Владимир Рыблов - Туркменская трагедия

Литературная газета “Эдебият ве Сунгат”, публиковавшая острые материалы, расходившиеся с официальным мнением, все меньше устраивала самого Ниязова. Ее коллектив, возглавляемый поэтом Аширкули Байриевым, добился того, что издание перестало быть органом лишь Союза писателей и Министерства культуры, а стало выражать интересы всех творческих союзов республики. На съезде, не без указки свыше, был поднят вопрос о “своевольстве” главного редактора, объявленного либерально мыслящим человеком, и это дало повод руководству ЦК освободить вскоре А. Байриева от руководства газетой.

По команде президента был снят с должности поэт Байрам Жутдиев, главный редактор журнала “Совет эдебияты”, считавшегося органом Союза писателей. “Вина” его заключалась в том, что в одном из номеров журнал опубликовал материал о преступлениях партийной номенклатуры. От преследования за критику Б. Жутдиева не спасло даже собственное членство в ЦК Компартии Туркменистана.

На следующий день было печально и смешно видеть, как милиция выдворяла из служебного кабинета Б. Жутдиева, а вставший на защиту главного редактора возмутившийся коллектив “усмирял” заместитель председателя Верховного Совета, а ныне председатель парламента Туркменистана С. Н. Мурадов.

Итоги съезда оказались плачевными. В состав правления и президиума Союза писателей были “избраны” в основном угодные властям люди, управляемые, удобные своей послушностью, безликостью, которые вскоре согласились с разгоном своей организации. Над журналистами и газетой также утвердилась монополия партийных чиновников. Скоро, очень скоро их фактическим учредителем, как и всех изданий в Туркменистане, стал сам президент. А литературный журнал “Ашхабад”, долгие годы издававшийся на русском языке, перестанет вообще существовать.

Консолидация писателей (этого-то и опасался Ниязов!), за которую ратовали организаторы съезда, происходила не на ниве творчества и таланта, а на знакомой платформе конформизма и единения ради “претворения в жизнь” спущенных сверху директив, основанных на “региональном подходе”, который не объединял, а наоборот, разъединял, разобщал литераторов, подогревая в их среде межплеменные страсти. Спустя восемь с лишним лет Ниязов, выступая перед творческими работниками, распинался в своей “любви” к писателям и утверждал, что он, якобы, на том съезде сказал: “Писатели, вы мне нужны” ( “Туркменистан”, 10.07.99). Ничего подобного он тогда не заявлял, да такие слова не зафиксированы ни одной газетой. Однако это не помешало ему вскоре после такого “заявления” распустить Союз писателей и также поступить и со всеми другими творческими организациями. Зато на встрече с творческими работниками 5 марта 1999 года он разоткровенничался: “Мы правильно поступили, что распустили творческие союзы. Они — центры сплетен”. И это суждения главы государства, правящего страной на рубеже ХХ - XXI века!

24 мая 1990 года под давлением демократической оппозиции Ниязов в качестве председателя Верховного Совета ТССР подписывает “Закон о языке”, закрепивший за туркменским языком статус государственного языка на всей территории Туркменистана. Туркменский и русский языки были признаны языками межнационального общения. “Закон о языке” утвердил и правовую защиту русского языка, но Ниязов волевым решением, в нарушение всех норм права русскоязычного населения, ликвидировал все русские издания, за исключением президентской газеты “Нейтральный Туркменистан”, отменил телевизионные передачи на русском языке, свел до минимума трансляцию московских передач ОРТ. Не пройдет и года, Ниязов, не моргнув глазом, заслугу в объявлении государственного языка припишет только себе, будто Закон был принят по инициативе президента, благодаря его мужеству и настойчивости, наперекор Центру. Вот так-то!

В конце того же года Ниязов издал указ “О Дне памяти” погибших в исторических войнах. Отмечать его предписывалось ежегодно, 12 января, на всей территории Туркменистана, начиная с 1991 года. Это дань памяти жертвам, погибшим не только в войнах против царской России, но и против захватчиков Ирана, Хивы, Бухары.

Ниязов утверждение этой памятной даты сразу же записал в число собственных заслуг.

Хорошо бы остановиться на этом. Озабоченный увековечением своего имени, он решился на неслыханное кощунство, распорядившись, вопреки нормам общечеловеческой морали, возвести в черте крепости Геокдепе, буквально на костях многих тысяч ее защитников, соборную мечеть и назвать ее... своим именем.

Президент, вероятно, забыл о светском характере туркменского государства, означающим, что по Конституции церковь отделена от государства. Несмотря на это, он, расщедрившись, выделил на строительство мечети в Геокдепе немало средств из бюджета. “День памяти”, широко отмечаемый с непременным участием президента в Геокдепе, где с приходом в 1880 году войск генерала Скобелева при защите крепости погибло немало туркмен, — эта дата с каждым годом вольно или невольно приобретает антирусский характер. Предают забвению то, что в боях за крепость погибли сотни русских солдат, вчерашних мирных крестьян. Умышленно или непреднамеренно средства массовой информации умалчивают о бойнях, которые устраивали в Туркменистане и другие чужеземные войска, ибо сам Ниязов строго-настрого запретил говорить или писать что-либо негативное, связанное с историей страны его “брата” Рафсанджани, бывшего президента Ирана.

Отнюдь не случайны его несколько истеричные слова, сказанные в интервью корреспонденту газеты “WE/МЫ”: “Ругайте нас, если хотите [за нарушение прав человека], но не рвите нас изнутри. Мы можем сбежать туда — за горы, — говорит он, указывая в сторону Ирана ...” (№7, апрель 1993). Это заявление воскрешается в памяти очерком Сергея Свиридова (“Президент, которому не нужны запасные аэродромы” // “Общая газета”, 17-23 февраля 2000 г.). Журналист, то ли исправляя давнюю оплошность Ниязова, готового “сбежать за горы”, то ли сам не особенно уверенный в искренности своего героя, хочет убедить читателя в обратном, то есть Ниязов, мол, и сам не собирается уходить от ответственности за судьбу народа, страны и, в отличие от других президентов, не строил так называемых “запасных” аэродромов. Непонятно, почему очеркист заговорил об ответственности и аэродромах, к которым обычно прибегают горе-правители, спасающиеся от заслуженного возмездия. А не навеяно ли это страхами и сомнениями самого президента, столь сильными, что они невольно передались и автору очерка?

Но во всяком случае, Ниязов ни при каких обстоятельствах за соседствующие с Туркменистаном горы не убежит. После ухода в отставку правительства во главе с “братом” Рафсанджани и особенно последовавших затем в июле 1999 года студенческих выступлений в этой стране, взоры туркменского “вождя” все меньше обращаются в сторону Ирана. Ведь эта страна и ее режим до недавнего устраивала его как бастион фундаментализма, а не демократии, которой он боится, как шайтан келеме. А между тем в Иране, в исламском обществе, по заявлению Чрезвычайного и Полномочного Посла Исламской Республики Иран в России Мехди Сафари, “люди пользуются свободой собраний, общественной деятельности. Свобода учиться, выбрать профессию, работать по специальности, быть социально защищенным — это приветствуется в нашем обществе”. (“ЛР”,13.08.99). Всего этого не скажешь о современном туркменском обществе.

Возвращаясь в Геокдепе, скажу, что Ниязова абсолютно не смутили предупреждения специалистов, что территория, отведенная под строительство мечети, опасна в сейсмическом отношении. И не только. Болезненное честолюбие не удерживает президента от того, чтобы в каждый свой приезд — это в День Памяти! — не устраивать здесь, над прахом своих предков, шумные шоу — музыкальные, танцевальные, театрализованные. Такого святотатства над светлой памятью усопших простить нельзя.

В июле 1991 г. группа туркменских деятелей культуры известила Президента и первого секретаря ЦК КП Туркменистана Ниязова о зарождении в Ашхабаде инициативной группы в поддержку Движения демократических реформ (ДДР). Это был ответ на Обращение известных политических деятелей страны — “девятки”, опубликованное в “Известиях” 3 июля 1991 г. Ушла телеграмма и в адрес одного из инициаторов создания этой неформальной организации Э. А. Шеварднадзе, к тому времени подавшего заявление о выходе из КПСС. Уже оставил ряды Компартии один из видных ее теоретиков и злых гениев — А. Н. Яковлев, а еще раньше в Москве свои партийные билеты сдали Зелили и Эдуард Айтаковы, сыновья Недирбая Айтакова, первого председателя ЦИК ТССР, репрессированного в годы культа личности Сталина.

“Комсомольская правда” 3 июля 1991 г. писала, что республика объявила о суверенитете, избрала своего президента, но это пока мало что изменило в ее жизни. Даже наоборот, наблюдался некий откат к ужесточению существующих порядков. Некоторые передачи Центрального телевидения оказались под запретом, введена цензура всех СМИ. Арестован первый выпуск собственной газеты Туркменского общества охраны памятников истории и культуры, конфискован первый номер “Даянча”, журнала собственных мнений, резко критиковавший ниязовское правительство. Смещен министр внутренних дел ТССР В. Гринин, отказавшийся использовать милицию в недобрых целях. В республике разрешена деятельность лишь одной Коммунистической партии не только потому, что ее идеологию разделяла правящая верхушка республики, — главное, что у руля партии стоял сам Ниязов, по-прежнему придерживавшийся политики двоедушия и, как говорится, старавшийся на одних подметках семерым царям служить.