Сказки Ленинградской области - Владимир Бахтин

(70 лет, Винницкий район) была уже только мастером детской сказки-потешки; М. А. Фешков (76 лет, тот же район) долго и мучительно вспоминал сказки-былины, с горечью говорил, что переключился на детские; житель деревни Касимово А. Н. Никитин (67 лет, Парголовский район) с таким же трудом вспоминал сказки, которые уже давно не рассказывал. И таких фактов немало.

Сказки узнавали они из самых разных источников, главный из них — семейная традиция. Сказитель Леонтьев перенял в детстве сказки от своего 120-летнего деда, бывшего крепостного; вся семья Котовых (Винницкий район) хранит репертуар, усвоенный матерью от своих родителей. Малограмотные и неграмотные сказочники усвоили сказки через устную традицию. А вот сказитель А. С. Федоров из деревни Карпово Мгинского района составил свой репертуар по печатным изданиям, строго, по его словам, придерживаясь прочитанного. Его сын Виктор, талантливый импровизатор, воспринял не только то, что знал его отец, но и то, что он услышал по радио или узнал от других рассказчиков. По типу старинной сказки он сочинил две новые: о В. И. Ленине и о Великой Отечественной войне. У Виктора был специальный блокнот, куда он заносил заглавия и зачины услышанных им сказок. Бригадир ремонтной железнодорожной бригады В. А. Горбунов из Волхова и тихвинская сказительница О. Н. Минаева первоистоками своих увлекательных рассказов считают литературную сказку и лубочные издания, с которыми они познакомились в юности. Оба заботливо относились к пополнению своего репертуара.

В школе села Шум Мгинского района была известна как интересная рассказчица сказок семилетняя Галя Блохина. Совершенно свободно, непринужденно и выразительно она рассказала сказку, с которой, по-видимому, не раз выступала перед своими товарищами. Особенно много юных сказочников встретилось в Новоладожском районе. На лугу, около деревни Реброво, рассказывал сказки подросткам четырнадцатилетний Юра Шарков; пятнадцатилетнего Колю Цекуру любили слушать его соученики по школе юнг; от одиннадцатилетней Любы Федоровой было записано десять сказок. Сейчас тем детям по тридцать — сорок лет. Было бы интересно провести специальное исследование о преемственности семейных и художественных традиций. И тут большую помощь науке смогли бы оказать учителя, школьники, студенты — все, кто любит народное искусство.

Произведения фольклора, живущие в памяти многих поколений, несли на себе печать социальных противоречий, пестрели деталями быта и красками дореволюционной, иногда даже дореформенной жизни (уже сто лет, как отменена двадцатипятилетняя солдатская служба, а в сказке, как правило, по-прежнему речь идет о ней). Произведения устного народного творчества по-своему выражали чаяния народа, в них был протест и слышалась ирония над своим горьким подневольным положением.

Октябрь, коллективизация, индустриализация города и деревни в корне преобразили жизнь народа и оказали решающее воздействие на фольклор. Фольклор стал приспосабливаться к новым условиям жизни крестьянина и рабочего, отражать изменения его психологии, мировоззрения. Многое в старом фольклоре зазвучало по-иному, стало взаимодействовать с новым творчеством народа. Однако в целом оно остается памятником художественной культуры предшествующей эпохи. Особенно это относится к сказке, которая возникла на самых ранних этапах истории человечества.

И в наши дни встречаются талантливые сказочники, владеющие обширным репертуаром, искусные исполнители. Таковы представленные в этом сборнике П. Тимофеев, А. Воробьев, М. Комиссаров. Но то, что можно определить словами плотность, распространенность фольклора, резко упало. Найти сказку в ленинградской деревне сегодня несравненно труднее, чем старую свадебную песню или даже причитание. Естественная жизнь сказки, по крайней мере на северо-западе страны, подходит к своему завершению. На сколько поколений растянется этот — тоже естественный! — процесс перехода сказки от устного распространения в разряд классического наследия, в книгу, гадать не будем. Мы хотим познакомить читателя с образцами того, что еще действительно живо в памяти народа.

Самое общее впечатление: в первую очередь забываются длинные волшебно-героические сказки, требующие если не досуга, то особых условий для своего существования (перерывы в работе, как, скажем, у рыбаков, пережидающих непогоду; не заполненные какой-то умственной деятельностью вечера — теперь их заполняют клуб, кино, разные формы учебы и, по общему мнению, телевидение). Сегодня, если уж и вспоминают к случаю, то сказки бытовые, смыкающиеся с народным анекдотом, байкой. То соотношение в репертуаре сказителей, которое было характерно для конца XIX — первой четверти XX века (одну пятую часть всех текстов составляли Сказки волшебные), теперь заметно изменилось в пользу сказок новеллистических, бытовых[3].

Как это было всегда, в сказку проникают новые слова, представления, детали современного быта. В сказке, рассказываемой сегодня, герои учатся в институте, яйцо со смертью змея хранится в коридоре, в шкафу; дорога, по которой едет на тройке полковник, командир Семеновского полка, шоссейная; сын «первейшего купца в мире», по представлению родителей, вечером должен отправиться в сельский клуб. Здесь можно встретить и машиниста, и «гражданку царевну», и нетипичных для старых записей животных — льва, тигра, обезьяну. Попадаются такие слова, как «кризис», «(фото) аппарат». В устной традиции чаще, чем прежде, обнаруживаются сюжеты, не зарегистрированные дореволюционными собирателями. Все это — прямое следствие расширившегося кругозора рассказчиков, влияние школы, книги, средств массовой информации. Даже старики уже плохо знают прошлую жизнь и настолько сжились с советской действительностью, что и не замечают этих своих исторических несообразностей, когда говорят: «Поступил царем», а сам царь обращается в сказке к своим подданным с нашим словом «товарищи».

Вместе с тем поражает устойчивость некоторых элементов сказки, и прежде всего — ее социальной направленности. Сказка всегда на стороне слабого, обиженного, бедного. По-прежнему она исполнена ненависти к угнетателям, смеется над барином, богатеем, попом. Неискушенный читатель может посетовать на жестокость, которая встречается в некоторых произведениях. Но посмотрите внимательно: на кого она направлена на помещика, почти всегда на священника, дьякона, монаха. Эти персонажи вне норм, как бы вне закона.

Сказка любит посмеяться. Но она и поучает: жадный, злой, завистливый наказан, посрамлен. И урок морали обычно бывает преподан каким-нибудь бедным мужичонкой, ловким солдатом, поповым работником, а в сказке волшебной — Иваном-дураком, Иваном — кухаркиным сыном и им подобным.

Несмотря на то что жанр сказки уже давно и несомненно клонится к упадку, до сих пор можно услышать прекрасные, истинно художественные произведения, радующие своей выдумкой, мудростью, первозданным русским языком. Тут есть чему поучиться писателю и каждому, кто хочет избежать однообразия и безликости в своей речи.

Иван Зорянин — богатырь среди богатырей, забросивший на гору камень, который едва приподняли другие богатыри. Но крохотный мужичок с ноготок — борода с локоток сажает его к себе на ладонь и одним дуновением переносит на другой край земли (Г. Тихонов. «Про трех богатырей»). А прочитайте сказку П. Тимофеева «Про упрямую жену (2)». Сколько в ней