Харуки Мураками - Мой любимый sputnik

– Скажите, иметь такого красивого отца – это для вас как? – поинтересовалась Мюу. – Так, чисто из любопытства спрашиваю.

Сумирэ вздохнула: сколько же раз в жизни ей задавали этот вопрос? – и ответила:

– Ничего особо приятного в этом нет. Все думают одинаково: “Вот – абсолютно красивый мужчина. Просто чудо! А вот – его дочь, так, ничего особенного”. И делают заключение: “Не иначе – какой-то атавизм”.

Мюу повернулась к Сумирэ и, слегка выпятив подбородок, стала рассматривать ее лицо. Словно остановилась в музее перед понравившейся картиной, чтобы рассмотреть ее получше.

– Неужели вы и вправду все это время так считали? Как это неправильно! Вы – очень красивая девушка. Отцу-то уж точно не уступаете! – сказала Мюу. После чего протянула руку и как-то очень естественно коснулась пальцев Сумирэ. – Вы даже не знаете, насколько вы обаятельны.

Лицо Сумирэ запылало. Сердце громко забилось в груди – словно обезумевшая лошадь понеслась бешеным галопом по деревянному мосту.

Они проговорили друг с другом весь остаток вечера, не замечая, что происходит рядом. Вокруг гудела свадьба. Люди вставали и произносили какие-то слова (должно быть, отец Сумирэ – тоже), да и еда, вроде, была вполне приличной. Но в памяти не осталось ни единого воспоминания. Что ела – рыбу, мясо? Как ела – демонстрируя хорошие манеры, пользовалась вилкой с ножом или хватала пишу руками и облизывала тарелки? В памяти – полный провал.

Они говорили о музыке. Сумирэ обожала классику и еще в детстве любила копаться в пластинках, которые собирал отец. Музыкальные вкусы Мюу и Сумирэ во многом совпадали. Обе любили фортепианную музыку и считали, что значительнее 32-й сонаты Бетховена для этого инструмента ничего не написано. А запись этой сонаты в исполнении Вильгельма Бакхауза, выпущенная компанией “Декка”, его трактовка – безусловно образец для подражания, великолепная игра, которой нет равных. И при этом в трактовке Бакхауза столько счастья, столько радости жизни!

А произведения Шопена, записанные еще в эпоху моно, особенно скерцо в исполнении Владимира Горовица – без сомнения, они просто “thrilling”<Thrilling (англ.) – волнующий, захватывающий. >. Прелюдии Дебюсси у Фридриха Гульды прекрасны и полны юмора. А Григ – как он хорош у Гизекинга, какую вещь ни возьми. Прокофьев, когда его играет Святослав Рихтер – здесь есть рассудительная сдержанность и потрясающая глубина моментальных слепков настроения, почему и стоит слушать их очень внимательно. А Ванда Ландовска и сонаты Моцарта для фортепиано в ее исполнении – в них так много теплоты и бережного отношения к произведению: непонятно, почему критики не оценили эту работу пианистки по достоинству.

– А чем ты сейчас занимаешься в жизни? – спросила Мюу, когда закончилась музыкальная часть их разговора.

Сумирэ объяснила:

– Я бросила институт, иногда подрабатываю понемногу в разных местах, а вообще-то пишу роман.

– Какой роман? – поинтересовалась Мюу.

– В двух словах сложно объяснить.

– Ладно, – сказала Мюу. – А какие книги тебе нравятся?

– Все перечислить просто невозможно. Вот в последнее время главным образом читаю Джека Керуака, – ответила Сумирэ. После чего как раз и завязался тот самый разговор о “спутнике”.

Если не считать несколько легких вещей, прочитанных от нечего делать, Мюу почти совсем не брала в руки романов.

– Никак не могу избавиться от мысли, что все в этих книгах ненастоящее, вымышленное, поэтому персонажи не вызывают у меня никаких чувств, – объяснила она. – Всегда так было. – Поэтому ее чтение ограничивалось книгами, в которых реальность описывалась как реальность. То есть почти все, что читала Мюу, было нужно ей для работы.

– А чем вы занимаетесь? – спросила Сумирэ.

– Моя работа в основном связана с другими странами, – ответила Мюу. – Почти тринадцать лет назад мне по наследству досталась торговая компания, которой руководил отец. Сама-то я готовилась стать пианисткой, но отец умер от рака, у мамы было слабое здоровье, да и по-японски она не говорила достаточно свободно, брат еще учился в школе, а я была старшим ребенком в семье. Вот и пришлось поневоле стать ответственным лицом компании, заняться ее делами. К тому же у нас было несколько родственников, чья жизнь напрямую зависела от фирмы, поэтому я не могла просто взять и свернуть бизнес. – Словно поставив точку в рассказе, Мюу коротко вздохнула. – Раньше компания отца по большей части импортировала из Кореи сушеные продукты и лекарственные травы, но сегодня мы работаем с более широким ассортиментом. Вплоть до деталей компьютеров. Формально и сегодня главой компании числюсь я, но все дела ведут мой муж и младший брат, так что мне вовсе не нужно сидеть там с утра до ночи. И сейчас я больше занимаюсь собственным бизнесом, вне компании.

– Каким?

– В основном – импорт вин. Ну, иногда еще разные музыкальные проекты. Все время курсирую между Европой и Японией. Ведь в моем бизнесе все движется и пульсирует, только если сам вкладываешь много усилий. Наверное, поэтому я умудряюсь одна работать вполне на равных с лучшими торговыми компаниями на рынке. Нужно столько времени и сил, чтобы наладить свою сеть, поддерживать бизнес на должном уровне. Впрочем, как иначе… – После этих слов Мюу, будто вспомнив о чем-то, подняла глаза на Сумирэ. – Кстати, ты говоришь по-английски?

– Ну, разговорная речь – не мой конек, говорю я так себе, но все же могу. А вот читать люблю.

– А как у тебя с компьютером?

– Не очень. Я привыкла к “вапро”, но если подучиться, наверно, справлюсь и с компьютером.

– Водить умеешь?

Сумирэ покачала головой. Однажды, еще на первом курсе, она попыталась поставить отцовский “вольво-универсал” в гараж и въехала задней дверцей в столб. После чего практически не касалась руля.

– Ну хорошо. А какая разница между “знаком” и “символом”? Ты могла бы это объяснить, составив текст примерно в двести печатных знаков?

Сумирэ взяла с коленей салфетку, промокнула губы и положила ее обратно. К чему она все-таки клонит? Непонятно.

– Знак и символ?

– О, в моем вопросе нет никакого особого смысла. Это просто так, для примера.

Сумирэ снова покачала головой:

– Не имею ни малейшего понятия. Мюу улыбнулась.

– Если можно, я хотела бы лучше узнать, что ты умеешь. Скажем, что у тебя лучше всего получается? Ну кроме того, что ты читаешь много книг и слушаешь много музыки.

Сумирэ аккуратно положила нож с вилкой на тарелку и, хмуро уставившись в некое пространство над столом, начала вслух рассуждать о себе.

– Что мне хорошо удается? Легче перечислить, чего я не умею. Готовить не умею, уборка – тоже не мое. В вещах всегда бардак, и вообще я их моментально теряю. Музыку люблю, но петь мне противопоказано – тотальное отсутствие слуха и голоса. Руки растут не из того места: забить ровно гвоздь – выше моих сил. Еще у меня топографический кретинизм, и я

вечно путаю “право” и “лево”. Когда злюсь, обычно что-нибудь уничтожаю: бью тарелки, ломаю карандаши, будильники. Потом, конечно, жалею, но когда на меня находит, то находит по полной, и тут ничего не поделаешь. Сбережений – никаких. Незнакомых людей я стесняюсь, почему – сама не знаю, и друзей у меня почти нет. – Сумирэ ненадолго умолкла, после чего продолжила: – Однако я могу очень быстро, вслепую набрать текст на “вапро”. Ничем особо серьезным, кроме свинки, никогда не болела, хоть я и не очень спортивная. Потом странно: я почему-то в ладах со временем и пунктуальна – во всяком случае, на встречи почти никогда не опаздываю. Мне все равно, что есть: к пище я равнодушна. Телевизор не смотрю. Бывает, хвастаюсь по мелочам и почти никогда не оправдываюсь. Примерно раз в месяц у меня ноют и деревенеют плечи, тогда я маюсь со сном, но вообще-то сплю хорошо. Месячные у меня проходят легко. В зубах нет ни одной дырки. И еще я вполне прилично говорю по-испански. Мюу подняла взгляд.

– Ты говоришь по-испански? Старшеклассницей Сумирэ провела месяц в Мехико, у

своего дяди, который работал там в торговой компании. Решив, что это хорошая возможность выучить испанский, она после месяца усиленных занятий неплохо его освоила. В институте Сумирэ тоже занималась испанским.

Мюу держала бокал за ножку и тихонько поворачивала его пальцами – будто закручивала винт в каком-то механизме.

– Что если тебе немного поработать у меня? Как ты на эго посмотришь?

– Поработать? – Не совсем понимая, какое выражение лица лучше соответствует такой ситуации, Сумирэ на всякий случай решила остаться привычно хмурой. – М-м… Вообще-то, за всю жизнь я ни разу по-настоящему не работала и даже толком не знаю, как отвечать по телефону. Раньше десяти утра в общественный транспорт я не сажусь. Мне кажется, что изъясняюсь я вполне понятно для окружающих, но вот выразить мысль вежливо и учтиво – тут уж увольте, не умею.

– Все это меня абсолютно не смущает, – просто сказала Мюу. – Кстати, как у тебя завтра со временем? Ты днем свободна?