Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил

Он умылся из поднесенной лохани, ему вновь расчесали волосы и бороду.

Нарядный Грим вышел из шатра, и в сопровождении той же полудюжины воинов отправился к возвышавшемуся в полумиле от лагеря холму.

Там на холме все уже было приготовлено для жертвоприношения.

Обнаженный по пояс Каррас с кривым ножом в мускулистой руке, стоял неподалеку от плоского камня, на котором лежал лошадиный череп, покрытый бурыми потеками засохшей крови.

Только тут, при виде ножа в руке великого кагана какая-то часть Грима взвыла от желания жить, но асир не замедлил своей поступи.

Сейчас, когда все уже решено, умолять о пощаде и рваться прочь значило бы выглядеть жалко пред лицом суровых киммирай. А Грим хотел уйти с честью, как истинный сын своего гордого племени.

Ни один асир не уподобится сыну собачьего народа!

Или богю.

Все было готово для кровавого ритуала.

Но тут раздался отдаленный крик, топот конских копыт, свист веревок.

Грим обернулся и увидел, что в его сторону вихрем мчится неоседланный конь снежно-белого окраса, с одним-единственным черным пятном во лбу. Следом за испуганно ржущим животным скакал на взмыленном, шатающемся от усталости коне Дагдамм.

Размахивая в воздухе веревочной петлей, Дагдамм злобно что-то кричал.

За Дагдаммом едва поспевало с полдюжины всадников, растянувшихся по степи чуть ли не на полмили. Кто-то из них держал наготове веревку, кто-то петлю на конце длинного шеста, а кто-то и просто вцепился в гриву коня и думал только о том, как не разбиться оземь во время безумной скачки.

Белый конь метнулся в сторону, обходя Грима и Карраса, и промчался еще с полмили на юг.

Завывающий Дагдамм почти настиг его, когда измученный конь царевича споткнулся и упал, выбросив из седла всадника. Сын Карраса ловко приземлился, почти сразу же поднялся, и готов был тут же вскочить в седло, но его рыжий скакун бросился прочь от яростно ругавшегося всадника, и тот, проклиная свою неудачу, побежал за ним, опять раскручивая веревку.

Приключение это было довольно комичным, и рассмеялся даже Грим, который ожидал, когда ему перережут горло.

Каррас изумленно посмотрел на приговоренного к смерти.

Спутники Дагдамма некоторое время пробовали ловить стремительного белого жеребца, но тот неизменно уворачивался от их петель. Во время очередного стремительного рывка неуловимый конь чуть не сбил с ног Карраса, и Грим вцепился в гриву зверя, который почему-то тут же затих.

Асир принялся гладить косившего налитым кровью глазом жеребца по стройной шее, где под шелковистой шерстью виднелись мышцы прочные, как вековое дерево, по длинной узкой морде, и шептать ему какие-то бессмысленные успокаивающие слова на родном языке.

И белый конь покорился ему.

Когда подбежал мокрый от пота, покрытый пылью и злой как сотня поднятых с лежки кабанов, Дагдамм, белый конь уже мирно щипал свежую траву, лишь иногда потряхивая гривой, а в полушаге от него ступал Грим, все еще гладивший буйного зверя по шее.

Каррас убрал свой кривой нож в ножны.

— Отец! — вскричал Дагдамм. — Почему асир жив еще?! Если ты не хочешь делать это сам, дай мне перерезать ему горло!

И царевич, в самом деле, потащил из ножен кинжал, но голос Карраса ударил его, словно бич.

— Не смей! Запомни Дагдамм, с этого момента тот, кто занесет меч над Гримом, будет убит. Тому, кто хотя бы заговорит об этом, я велю сломать хребет и бросить его в степи волкам!

— Проклятье Крома! Что такого случилось?

— А ты сам разве не видишь, сын? — Каррас поднял руку и указал на Грима и белого коня.

Что странного в зрелище человека, выгуливающего коня, подумал Грим.

Но на лицах киммирай и даже самого Карраса читалось что-то похожее на благоговение.

— Послушай меня, Грим из рода асиров. — обратился к нему великий каган. — Ты избран богом Таранисом, потому что конь этот, который так легко примирился с тобой, это священный зверь Тараниса, отобранный ему в дар из многих тысяч других. Этот белый конь, в котором наши шаманы видят дух Тараниса, владыки грома, всегда был совершенно диким. Он искалечил и убил нескольких моих конюхов. Он никогда не знал седла, потому что на нем ездит сам повелитель грозы. Когда подойдут к концу его дни, его череп станет такой же святыней, как этот. — Каррас указал на кровавый череп, над которым чуть не пресеклась жизнь Грима. — А пока мы заботимся о нем, как ни об одном коне во всей Великой Степи, поим ключевой водой и кормим хлебом, чешем его гриву и отпускаем скакать в любых табунах. Я не принесу тебя в жертву Таранису, раз сам владыка грома избрал тебя. Отныне ты будешь хранителем священного коня Тараниса, и твоя жизнь пресечется, только если ты погубишь священного скакуна. Таково мое слово.

Грим выслушал эту речь и благодарно поклонился.

Каррас не даровал ему смерти, зато даровал новую жизнь и смысл в ней.

Быть хранителем священного коня, состоять в ближней свите великого кагана — почетная участь даже для того, кто в прежней жизни был прославленным воином.

Грим обернулся, и увидел горящие ненавистью глаза Дагдамма.

Новая жизнь — новые враги, подумал он, и повел послушно пошедшего за ним коня Тараниса к лагерю.

На следующее утро Грим проснулся с рассветом и отправился исполнять свои новые обязанности. Они были мало отличимы от работы конюха, но окружены сакральным смыслом. Сам асир не видел в безымянном белом коне, посвященном богу, ничего сверхъестественного.

Это был просто конь, ко всему конь глупый, злобный, трусливый и коварный. Он действительно убил мальчишку-конюха, забив его копытами, а двух других так крепко искусал и истоптал, что один бедняга остался сухоруким, а второй и вовсе тронулся умом и стал панически бояться лошадей, что превратило его во всеобщий объект насмешек. Только старые женщины, да малые дети жалели полоумного, который бродил по лагерю, клянчил подаяние и трясся как лист на ветру при виде любого скакуна.

Любое другое животное за эти выходки пошло бы в котел, но белого злодея охранял священный статус. Более того, кажется дурная слава лишь укрепила репутацию волшебного, избранного зверя. Ходить же за ним стал Дагдамм, обладавший такой силой, что, вцепившись в гриву мог поставить на колени упирающегося боевого скакуна.

Царевич тоже боялся коня, не подходил к нему без крепкой палки. Наверное, Дагдамм сумел бы укротить коня, но такой задачи перед ним не стояло. Белый возил на себе незримого Тараниса, и единственным предназначением его было следовать всюду за Каррасом.

Дагдамм тяготился своими обязанностями, потому что набожности в нем было столь же мало, сколь и милосердия, но должность хранителя, несомненно, была почетной, и передача ее чужестранцу, да еще и такому который приложил руку к смерти Конана, вызвала у царевича очередной приступ гнева.

Все это Грим узнал от самого Дагдамма, который пришел к нему вечером, совершенно пьяный и разразился длинной, путаной речью, по большей части, состоявшей из ругательств.

Дагдамм несмотря на свою телесную мощь, напоминал Гриму рассерженного ребенка. Несомненно, царевича угнетало всевластие грозного отца. Не имея сил восстать на Карраса, Дагдамм утверждался над нижестоящими, тираня их жестоко и бессмысленно, раздавая направо и налево затрещины и пинки.

Ему было двадцать два года, лицо его оставалось еще юношеским, а руки были толщиной с бедра обычного человека и сплошь из мускулов.

О более опасном враге можно было и не мечтать.

Разве что князь Лют, но Лют далеко, а Дагдамм — рядом.

Грим оседлал своего коня, и, накинув на шею священному белому веревочную петлю, отправился к реке.

В то время, когда Грим поил лошадей, Дагдамм еще крепко спал, оглушенный выпитым и усталостью.

Он проснулся, когда солнце стояло уже высоко и вокруг шумел огромный лагерь.

Дагдамм сел, и обхватил голову, так сильно в нее ударила кровь, отравленная винными парами.