Максим Осинцев - Консорциум. Книга вторая. Переписать судьбу

А самое главное в том, что технологии уже осваиваются. Хотя вернее сказать, пускаются в люди. Ибо долгое время после создания исинов, в особых кругах было некое правило, запрещающее использование спутников в каких-то устройствах, что те могут привести к смерти своих хозяев. Но это уже в прошлом и спутники встраивали почти во все, что только на глаза попадется.

Мы должны были ехать даже с учетом пробок на дорогах, которых, кстати, было и не так много, всего четыре часа, но из-за каких-то неисправностей в спутнике робо-такси, наша дорога заняла целых шесть с половиной часов. И, скажу честно, если бы не условия в этом такси, я уже спустя час волком бы взвыл. А так, удалось даже немного поспать.

Проснулся я от толчка Малого, который, как и я сонно протирал глаза.

— Кажись, добрались.

Робо-такси само открыло дверцы и мы, без всякого желания, выбрались наружу. Я видел пансионат не впервые, и он уже был не способен меня удивить, но на моего друга, кажется, он произвел впечатление.

Само здание предстало перед Малым большим белоснежным изваянием из стеклянных матовых панелей, которые при солнечном свете становились плотными. И только в ночи или сумерках, они становились прозрачными. Интересный дизайнерский ход, но мне он никогда не нравился, хотя надо отдать должное дизайнеру, — всем остальным это произведение искусства нравилось так сильно, что были прецеденты, как вполне здоровые и молодые люди желали снять здесь комнату на выходные или даже на месяц.

На крыше пансионата стояли резные статуи, изображавшие разные картины из ветхого и нового заветов. Я подобное никогда не ценил и относился с долей скептицизма, но никогда не сомневался в вере других и не пытался их переубедить или заставить разуверить. Вера — дело личное и каждого отдельно.

За зданием находился обширный участок с беседками, небольшими садиками с ручейками, озерцами и прочим, что легко можно было отнести в категорию «ландшафтный дизайн».

Весь пансионат создавался внешне только для того, чтобы создавать эффект спокойствия и благополучия. Эффект расслабленности и умиротворения.

Внутри же все было кардинально другим. Спортивные залы. Массажные кабинеты. И прочее, прочее, прочее. Все для людей от людей.

Мы вошли внутрь и ко мне тут же подбежала молодая девушка, которая дружелюбно улыбалась и была запахнута в белый халатик.

— Добро пожаловать! — промурлыкала девушка на французском. — Я могу чем-нибудь вам помочь?

— Меня зовут Виктор Вайс и я хотел бы посетить свою подопечную, — произнес я и тут же увидел удивление в глазах девушки. Она просто пожирала меня взглядом. Скорее всего, еще одна девочка, которая очень хочет найти богатенького папочку и жить без забот. А здесь еще и появлюсь я, человек, который вложил достаточно большую часть денег в строительство этого самого пансионата. — Я могу увидеть Жюли Крэттоф?

— Да, конечно, господин Вайс, — тут же защебетала «охотница». — Она сейчас на прогулке в садах. Я провожу вас, — и только сейчас она заметила Малого, который ничерта не понимал из нашего с ней разговора, — и вашего спутника.

— Не стоит. Я и сам прекрасно знаю дорогу.

Мои слова тут же отозвались эмоцией на лице девушки. Смятение и разочарование. Но лишь на секунду, а затем вновь улыбка, но сейчас уже натянутая, словно маска.

— Господин Вайс, если у вас будут вопросы — обращайтесь!

— Всенепременно, — отозвался я и зашагал к заднему выходу, ведущему в сады. Малой следовал за мной.

В саду Малой задержался еще на какое-то время, разглядывая чудеса, которые сотворил дизайнер. Я лишь мельком обратил внимание на трель какой-то птицы, сидящей на карнизе. Но только я на нее глянул, как она скрылась за зданием пансионата. Отчего-то все, что меня окружало — начинало меня раздражать. Стало противно, что я вложил свои деньги во все эту «красоту».

Но все мои негативные мысли тут же были развеяны, как только я увидел ее. Жюли. Уже старушка, сидящая в кресле. Ноги скрыты под пледом, а ручки лежат на нем. Глаза прикрыты и, кажется, она спит. Даже тревожить ее, как-то не хочется. Можно просто сидеть рядом и смотреть, как спит старушка, боле не знавшая невзгод.

Но как только я сел напротив нее, на скамейку, ее веки разомкнулись, и она глянула сначала на меня, а после на Малого. Вернула взгляд на меня и улыбнулась, но как-то устало что ли.

— Виктор, — произнесла своим дрожащим голосом, хотя в молодости он был у нее таким звонким и задорным. Но время берет свое. — Ты пришел, мой друг. А я вот сидела и ждала тебя.

Она улыбнулась вновь, и усталость с ее лица как рукой сняло, а в глазах появился детский беззаботный и до одури счастливый огонек.

— Почему тебя так долго не было? — а вот в ее голосе появились нотки обиды, но столь мимолетные, что их можно было и не заметить.

Даже в свои пятьдесят девять лет Жюли была красавицей. Кожа гладкая с лишь небольшим намеком на морщины. Волосы, правда, поседели, но даже среди белых волосков появлялись все те же каштановые.

— Извини, — говорю я и беру ее руки в свои. — Был занят на работе.

И вновь улыбка. Она аккуратно достает свою ручку и тянется к вороту своего свитера, — утро выдалось прохладным, — и потянула за цепочку, что висела на шее. И совсем скоро в ее руке появилась фигурка пса, которую я ей передал пару лет назад.

— Ты искал этих милых зверушек? — голос у нее такой невинный, что тут просто нельзя ответить ложью. Детям нельзя врать, а ведь она именно ребенком и была. Возможно, тело ее и было старо, но разум, пусть и воспаленный травмой, — это был разум ребенка.

— Да, именно их и искал.

Она сжимает фигурку пса и что-то видит. Я не могу знать, что именно, но догадываюсь, что она смотрит мое прошлое. Со способностью пса я был знаком и прекрасно понимал, что так Жюли могла узнать намного больше, чем получить, просто пребывая каждое утро в этом кресле в саду. С фигуркой пса она оживала. По-своему, но оживала.

Хотя у предмета была своя цена. Жюли совсем забыла английский и всю свою жизнь в США, до инцидента с вирусом «Армагеддон». И я был готов заплатить такую цену, если ей стало легче в чем-то другом, и это было именно так. Она стала запоминать какие-то события из жизни пансионата. Вспоминала книги, которые прочла за свою жизнь и многое другое. Но совсем скоро, мне придется вернуть ее к забытию.

Мне еще предстоит извиниться перед Жюли, но ведь это все ради Элизабет. Жюли должна это понять. Нет, она обязательно поймет и скажет: «Иди! Она тебя ждет!»

Долгое время мы сидели вместе, и она рассказывала мне разные истории. О соседке, которая в молодости была талантливой актрисой. О докторе Перье, который назначил ей очередную процедуру. О том старичке, что живет в палате «248» и вот в данный момент пытается пробежать кружок вокруг небольшого футбольного поля. Он присылал ей цветочек.

Как мне не хватало этих, с одной стороны, глупых историй, а с другой — таких жизненных. Не хватало Жюли, вечно рассуждающей обо всем, что ее окружало и этом взгляде, который всегда направлен в небо, чтобы увидеть солнце и понять, что даже этот день прожит не зря. Эта не ясная мне старческая философия жизни, которая кажется такой медлительной, но с возрастом появляется другой термин: «рассудительной».

Малой же нас почти не слушал, да он нас и не понимал, поэтому он внимательно читал какую-то книгу, которую на всякий случай захватил с собой. Да и Жюли до него не было никакого интереса. К ней вновь приехал я и это был повод праздновать. Нет, не так, как представили бы многие. Праздновать можно и в душе. Тихо, чтобы никто не мог услышать, но так радостно, что улыбка даже при явном усилии не сползет с твоего лица. Именно такой и была Жюли. Даже в старости и с болезнью, она оставалась живой!

Но все рано или поздно должно закончиться и наша с ней встреча должна была подойти к концу. Мне даже ничего не нужно было говорить. Жюли понимала все сама.

— Тебе пора уходить, Виктор. Мне было очень приятно тебя видеть.

А я сидел и смотрел на нее. Я не мог что-либо сказать. А ведь я приехал сюда за фигуркой пса. Я должен был его забрать ради Элизабет. Но я не мог оставить свою лучшую подругу в беспамятстве. Но Жюли, словно прочла это у меня в глазах и вложила фигурку мне в руку.

— Он нужен тебе больше чем мне. Песик уже сослужил мне службу и ему пора послужить тебе. Иди, Виктор. Она ждет тебя. Я знаю.

Я только и смог, что выдавить из себя:

— Спасибо.

Она вновь улыбнулась и похлопала меня по руке.

— Иди.

Мне было очень тяжело, но я поднялся. Улыбнулся ей напоследок и не сказал этого страшного «Прощай!», так как в глубине души надеялся, что увижу ее вновь. Но понимал, что вряд ли наша встреча состоится еще раз.

А она смотрела так, словно и не думала о том, что мы больше не увидимся, хотя по ее же словам понял, она знала это еще тогда, как только я пришел сюда. Она знала больше, чем говорила или показывала. Но этот взгляд я, наверное, никогда не смогу забыть.