Фанфикс.ру - Фанфик Everything I am

— Извини, — шепчет Рон, бочком проходя мимо зельевара, который приблизился к столу, за которым я сидел, и со сдержанным бешенством ждет, когда мы останемся одни.

Зачем, скажите, я это сделал? Мне надоело жить?

Этот риторический вопрос крутится у меня в голове все время, что я сижу, уставившись на мутную жижу в котле. Даже звук захлопнувшейся двери не заставляет меня поднять голову. Я вздрагиваю, когда мутно отблескивающая жидкость внезапно исчезает из моего поля зрения. А затем в подбородок мне упирается палочка, вынуждая посмотреть вверх. Ему в лицо.

О боги, нет. Только не это. Я зажмуриваюсь в ожидании проклятия. И с чего мне показалось, что Снейп стал мягкосердечнее? Я просто идиот.

Он терпеливо дожидается, пока я все же взгляну на него, а затем направляет палочку на отодвинутый и все еще воняющий какой-то мерзостью котел:

— Evanesco!

Неудавшаяся бурда, которая должна была в теории представлять собой один из вариантов зелья от ожогов, исчезает, и Снейп решительно сбрасывает со стола оловянную посудину. Котел со звоном летит на пол, а Снейп нагибается ко мне, опираясь руками о столешницу, и шипит в лицо:

— Поттер, вы не могли бы потрудиться объяснить мне, что означает ваше поведение в последние месяцы? Соорудить такое смердящее безобразие «случайно» не под силу даже вам. А если под силу, то это было последнее, что вы сумели сделать в моем классе. Однако я подозреваю, что вы сделали это умышленно. Новый подвиг, Поттер? Сварить самое ужасающее варево за всю историю школы? Вы всегда были невыносимы, — продолжает Снейп, и я понимаю, что он оседлал любимого конька, — но даже этот прискорбный факт, увы, не объясняет причин Вашего поступка. Вы, разумеется, весь в отца, он славился своей экстраординарностью...

Он бросает мне в лицо последнюю фразу, и внезапно размышления, которым я предавался на его уроках, явственно всплывают в памяти. МакГонагалл предупреждала меня не забываться… Наплевать.

Мою голову словно обносит ветром, и не вполне понимая, что именно говорю, я возражаю:

— Не весь.

— Что?

Я перебиваю Снейпа посреди фразы, и он, кажется, приходит в окончательное неистовство. Лишь бы уцелеть, если он решит сделать со мной что-нибудь. А впрочем, одергиваю я себя, что он может сделать? После смерти Сириуса что-то умерло во мне, и одной из составляющих этого «чего-то» была способность бояться. Я видел самое страшное во время битвы в Отделе Тайн. С тех пор я не боюсь смерти — так что уж бояться Снейпа?

Я поднимаю голову, и впервые за все время нашего знакомства привычный трепет отступает. Я смотрю, как он ловит губами воздух, и спокойно повторяю:

— Я не «весь в отца», сэр. Я вообще не такой, как мой отец.

Повисает долгая пауза, во время которой мне, по идее, следует озаботиться отсутствием завещания. Вместо этого я жду, глядя в стену за плечом Снейпа, какой кары удостоится моя дерзость. В конце концов он выпрямляется в полный рост и устремляет на меня взгляд, в котором я вижу насмешку. Совсем не тот эффект, на который я рассчитывал. А затем Снейп начинает говорить, и я понимаю, что окончательно утратил способность разбираться в происходящем. Потому что он не кричит, не унижает меня, словно не опускается до проявления эмоций. Или не испытывает их. Даже привычного отвращения.

— Вы, Поттер, вероятно, полагаете, что сейчас я стану доказывать ваше семейное сходство, перечисляя вошедшие в поговорку фамильные черты, а затем вышвырну вас за дверь. Что ж, это было бы только справедливо. Однако у меня нет ни малейшего желания марать о вас руки. Выход в том углу, — он размашисто указывает назад, — и вы немедленно покинете кабинет… как только ответите на вопрос. Какого. Черта. Вам. Понадобилось. Это. Делать. Я жду.

— Никакого… мне ничего не понадобилось, сэр, — произношу я, с трудом подбирая слова. Я изумлен. Честно говоря, я ожидал совсем не такого безразличия. Или спокойствия. А чего, интересно знать, я ожидал. — Мне просто не повезло… Толченые осьминожьи щупальца нужно было всыпать после златоцвета, а я…

— Поттер, — бархатно произносит Снейп, — не надо мне рассказывать правила приготовления моего зелья. Объясните, зачем вы это сделали, и исчезните отсюда, наконец!

— Но сэр! — на сей раз уже искренне возмущаюсь я, — почему Вы уверены, что я сделал это нарочно?

— Потому что я наблюдал.

Туше. Я не знаю, что возразить, и чувствую, как против воли предательская краска заливает щеки. Засыпался. Но кто мог знать, что у него глаза на затылке?

Решив, что терять больше в любом случае нечего, и мельком прокляв тот факт, что при общении со Снейпом мне слишком часто становится нечего терять, я спрашиваю:

— Сэр, а почему Вы наблюдали за мной? Зачем?

Снейп фыркает:

— Это профессиональная обязанность, Поттер: следить, чтобы студенты, находящиеся на моем уроке, не угробили себя чрезмерным усердием… или отсутствием интеллекта. — Он отворачивается и направляется к своему столу. Почудилось мне или нет, что глаза его блеснули, когда он услышал мой вопрос?

Я сижу, не смея подняться с места, и изучаю судорожно переплетенные пальцы рук.

Снейп усаживается в глубокое кресло, разворачивает какой-то свиток и углубляется в чтение, время от времени презрительно хмыкая и отчеркивая текст черным пером, которым постукивает по губам.

Я неслышно вздыхаю. Это была последняя пара, и Снейп наверняка знает об этом. Теперь с него вполне станется задержать меня здесь допоздна, и прощай тренировка по квиддичу.

Ведь ответа на его вопрос у меня нет.

В самом деле нет — не говорить же, что хотел узнать, как он ко мне относится. Не изменился ли. Глупо — такие, как он, не меняются. Ненависть — всегда ненависть. Ну и какое мне до этого дело?

Я вздыхаю громче.

— Прекратите сопеть, Поттер, — доносится от стола, — ваше общество и так в достаточной мере утомительно. Если вы придумали, что сказать относительно ничегонеделания на моих уроках и сегодняшнего идиотизма, можете озвучить, и я с удовольствием от вас избавлюсь.

Я молчу, и Снейп теряет терпение:

— Поттер, если вы рассчитываете отмолчаться, словно мученик на допросе, то напрасно тратите свое и мое время. Мой день не резиновый, и если через минуту я не услышу членораздельного ответа, получите взыскание на всю следующую неделю.

Я молчу.

— Отлично, — зло произносит Снейп, поднимая глаза от пергамента, — с завтрашнего дня в течение семи… десяти дней будьте любезны являться сюда к восьми часам вечера. И не вздумайте опаздывать. А теперь вон отсюда!

Последние слова звучат так знакомо, что я испытываю почти радость, услышав их. Я торопливо подхватываю сумку и покидаю класс, не оборачиваясь.

За дверью ждут встревоженные Рон и Гермиона.

— Ну что, Гарри? — участливо осведомляется Рон. Гермиона хмыкает, намекая, что я сам виноват, однако кивает,

присоединяясь к вопросу. В ее глазах снова какое-то непонятное выражение, но сейчас мне не хочется задумываться над тем, что оно означает.

— Снейп назначил мне взыскание. На две недели вперед, — говорю я, увлекая их по коридору к лестнице, ведущей из подземелий. Зачем я преувеличил срок? Я не знаю; может быть, я просто опасаюсь, что при тесном общении во время отработки разозлю его, и продолжительность нашего… общения увеличится.

Не хотелось бы, но это ведь Снейп, и готовым следует быть к худшему.

— На две недели? — охает Рон, — вот скотина!

— Рон! — обрывает его Гермиона.

Мы устало поднимаемся по лестнице, а я пытаюсь понять, отчего почти не чувствую ни злости, ни негодования.

Наверное, оттого, что при тесном контакте со Снейпом можно все-таки попытаться узнать, сохранилась ли у него карта Мародеров.

Правда, остается неизвестным, как я собираюсь это выяснить. Мне всегда было сложно найти благовидный предлог, даже для того чтобы выпытать что-то у Сириуса или у Люпина. А ведь один из них был моим крестным, а второй теперь фактически занял его место. Не может быть и речи о том, что мне удастся случайно навести Снейпа на разговор — разве что на обмен парой проклятий. И то не самых опасных, поскольку он… не хочет марать об меня руки, так он сказал? Я знаю, он всегда именно так ко мне и относился — почему сейчас я чувствую себя оскорбленным. Нет, безусловно не потому, что вообразил между нами какую-то общую тайну. Или заподозрил, что он не уже не так ожесточенно воспринимает мое постоянное присутствие в его мире.

А почему, черт побери?

Почему?

Я не могу найти ответа. И это уже не впервые, когда речь заходит о том, что как-то связано со Снейпом. Мне это не нравится, вот и все. Мне хватает головоломок и без того, чтобы думать о профессоре Зельеварения, двуличном, грязном, в мантии, развевающейся за его спиной, словно черные крылья.

Назавтра второй парой, на которой я наконец толком просыпаюсь после того, как полночи прометался по сбивающимся горячим простыням — надо хоть Добби сказать, что ли, пусть проветривают перед сном получше! — стоит Травология. Профессор Стебль во вводной части урока подробно говорит о влиянии отвара из цветков папоротника, высушенных и перемешанных с протертыми корнями мандрагоры, на усиление магического поля колдуна или колдуньи, и Финниган не выдерживает: