Искусство видеть. Как понимать современное искусство - Лэнс Эсплунд

Многие говорят, что не знают, как смотреть на произведение искусства: они переживают из-за того, что недостаточно образованны, не увидят чего-то важного или сконцентрируются не на том; искусство (особенно современное и новейшее) вызывает в них неуверенность и неловкость. Люди боятся, что свидания с искусством не приблизят их к глубокому чувствованию и пониманию предмета, а только обнажат их невежество, и это будет способствовать дальнейшему отчуждению. И наоборот, некоторые не замедлят подчеркнуть: они-де сами знают, что им нравится, а что нет, и когда дело касается искусства, им не нужны эксперты или арт-критики, указывающие, на что и как смотреть. Все эти чувства обоснованны и в той или иной степени свойственны каждому из нас. При этом абсолютно необходимо понимать, что искусство – явление невероятно щедрое, гостеприимное и вдохновляющее. Искусство – это подарок. И к нему нужно подходить с детским любопытством.

Великое искусство открывает бесчисленные двери и приглашает войти в ту самую, заветную, созданную специально для вас. Великое искусство простым языком рассказывает то, что вам нужно знать, и ведет вас туда, куда вы стремитесь попасть. Важно помнить, что ваше понимание искусства, хотя оно может быть и близко к общепринятому, по своей сути – как и ваше понимание любви – принадлежит только вам.

Отправляя своих студентов в музей, я напоминаю им, что искусство предполагает в чем-то похожую на первое свидание встречу, во время которой нужно быть достаточно открытым, чтобы суметь воспринять то, что искусство хочет нам поведать. Для успешного свидания необходимы флирт, соблазнение и химия. Кроме того, важно создать атмосферу доверия и достичь определенного уровня самоосмысления и самоуверенности. Прежде чем узнавать чужую правду, нужно понять свою. Крайне важно не забывать о собственных предубеждениях. Погружение в искусство подобно свиданию, так что задавайте вопросы и внимательно слушайте ответы; будьте любопытны, терпеливы и наблюдательны. Не делайте скоропалительных выводов, с ходу решая, что произведение искусства «не в вашем вкусе». Иначе, как на свидании, вы можете упустить вашу родственную душу или любовь всей своей жизни.

Когда мне было тринадцать, родители подарили мне на Рождество огромную книгу об искусстве. Том с картинами, рисунками и изобретениями Леонардо да Винчи. В книге были большие цветные репродукции: «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом» (ил. 3), «Мона Лиза», «Иоанн Креститель», а также разворот с впечатляющим изображением Тайной вечери. Еще в моей книге были пейзажи, анатомические наброски, новаторское оружие и летающие машины – и всё это выглядело невероятно круто. Я восхищался деталями и внимательно их разглядывал. Но лучше всего я запомнил то, что все эти полотна и рисунки не вызвали во мне отклика, и это всколыхнуло волну тайного стыда, ведь я знал, что Леонардо считался одним из величайших художников всех времен. Как же это характеризовало меня, искусство и Леонардо, если его творчество меня нисколько не трогало?

Что мне в то время нравилось, так это боевые искусства, музыка, участие в спектаклях и рисование своих собственных картин. Я гордился четкими карандашными картинками, которые делал с черно-белых фотографий, тщательно прописанными портретами друзей и рок-звезд и изображениями машин. Но в глубине души я осознавал, что всё это – не искусство, хотя понятия не имел, что такое искусство на самом деле и чего не хватает моему творчеству. Тогда я чувствовал, что мои собственные картины выходили из-под моей руки с подозрительной легкостью, притом что для них требовалось много времени; что для создания настоящего искусства нужно нечто большее, нечто другое. Школьные учителя и преподаватели колледжа приветствовали мое желание создавать произведения искусства на любые интересующие меня темы. Но Леонардо – а на самом деле искусство как таковое – оставался для меня вне досягаемости. Теперь я знаю, чего не хватало моим ранним, пусть и столь тщательно прописанным, фотореалистичным картинам. Они были иллюстративными, плоскими и бесформенными. В них не было структуры, света, ритма и музыки. Им не хватало поэзии, порыва, жизни. Тогда я был скорее копиистом, чем художником.

На занятиях по искусствоведению я узнал о периодах и стилях, символах, мифологии, историческом контексте и инновациях в искусстве. Мне рассказали, что Леонардо знаменит, помимо всего прочего, тем, что усовершенствовал воздушную перспективу – метод изображения удаленных предметов, предполагающий смягчение очертаний, обобщение деталей, уменьшение яркости цвета и создание иллюзии глубины заднего плана в сравнении с передним. Я также узнал о голландском художнике-абстракционисте Пите Мондриане, который, через четыреста лет после Леонардо, стал известен благодаря тому, что свел живопись к первичным элементам – вертикали, горизонтали и основным цветам – красному, желтому и синему, а также черному и белому. Но в какой-то момент я понял, что выдающимися этих художников сделало не новаторское стремление к правдивой передаче окружающего мира и не радикальный порыв к абстракции.

Действительно великие художники являются таковыми не потому, что включают в свои работы все необходимые символы, и не потому, что создают невероятно точные изображения мужчин, женщин, растений и животных, и не потому, что их творчество радикально. Я понял, что величайшие представители фигуративного искусства, такие как Леонардо, не подражают природе, а скорее – как и величайшие художники-абстракционисты, такие как Мондриан, – перевоплощают свое понимание реальности. Именно умение художника трансформировать свой опыт отличает его или ее от других. Я понял, что художники – поэты, а не копиисты и что в их творчестве важно не что, а как.

Прошло много времени, прежде чем я построил настоящие отношения с самим произведением искусства, а не с его сюжетом. Я долго не мог сойти со своего собственного пути – чтобы докопаться до правды произведения искусства, увидеть ее и оценить. Меня не интересовала книга с картинами Леонардо, потому что я был равнодушен к его изображениям святых и ужина группы людей за длинным столом. Меня не впечатляли абстрактные, плоские и разноцветные прямоугольники Мондриана, потому что я не чувствовал с ними связи и разве что ассоциировал его искусство с цветными узорами на автобусе семьи Партридж. Я не понимал, что любой сюжет – будь то христианские святые, греческие боги, вазы с фруктами или модернистские абстракции – под рукой настоящего художника становится откровением.

Для меня всё изменила написанная в 1928 году абстрактная картина Пауля Клее «Воющая собака» (ил. 2). Я увидел ее на выездной экскурсии в колледже и был поражен. «Воющая собака» не была первой увиденной