Антон Первушин - Отдел «Массаракш»

Тот самый корабль или… гм… осколок, на котором вы были зачаты, все еще вращается вокруг Саракша? — спросил Комов.

Легкая улыбка тронула губы Колдуна.

Вам лучше знать, — проговорил он. — Ведь вы недавно прибыли из межмировой пустыни, а я — давно.

Хорошо, — пробормотал грязевик, судя по тону, слегка разочарованно. — Я сформулирую вопрос иначе. Вы когда-нибудь видели схожие корабли здесь, на поверхности Мира?

Колдун не спешил отвечать. Он по-прежнему смотрел на Птицелова, но значение его взгляда изменилось. Теперь он больше не удерживал младшего агента на месте, но и не приказывал выйти. Не приказывал, хотя ждал от него именно этого.

Птицелов не смог встать, ноги у него были ватные. Он выбрался из пещеры ползком, и на самом выходе услышал, как Колдун вновь солгал грязевику: «На поверхности Мира я не видел кораблей иномирян».

Далеко уползти Птицелов не сумел. Ошеломительно свежий после лампадного чада и вони мышиного помета воздух лишил его остатков сил. Куда бы он ни посмотрел, отовсюду ему мерещились змеиные глаза Колдуна.

Птицелов прислонился спиной к обломку ракушечника и так сидел несколько минут, впитывая ароматы ночного леса, темной стеной окружающего убежище. Постепенно морок отпускал. Руки и ноги вновь стали послушными, а в голове зашевелились вялые, будто змеи после зимней спячки, вопросы.

Где Лия? Почему Колдун лжет грязевику? Скоро ли все это закончится, массаракш-и-массаракш?!

В плечо ему вдруг вцепились крохотные острые коготки. Птицелов вздрогнул, открыл глаза, осторожно скосил взгляд. На плече у него сидела слепая птаха — перебирала лапками, разевала клюв. Тихий, на грани восприятия голос, проник в сознание Птицелова.

«Лии нет здесь… Я отправил ее в поселок, к принцу-герцогу… Подальше от вашей экспедиции… Не бойся за Лию, Птицелов, Псой надежно ее стережет… Он не даст и волоса упасть с ее головы… Ты спрашиваешь себя, почему я солгал иномирянину?.. Потому что я сам наполовину иномирянин… Ты знаешь, что иномирянам доверять нельзя… А если и можно, то лишь наполовину… Прощай!..»

Птаха отпустила уже порядком истерзанное плечо младшего агента и упорхнула обратно в пещеру. Птицелов остался сидеть в полнейшем обалдении. Он даже не заметил, как из пещеры вышел господин Первый. Постоял над ним в раздумье, пробормотал: «Любопытный малый этот Колдун, надо будет пригласить его к нам…», потом сунул под нос Птицелову какую-то остро пахнущую дрянь. Младший агент встрепенулся, вскочил. Ноздри горели. Глаза отчаянно чесались. Он бы заплакал, если бы умел.

— Ого, — сказал Комов с уважением. — Ни слезинки! Выходит, ты и вправду потомственный герцог Хаззалгский, унаследовавший шестипалость от предка по материнской линии, славнага императора Кирогу Второго. И не только шестипалость, но и фамильную редукцию слезных желез. «Глаза императора оставались сухими, как южная пустыня, — процитировал грязевик книгу, по которой Птицелов когда-то научился читать, — даже в тот прискорбный миг, когда любимые его Стальные Эскадроны до последнего всадника утонули в зыбучих дюнах, охраняющих подступы к столице злополучнага княжества Ондол». — Господин Первый покровительственно похлопал потомственного герцога по плечу. — Ну-ну, не таращьте так фамильные глаза, ваше высочество, они вам еще пригодятся… Ведь им предстоит увидеть лучший из возможных миров — планету под названием Земля!

Ветер гудел над меловыми утесами. Мировой Свет мерцал, будто ночное освещение в общежитии ДСИ. Косматые тучи плыли в сторону Столицы, суля горожанам бессонную ночь в бомбоубежищах под стенания сирен радиационной тревоги.

Васку Саад, он же Диего Эспада, прохаживался по краю просторной поляны, на которую должен был приземлиться массаракш-корабль грязевиков. Господин «старший агент» садил сигарету за сигаретой, да время от времени отвечал что-то на своем языке Малве-Марте, которая, судя по интонациям, бранили его л: пристрастие к местному табаку. Таан-Раулинг сон лежал на земле, в одной руке он держал кусок известняка, в другой— странную лупу без стекла. Бывший штаб-врач изучал окаменелости, покусывая от усердия губы. Хотя что там

можно разглядеть, если в лупе нет линзы?.. Ко- мов сидел, прислонившись спиной к скальному останцу, — и всем казалось, будто он дремлет. Молодой стажер пристроился рядом с ним и пытался читать вслух колонку новостей из старого выпуска «Гвардейца», но ветер трепал страницы и мешал Леве сосредоточиться на пока что незнакомых канцеляризмах.

Грязевики отдыхали. Они ждали появления с небес фантастического транспорта, как ждет трамвая иной горожанин. Рабочий день закончился, премия — в одном кармане, в другом — бутылка краснухи, ай да я, в общем… только устал сильно. Где же этот трамвай? Чего так долго?..

Птицелов тоже спрятался от ветра за останцем. Уселся на свернутый спальник, вытянул ноги. Ему так хотелось курить, но… не просить же сигарету у грязевика!

То, что осталось от Темного Лесоруба, грязевики разложили на двух плащах и на пожелтевшей газете «Слово Отцов». Птицелов старался не глядеть на останки человекоподобной машины иномирян, однако помимо воли его взгляд то и дело останавливался на оплавленных обломках. Спинной кожух, похожий на жесткие крыльца жука, местами отошел, под ним поблескивали стеклянистые трубки да пузырьки. Грязевики очистят гарь, разложат пузырьки по пробиркам, а через год-другой научатся выращивать таких же страшилищ. И разбредутся они по Миру, словно тараканы по кухне, — не переловить, не вывести. Но это будет, как говорится, уже другая история.

Птицелов прощался с Миром.

Прощался с меловыми утесами, окруженными пылевой взвесью. С ветром пустошей Приграничья и небесным светом. С сухим ковылем и даже с камнями, покрытыми разноцветными лишайниками.

Молча прощался, без лишних эмоций. Улыбаясь и посасывая травинку.

…Потом грязевики посмотрели вверх, и Птицелов посмотрел вверх. Вроде все было как прежде — тучи неслись с юга на север, сверкал в прорехах Мировой Свет. Но грязевики что-то учуяли, и Птицелов, как ни странно, тоже что- то учуял. Васку перестал вышагивать, сорвал с головы кепи, и ветер тут же взлохматил его волосы.

Ребята, кажется, за нами опять самосвал прислали, — сказал он, углядев что-то в небе. — Ну что тут поделаешь!..

Птицелов встал. Ноги сейчас же заныли, требуя, чтоб отдых продолжился. Но он не мог усидеть на месте. Ему стало страшно и одновременно — жутко любопытно. Доставшиеся от предков инстинкты требовали, чтобы он бежал отсюда как можно скорее и по возможности подальше — за Голубую Змею, в южные джунгли или тундру чучуни. Но он оставался агентом Отдела «М», а любой агент — исключая разве что Васку Саада — голову бы положил, лишь бы увидеть корабль иномирян вблизи.

Лишь бы пощупать «железной птице» перышки…

Малва-Марта выудила из кармана плаща косметичку. Открыла плоскую крышку, деликатно подцепив ее ноготками, и принялась прихорашиваться. Комов вышел из сонного оцепенения. Кряхтя, поднялся, поглядел на фрагменты Лесоруба так, словно в первый раз увидел. А Раулингсон подошел к Птицелову и положил руку ему на плечо.

Не горюй, друг мой, — сказал бывший штаб-врач. — Придет время, и ты обязательно вернешься… Сюда…

Птицелов поглядел Таану в глаза. Чутье на ложь не всегда срабатывало, когда дело касалось грязевиков. Но если срабатывало, то уж срабатывало…

Тень пала с небес, подобно атакующему мезокрылу. Тень двигалась столь стремительно, что Птицелов почти сразу же потерял ее из виду.

Ни надсадного рева двигателей, ни шума винтов, а тень — все ниже и ниже. Только тонко свистит ветер, рассекаемый короткими крыльями.

Васку и стажер принялись колдовать над останками Лесоруба. Они что-то перекладывали, что-то накрывали оставшимися плащами. Ветер крепчал, поэтому им приходилось кричать, подкрепляя слова жестами.

В то же время массаракш-корабль грязевиков снизил скорость, заложил вираж над утесами, а затем завис над поляной. Птицелов вспомнил, о чем ему рассказывал капрал Boxy: может, корабль грязевиков и действительно походил на яйцо высотою с башню ПБЗ. Может быть. Может, Таана-Раулингсона действительно сумели вылечить, хотя обломки ребер грязевика тогда торчали наружу, и сквозь дыру в груди виднелись наполненные кровью легкие. Тоже может быть…

Малва отвернулась к останцу, натянула капюшон и прикрылась им. Малве не хотелось, чтоб пыльная круговерть подпортила свежий макияж. Устройство, которое Комов держал у лица, для радиостанции было слишком маленьким, тем не менее главный грязевик об этом не догадывался и громко говорил в него. От этого нечеловеческого языка Птицелова уже начало тошнить.