Восемь Драконов и Серебряная Змея - Yevhen Chepurnyy

— Шэчи издал восхищённый смешок. — Согласись, представление, устроенное тобой и этой дурнушкой, было великолепно! — он вновь засмеялся, громко, искренне, и добродушно, и юные гуляки с готовностью подхватили его смех. Хань Цзиньбо, неуверенно улыбнувшись, принял рюмку и осушил ее одним глотком. Весёлый гомон пирушки возобновился, как ни в чем ни бывало.

— К-как ты можешь не знать канонов стихосложения, брат Шэчи? — робко спросил юный поэт. — Ведь ты же, как и я, готовишься к столичному экзамену на высокую должность. Разве бяньцзинские экзаменаторы обойдут своим вниманием поэзию?

— Я заполню этот пробел в моих знаниях в ближайшем будущем, — легкомысленно отмахнулся Инь Шэчи. — Или загляну в два ларца, бирюзовый и нефритовый[4].

Цзиньбо понимающе закивал, уселся обратно за стол, и взялся за оставленный приятелем кувшин персикового вина. Шэчи прошествовал обратно к своему месту, раздумывая, чем бы ещё оживить сегодняшний пир. Лю Дэхуа по-прежнему являл собой воплощение невозмутимости, и, что хуже, трезвости, а значит, просить его о танце с оружием было рановато — чего доброго, странствующий воин сумел бы выполнить его без забавных ошибок, неуклюжих падений, и случайных ранений, что убило бы всю прелесть действа. Прочих приятелей было трудно застать врасплох — неоднократно испытав на себе остроумие наследника семьи Инь, они относились к его шуткам слишком спокойно и доброжелательно, без нужного накала чувств.

Иные развлечения, что мог предложить юноше лучший дом удовольствий Ваньчэна, приелись ему годы назад. Внешность здешних куртизанок давно не пробуждала в Инь Шэчи ничего, кроме скуки: крестьянские дочери, проданные в голодные годы, и обедневшие горожанки, они выглядели обыденнее некуда, несмотря на искусно наложенную косметику и красивые одежды. Ни одна из них не могла похвастаться острым умом, могущим родить сколько-нибудь интересные мысли — образование, полученное ими в доме удовольствий, сильно уступало таковому у отпрыска богатого и знатного семейства. Еда и питье, подаваемые в «Приюте водяных лилий», были неплохи, но проигрывали даже самым обычным блюдам, что появлялись на столах вельмож в будние дни. О музыке, что играли здешние исполнительницы, Шэчи и вовсе был довольно низкого мнения, которое, впрочем, держал при себе — оскорбление чужого труда, приносящего ежедневный кусок хлеба, он считал низостью, даже если это был труд куртизанок.

Вдруг, скрип широко открывшихся дверей вмешался в весёлый шум пирушки резкой, немелодичной нотой. Заинтересовавшись, Инь Шэчи подошёл к перилам, ограждающим второй этаж, и глянул вниз. Его глазам предстал сурового вида мужчина, чья внешность была необычна, а черное одеяние порядком пропылилось.

Странный гость

— Эй, хозяйка! — новоприбывший безошибочно определил скучающую за одним из столов госпожу Ма Юаньлу, как владелицу дома удовольствий, и зашагал к ней. — Я устал после долгой дороги. Немедленно прикажи подать мне лучшего вина, и красивейшую из твоих женщин!

Говор незнакомца также был странен — он не принадлежал ни к дэнчжоускому южному наречию, ни к насаждаемому столичными чиновниками «государственному языку», ни к древнему ханьскому диалекту, что сохранили в целости разве что крестьяне из дальних захолустий. Привлеченные нездешней речью и громкими словами, приятели Шэчи также приблизились к ограждению этажа.

— Поглядите-ка на этого деревенщину, — громогласно возмутился У Ян. — Лучшие девушки «Приюта водяных лилий» прислуживают его лучшим посетителям, и никак иначе! Да есть ли у тебя деньги хоть на что-то, оборванец? — новоприбывший, бешено сверкнув глазами в сторону купеческого сына, повернулся было к нему, но тут очень вовремя вмешалась госпожа Ма.

— Не примите мои слова за неуважение, господин, — с приторной вежливостью заговорила она. Голос этой дородной и степенной дамы был грудным и глубоким, и его переливы текли широкой рекой патоки. — Слова молодого господина У невежливы, но несут в себе зерно правды — услуги моего дома удовольствий дорого стоят. Сможете ли вы оплатить их? Если вы поиздержались в долгом пути, я могу направить вас в неплохое заведение у восточных ворот, где о ваших нуждах позаботятся со всем тщанием, и испросят за это самую малую сумму серебра. В моем же «Приюте водяных лилий» платят золотом, — она воззрилась на нового гостя с благодушным ожиданием.

— Хорошо, хорошо, — раздражённо отмахнулся незнакомец, и небрежно бросил на пол перед ней крупный золотой слиток. — Возьми свои деньги, глупая женщина, и не беспокой меня этим больше. А сейчас, распорядись о вине и прислужницах для меня, и побыстрее, — он с сердитым видом хлопнул на стол короткий жезл с навершием в виде птичьей лапы, который все это время сжимал в правой руке. Госпожа Ма, угодливо улыбаясь, подхватила золото с пола, низко поклонилась оказавшемуся богатым гостю, и двинулась в направлении задних комнат.

— Этот тип выглядит сущим побирушкой, но при этом бросается золотом, — озадаченно обратился к друзьям У Ян. — Не вор ли он?

— Вор не стал бы сорить деньгами, и привлекать к себе внимание, А Ян, — с высокомерным холодком в голосе ответил ему Лу Цзяочу. — Это даже ребенку понятно.

— Ты неправ, Цзяочу, этот мужчина — несомненный вор, — раздался громкий голос Инь Шэчи. Он выглядел бесстрастным на грани безразличия, но внутри, юноша едва сдерживал радостное оживление — неопрятный и неотёсанный грубиян, швыряющийся деньгами, обещал стать замечательной целью для пары невинных колкостей.

— Посмотрите на него внимательнее, — Шэчи говорил звучно и размеренно, так, что его можно было услышать не только на первом этаже дома увеселений, но и снаружи. — Конечно же, он обокрал персидского купца, стащив его деньги, одежду, наголовную повязку, и… обед? — он с притворным недоумением уставился на жезл незнакомца, медленно наливающегося дурной кровью. Зарождающееся бешенство в глазах мужчины лишь сильнее подзадорило юного наследника семьи Инь.

— Видать, он не понял, что нужно делать с куриной ножкой, раз позволил ей усохнуть до деревянной твердости, и по сей день таскает с собой, — с притворной грустью говорил Шэчи. Среди его приятелей начали раздаваться первые смешки. — Но стоит ли обвинять в глупости человека, которому не достало ума хоть иногда чистить одежду? Взгляните, друзья — она черна от грязи, — он сокрушенно покачал головой. — Да, не стоит говорить о его глупости, — он печально кивнул, и закончил:

— Ведь его облик и имущество прекрасно говорят о ней сами.

Юные гуляки охотно рассмеялись, громко и дружно. Инь Шэчи и сам не сдержал довольный смех — его шутка удалась