Роберт Уилсон - Новая инквизиция

Как мы пытаемся показать в этой книге, некоторые правдоподобные следствия из теоремы Белла, над которыми серьезно задумываются физики, вовсе не абсурдны (даже если чужды нашей культуре). Точно также не абсурдны другие, инъюнитуалистские туннели реальности, о существовании которых вот уже несколько столетий безуспешно говорят индивидуалистам люди с цветной кожей. Но индивидуалисты, которые всегда правы, их не слышат, так как отфильтровывает чужие сигналы на уровне барабанных перепонок.

Они считают, что поставленные ими территориальные метки, разделяющие на части единое неделимое целое, реально находятся снаружи, а не у них в голове. Таков реальный мир, и все другие представления о мире неправильны.

Разве это не «ментальный империализм»?

Социальное поле можно считать разновидностью переменного энергетического поля.

Люди собираются и договариваются вызвать определенный (наполненный для них смыслом) полевой эффект, который называется «симфонией Моцарта». Другие люди, уже не так осознанно, «договариваются» увековечить определенный вид социальной игры. В зависимости от правил игры, или классовых, кастовых, иерархических определений, эта игра структурирует социальное пространство, указывая, как близко люди должны стоять друг от друга, кто к кому может прикасаться и т. д. В такой игре одни сигналы усиливаются, а другие подавляются, запрещаются или объявляются «немыслимыми». За несколько поколений такая социальная игра превращается в групповой туннель реальности, в эмическую реальность, в культуру.

Если модели, в которых «сознание» считается производной социального поля, более или менее правдоподобны, то одни игры порождают инъюнитуалистов, которые ощущают, что нелокально взаимодействуют в пространстве, а другие игры порождают индивидуалистов, которые ощущают, что разделение в пространстве «реально», так как это устанавливается правилами игры.

Если сознание можно считать проявлением эффекта нелокальности, то дионисииские, или инъюнитуалистские, социальные игры поощряют осознание и применение таких нелокальных полевых эффектов. Напротив, торические, или индивидуалистские, социальные игры всячески уничтожают осознание и проявления нелокальности. Если такие полевые эффекты все же возникают, они вызывают беспокойство и различные расстройства, включая галлюцинации и мании.

Конечно, это лишь предположение. Но почему же тогда так нетрудно предсказать реакцию на это предположение определенных индивидуалистов и их групп?

Если «общая сумма отдельных человеческих сознаний равна единице», как считал Шредингер, если «сознание — это метафора», и мы метафорически создаем себя и свои системы отсчета, если «отдельное сознание» каждого человека — это проявление «группового сознания», «групповой реальности» или социологических полей, если через такие социологические поля проявляются крупномасштабные биологические поля и генетические программы (а это вполне возможно, если верны идеи Шелдрейка и модели социобиологии), если через такие трансвременные эволюционные поля проявляются нелокальные физические поля квантовомеханического типа, если аппаратное обеспечение локально, а программное обеспечение нелокально, то возможно, что взгляды инъюнитуалистов (то есть. представителей обществ с не белым цветом кожи, многих деятелей искусства и большинства женщин в «белых» обществах) вовсе не столь безумны, ошибочны, «мистичны», иллюзорны, порочны и «примитивны».

И даже возможно, что человек, который всегда прав — это обычный одомашненный примат, который слишком буквально воспринимает собственные территориальные метки.

Кто знает.

Я по-прежнему ни на чем не настаиваю, а лишь спрашиваю. Как и все невежественные люди, я знаю очень мало, поэтому задаю много вопросов.

Возможно, все мы вышли из модельного монотеизма, не обладая способностью критически относиться к собственным неврологическим программам. Мы считаем реальностью то, что видим, ощущаем и измеряем, и принимаем за «объективные» и существующие «вне нас» придуманные нами модели и системы. Изучение поведения животных говорит о том, что с эволюционной точки зрения такое поведение «естественно». Собаки и кошки не задумываются о природе реальности, а автоматически реагируют на внешние раздражители так, как они импринтированы и обусловлены.

Возможно, со временем у некневсех развивается нейрологическая самокритичность. Мы начинаем интересоваться природой реальности. Развивая в себе эту привычку к нейрологической самокритичности и осторожности в суждениях, то есть агностицизм, мы приближаемся к ницшеанскому хаосу и бездне.

И, возможно, за этим хаосом и бездной мы в конце концов увидим трансцендентальное единство, целостность и неразделимость.

Намой взгляд, Окера слишком прославляет дионисийскую культуру и осуждает торическую. При тотальном переходе к инъюнитуализму я, как сторонник свободомыслия, не хотел бы потерять многие индивидуальные ценности, к которым отношусь с большим уважением. Мне кажется, Алан Уотте, Фритьоф Капра и м-р Окера часто впадают в тот самый аристотелевский дуализм, который сами считают основным грехом современной западной цивилизации.

Очевидные различия между дионисийским ([) типом и торическим (^) типом напоминают различия между функциями холистического правого полушария головного мозга и линейно-аналитического левого полушария. У людей дионисийской культуры доминирует правое полушарие, у людей торической — левое. Если конфликт между этими двумя группами функций и будет когда-нибудь разрешен, то в пользу не какой-то одной из них, а скорее всего — в результате синтеза, сохраняющего характерные черты обеих групп — разновидности апполонического (^[) типа (по Окере).

Возможно, Западу не хватает дионисийской ([) холистичности, а Востоку — осознания необходимости гражданских свобод (^), традиционного для западной культуры. Когда обе стороны придут к аполлоническому равновесию (^[), они перестанут считать друг друга безумными и порочными.

Не могу утверждать это наверняка. В отличие от модельных монотеистов и фундаменталистов, у меня нет гнозиса, этого абсолютного знания, этой внутренней уверенности. Я остаюсь а-гпостиком, продолжаю всем интересоваться и задавать вопросы.

Буддист говорит: горы реальны. Горы нереальны. Горы одновременно реальны и нереальны. Горы ни реальны, ни нереальны.

Для обычного человека апельсин оранжевый. Галилей доказал, что он не оранжевый. Апельсин одновременно оранжевый и не оранжевый для тех, кто понимает, что у экзистенциальной и научной моделей есть слабые и сильные стороны. Апельсин ни оранжевый, ни не оранжевый для тех, кто понимает, что все модели — творения человеческого ума.

30 декабря 1985 года в «Брэйн/майнд булитин» (Лос-Анджелес) опубликована статья д-ра Персинджера, в которой описываются 25 «конкретных» случаев проявления нелокального сознания (т. е. «телепатии» и «предвидения»). В каждом из этих случаев человеку угрожала опасность, и родственник этого человека заранее или на расстоянии ощущал эту угрозу.

Вот какой вердикт вынесли по этим 25 случаям фундаменталисты. Религиозные фундаменталисты назвали это бесовством, но, на мой взгляд, такое объяснение можно отбросить как пережиток прошлого. Материалисты-фундаменталисты назвали это серией совпадений. Такое мнение нельзя ни доказать, ни опровергнуть, и хотя оно «успокаивает и приносит облегчение», с точки зрения логического позитивизма оно совершенно «бессмысленно».

Итак, Персинджер проанализировал уровень геомагнитной активности в те дни, когда происходили эти аномальные явления. Он обнаружил, что во всех двадцати пяти случаях, геомагнитная активность была «ниже среднемесячного значения» и «значительно» ниже, чем в предшествующие и последующие семь дней.

25 случаев из 25 — это 100 процентов.

Выходит, «бесы» или «совпадения» активизируются в периоды спада геомагнитной активности? Или же нелокальные поля более «открыты», когда не подавляются мощным магнитным полем Земли?

Либо льдинки, лягушки, ящерицы время от времени действительно падают с неба, либо люди, которые не стоят на позициях материалистического фундаментализма, странным образом склонны видеть одни и те же галлюцинации. Либо в небе время от времени действительно наблюдаются странные огни, либо некоторые люди имеют непреодолимую тягу к фальсификации фотографий с изображениями НЛО. Решайте сами.

Заметьте, что еще несколько глав назад все это казалось нам чрезвычайно загадочным, но теперь мы начали привыкать к странным явлениям, которые происходят то в одном месте, то в другом, словно подчиняясь тем же нелокальным законам, что и квантовые «частицы». Невинность нашей гносеологии утрачена, и мы рискуем стать интеллектуально неразборчивыми. Скоро мы вообще лишимся критериев» научимся невозмутимо реагировать на любые странные явления. А с чего все началось? Сначала мы усомнились в том, что Келли сфальцифицировал фотографии «оргона». Потом погрязли в астрологической статистике. Теперь, чего доброго, не удивимся, узнав о католических статуях, которые истекают кровью, о чем поведали в «Необыкновенных явлениях» Мичелл и Рикард. Не буду пересказывать эти истории, так как представляю реакцию людей на такие истории. Католики поверят, фундаменталисты скажут, что это происки папистов, а агностики посмеются над механистичностью этих реакций. И только закоренелые суперагностики задумаются о том, что, возможно, их реакции столь же механистичны.