претензии на единоличное обладание истиной до незыблемой идеологии, подрывает социальный процесс потому, что подрывает породивший его биологический процесс. Не будем обманывать себя: мы не морализируем и не проповедуем любовь. Мы лишь обращаем внимание на то, что, биологически, без любви, без принятия других, не существует феномена социальности. Если мы все же живем вместе таким образом, то мы проживаем в атмосфере безразличия и отрицания под видом любви.

Отказ от любви как биологической основы социальной жизни, равно как и от этических следствий любви, означал бы игнорирование нашей биологической истории, которой более 3,5 миллиарда лет. Мы можем возражать против использования понятия любви в научном мышлении из опасения за объективность нашего рационального подхода. Но из того, что было сказано на страницах нашей книги, должно быть ясно, что подобные страхи необоснованны. Любовь — это биологическая динамика с глубокими корнями. Это эмоция, определяющая в организме динамическую структурную схему, ступень к взаимодействиям, которые могут привести к операциональным когерентностям социальной жизни. Любая эмоция (страх, гнев, печаль и т. д.) есть биологическая динамика, которая обладает глубокими корнями и определяет структурные паттерны, ступени к взаимодействиям, которые могут привести к различным областям операциональных когерентностей (пуститься наутек, вступить в схватку, воздержаться от столкновения и т. д.).

Аналогичным образом, не учитывать тождество познания и действия, не видеть, что познание есть действие, и не понимать, что любой человеческий акт осуществляется в оязычивании и, как таковой (как социальный акт), имеет этическое приложение постольку, поскольку влечет за собой человеческие качества, — означает не видеть человека как живую сущность. Поступать так (теперь, когда мы знаем, как мы познаем) означает обманывать себя. Что бы и в какой бы области мы ни делали — конкретное (ходьба) или абстрактное (философское размышление), — зто действие захватывает целиком все наше тело, ибо осуществляется через нашу структурную динамику и через наши структурные взаимодействия. Все, что мы делаем, — это структурный танец в хореографии сосуществования. Именно поэтому все, о чем шла речь в нашей книге, служит источником не только научного исследования, но и понимания нашей «человечности». Мы подвергли исследованию социальную динамику. Полученные нами результаты указывают на основную онтологическую особенность нашего человеческого состояния, которая больше не является всего лишь гипотезой, a именно на то, что мы обладаем только тем миром, который создаем вместе с другими людьми, и что только любовь помогает нам создавать этот мир Если нам удалось подвести читателя к подобной мысли, то наша книга достигла и второй своей цели

Этика

Всякий человеческий акт совершается в языке. Всякий акт в языке вызывает к существованию мир, созданный совместно с другими людьми в акте сосуществования, который и порождает то, что присуще только человеку. Таким образом, каждый человеческий акт имеет этическое значение потому, что представляет собой акт сотворения с «ого мира. Эта связь человека с человеком в конечном счете является фундаментом всей этики как рефлексии о правомерности существования других.