передний - o 496d70464d44c373

– Мало ли что случилось.

В неожиданном порыве ярости Вашингтон отдубасила дверь ногой и

хрипло проорала:

– Нелли, если ты там, просыпайся! Жилец приехал.

Я не жилец.

Конечно же, тишина.

Входная дверь открылась, и в квартиру грянул высокий молодой человек.

Не заметив нас, стал отряхиваться, и на пол полетела его моднявая шапка-

ушанка.

– Дэн, – обратилась к нему Вашингтон, – не знаешь, Нелли съехала?

– Не знаю, а она должна была съезжать?

Я закатил глаза и тихо выругался. Дэн плотоядно мне улыбнулся и

удалился в свою комнату, где его встретил целый хор пьяных голосов.

Вечеринка в самом разгаре.

Очень по-театральному из другой комнаты выплыл пухлый юноша, с

прической под Будду и экзальтированной улыбкой. Это все, действительно,

смахивало на пьесу с продуманной системой явлений. Я поприветствовал

нового героя скептическим кивком.

– Что случилось, любимая? – это он не ко мне обратился.

– Меня зовут Борщик, – а это ко мне.

– Настоящих имен у вас нет?

Молчание.

– Понятно. Я просто так спросил. Некоторые мои вопросы вовсе не

нуждаются в ответах.

Вашингтон обратилась к своему сожителю:

18

– Ты слышал, как Нелли уходила?

– Нет. Я спал.

– Я тоже спала, это я помню.

– Видимо, вы спали в объятьях друг друга. Вышибайте дверь, Борщик.

Юноша покорно и радостно налег на дверь. Вашингтон вскрикнула, я

стряхнул пепел сигареты на пол. Путь открыт.

Но проблемы только начались. В комнате царил страшный беспорядок:

шторы сорваны с петель, повсюду разбросанные вещи и перевернутая

мебель. А на раскладушке – японский флаг. Вернее, я принял это сперва

за японский флаг. На самом деле на раскладушке лежало неподвижное

тело, покрытое простыней. Огромное красное пятно посередине.

– Дорогие мои, напрягите мозги и вспомните, что делают в таких случаях,

–пролепетал я, думая, куда ставить торс Венеры.

– Я вызову скорую и милицию, – предложила Вашингтон.

– Вполне резонно.

Мне не спать сегодня.

Комната мне сразу не понравилась. Размером она соответствовала кухне

на моей настоящей квартире. Радовали только два арочных окна и

салатовый с пожухшим серебряным узором цвет стен. Как выяснилось

позже, дом построили в 20-х годах, и краска на стенах, видимо, осталась с

тех времен.

Если установить где-нибудь в углу куст папоротника, получится вполне

сносно.

До приезда следователя я сидел на кухне. Странная квартира. Я впервые

видел коммуналку и впервые осознал, что в ней могут жить молодые люди.

Казалось, пережитки прошлого лишь для стариков.

Еще мне всегда казалось, что кто-то стережет меня, что где-то есть мой

ангел-хранитель, наблюдающий за каждым шагом и не позволяющий

вляпаться в дерьмо. Я действительно давно не наступал на собачье

дерьмо, с самого отрочества, наверное. Но после пробуждения в лесу, я

понял – ангела-хранителя у меня нет. Или больше нет. Скажем, если

раньше я знал, что не попаду под машину или не слечу под поезд в метро,

знал абсолютно точно, то теперь эта уверенность пропала. Я оказался

19

раним. Я один на один, и какой-то защиты извне не последует. Это не о

Боге. Я всегда был атеистом, и ангел-хранитель для меня – это не нечто

метафизическое, а скорее ощущение связи с остальным миром. Так вот,

эта связь утеряна. Может быть, навсегда. И теперь я вполне могу угодить и

в собачьи какашки и под машину. Я как будто познакомился с собственной

смертностью, как будто сам себе напророчил – ничего хорошего больше не

случится.

Кухня была темненькой и грязной, с блевотной закоптелостью на стенах

и потолке. Кружевной абажурчик на настольной лампе – не по-мещански,

но смешно. И все-таки уютно. Подоконник, на котором можно сидеть,

забравшись с ногами, затертый до дыр фотопринт Джоконды, наклеенный

на шкафчик.

Тараканы и воняет. Пельменями воняет.

Мое одиночество нарушила заметно повеселевшая Вашингтон.

– Видишь, не успел приехать, а приключения уже начались.

– Да, я в восторге.

– Не переживай, тебе досталась очень уютная комнатенка.

– Как ты думаешь, милиция согласится оставить труп мне? Я использую

его в качестве элемента дизайна.

– Не рассчитывай.

– Жаль, это была очаровательная мысль.

Вашингтон осклабилась, показав золотые зубы. Все-таки я романтик, я

точно был уверен, что некоторые вещи, например, авоськи, больше не

существуют. Существуют.

– Ты мне нравишься, – неожиданно призналась Вашингтон.

Как ни смешно, но она мне тоже нравилась. Было в этой даме что-то

глубоко ироничное и умное. Наверное, само собой вырабатывается после

жизни в подобном месте. Или она знавала лучшие времена, имела

красивые зубы и салон в Петербурге. Но пала, пала.

– Кто была эта мертвая?

– Нелли? Жила тут с нами. Она приходится дочерью кому-то из

Архитектурного Совета Москвы, но это не помешало ей завалить экзамены

при поступлении в МАРХИ.

Я потом долго не мог сообразить, что такое в постояльцах квартиры №44

общее. Ответ пришел сам собой. Все они – Вашингтон, Борщик, Дэн,

20

Шурик и Ваня – некогда учились в Архитектурном институте, и, хотя

высшее образование получила только Вашингтон, все до одного считали

себя полноценными, но, к сожалению, невостребованными зодчими. Это я

потом узнал.

– Я никогда не любила эту Нелли, – доверительным тоном сообщила

Вашингтон, угощая меня чаем.

– А ты мне нравишься, я рада, что теперь здесь будет жить кто-то

молодой. Четвертую комнату недавно сняла милая девочка. Она еще не

въехала. Но вы вместе однозначно вдохнете в квартиру новую жизнь.

– Я не собираюсь здесь задерживаться. Я только переночевать.

– Я тоже когда-то так думала. Шесть лет назад.

А я все ждал, когда мне это скажут. Когда меня поспешат разочаровать и

напомнят простую истину – настоящие проблемы редко решаются за одну

ночь.

– Нелли была странной, - продолжила моя собеседница, – она вечно на

кого-то злилась. Еще любила воровать. Нагло так – спиздила у меня стул,

выкрасила в черный цвет и заявила, что это ее мебель и что я обозналась.

И кошка Нелли вечно гадила в чужих комнатах, в хозяйкиной – никогда, а в

соседних просто потопы какие-то устраивала.

– Ее убили?

– Нелли?

– Да нет. Кошка где? Ее убили?

– Не знаю. Пропала куда-то. Кошка вечно исчезала, когда у Нелли

заводились мужики. Обычно Нелли обслуживала наших мальчиков.

– Дэна?

– И еще двоих, что живут с ним в комнате – Шурика и Ваню.

– А с кем Нелли водилась до смерти? Ведь кошка так и не появилась.

– Ни с кем. Месяц назад Нелли заболела чем-то заразным и осталась

совершенно одна.

– Сифилис?

– Похоже на то. Перестала разговаривать, на кухне почти не появлялась,

а из комнаты ее несло, как из пасти дохлой гиены.

– Картинно. Но я почему-то никаких запахов не учуял.

– Неделю назад Нелли вдруг как будто воскресла. Ходила такая

сияющая, в комнате генеральную уборку провела, себя починила.

21

Мальчики даже заигрывать с ней стали.

– Так, наверное, у нее и появился новый мужчина.

– Я чувствую, куда ты клонишь. Тот, с кем она водилась до смерти, ее и

убил? Извини, но не тот теперь жанр. Нелли покончила жизнь

самоубийством. Вот увидишь, экспертиза так и скажет. И это логично.

Потерянные души, вроде нее, всегда так кончают.

Вашингтон достала из холодильника бутылку водки и тут же к ней

присосалась. А я понял, кто у нас на очереди.

Да, это было самоубийство. Участковый, бесконечно жирный и

откровенный параноик, внес меня в список подозреваемых, когда узнал,

что комнату Нелли собирался занять я. Видимо, как и все мы, насмотрелся

американских фильмов. Но на следующий день экспертиза сообщила о

самоубийстве.

– Почему вы решили здесь поселиться? – спросил он.

Каким-то фантастическим образом при этом запамятовал спросить

документы. Это и единственное, за что он мне понравился. Вашингтон

позже предположила, что районный участковый вообще не считает

жильцов и гостей квартиры №44 полноценными людьми с документами и

судьбами, а по лености, свойственной людям его комплекции, к тому же не

любит себя утруждать. И мараться.

Ненавижу милицию. Она как символ социума, от которого я бесконечно

далек. Я вне системы. Система этого не любит.

И я начал врать. Я физически не мог рассказать о случае в лесу, как