Юрий Свойский - Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен

«Экипаж советского танка сдается в плен, июль 1939 года». Постановочная фотография, сделанная около 7–9 июля. «Танкист» с забинтованной головой – стрелок 171-го отдельного моторизованного стрелково-пулеметного батальона 8-й мотобронебригады красноармеец Александр Бурняшев, с белым платком – башенный стрелок танка 24-го отдельного танкового батальона 11-й танковой бригады красноармеец Алексей Герасимов. Красноармейцы были взяты в плен на разных участках фронта 6 июля 1939 года

Судебное следствие, однако, заметило, что на упомянутой фотографии, напечатанной в «Харбинском Времени» и растиражированной в иностранной (в том числе эмигрантской) прессе, Бурняшев отнюдь не позирует с белым флагом – белый носовой платок виден в руках совсем другого человека, красноармейца Герасимова. Военный Трибунал Забайкальского Военного Округа признал красноармейца Бурняшева виновным в добровольной сдаче в плен, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 193-22 УК РСФСР, предполагавшей применение высшей меры наказания. В целом трибунал, рассматривая дела бывших военнопленных, избегал расстрельных приговоров, предпочитая заменять их заключением в исправительно-трудовых лагерях, в большинстве случаев на 8-10 лет, чаще с конфискацией имущества и поражением в правах. Александр Бурняшев получил шесть лет. По-видимому, у председателя трибунала, военюриста 2-го ранга Пензина, имелись основания для предположения, что рассказ красноармейца об обстоятельствах пленения правдив, и что за сдачу в плен его судить нельзя. Косвенным подтверждением правдивости этого рассказа является забинтованная голова Александра Бурняшева на фотографии из «Харбинского Времени», вполне соответствующая его описанию полученных при пленении травм. А старшина 171-го батальона Сергей Александрович Баранов, упоминаемый в объяснительной записке, действительно погиб 6 июля 1939 года – через несколько дней он был найден и похоронен в братской могиле у центральной переправы. Можно предположить, что трибунал счел (возможно, под прямым давлением политорганов) сам факт участия в съемке постановочной фотографии сотрудничеством с противником. Но судить красноармейца Бурняшова «за фотографию» было абсурдом даже в 1939 году, поэтому формально он был осужден за сдачу в плен без сопротивления – получив при этом срок, близкий к минимально возможному.

Если в случае с Бурняшовым документов достаточно, чтобы относительно точно восстановить обстоятельства дела, то во многих других их катастрофически не хватает, что неминуемо ведет к ошибкам в реконструкции.

К сожалению, изученный комплекс документов нельзя назвать полным. Так, например, не удалось выявить часть приговоров военного трибунала (на 4 человек из 38 преданных суду), более половины «объяснений», написанных вернувшимися из плена (42 из 82), первый список военнопленных, составленный непосредственно в процессе обмена 27 сентября 1939 года, а также ряд важных документов, определивших порядок обращения с военнопленными, в том числе указания Наркомата Обороны и Политуправления РККА за сентябрь-октябрь 1939 года.

Неполнота комплекса документов оставляет открытыми ряд вопросов, касающихся как численных данных (число и фамилиии военнослужащих, попавших в плен ранеными, умерших в плену, демобилизованных после возвращения из плена вследствие ранений), так и ряда не отраженных в доступных документах обстоятельств. Также, остается слабо изученным вопрос о судьбе попавших в плен монгольских цириков. На большинство красноармейцев, возвращенных в части, уволенным по ранению и не подвергавшимся репрессиям, не удалось найти социально-демографических данных, что крайне затрудняет установление их дальнейшей судьбы.

Подготовка настоящего исследования была бы невозможна без помощи многих людей. В первую очередь автор хотел бы выразить свою признательность Игорю Сеченову, первым обратившему внимание на слабую изученность проблемы военнопленных Халхин-Гола, коллективу сотрудников РГВА, неизменно содействовавших в поиске документов, Сергею Абросову и Елене Дунаевой, прочитавшим рукопись и давшим ряд ценных замечаний, а также Екатерине Романенко, подвергшей текст жесточайшей критике и заставившей автора сделать его читаемым. В равной мере появление этой книги было бы невозможным без Анны Усачёвой и Наталии Колгарёвой, терпеливо подготовивших несовершенную рукопись к печати.

Кито – Химки, февраль-июль 2014 г.

Ю.С.

Первым пленным Халхингольской войны стал санинструктор 335-го отдельного автотранспортного батальона 11-й танковой бригады, временно прикомандированный к 175-му отдельному моторизованному стрелково-пулеметному батальону старшина Хаим Дроб.

Неизвестный советский военнопленный, июль 1939 года

28 февраля 1939 года, после очередного обострения положения на монголо-маньчжурской границе, командующий 57-м Особым корпусом комдив Фекленко приказал сформировать на базе дислоцированных в Ундурхане частей 11-й танковой бригады моторизованный отряд и направить его в «Тамцакский выступ» для усиления дислоцированной в этом районе монгольской 6-й кавалерийской дивизии. Отряд был сформирован в составе 175-го отдельного моторизованного стрелково-пулеметного батальона, 2-й батареи 354-го отдельного моторизованного артиллерийского дивизиона (самоходные установки СУ-12) и 3-ей бронероты 241-го автобронебатальона 9-й мотобронебригады. Командиром отряда был назначен старший лейтенант Афиноген Быков (командир стрелково-пулеметного батальона), поэтому в дальнейшем в переписке группа, усилившая части МНРА в «Тамцакском выступе», именовалась «отрядом Быкова». 5 марта отряд прибыл в находящийся в 110 километрах от Халхин-Гола Тамцак-Булак, где и оставался до начала военных действий.

17 мая, после получения сообщений о перестрелках на границе и бомбардировке расположенной у озера Сумбэрийн-Цаган-Нур 7-й заставы пограничных войск МНР, комдивом Фекленко было приказано выделить из состава отряда Быкова разведывательную группу в составе стрелкового взвода, взвода противотанковой артиллерии и трех бронемашин ФАИ. Разведгруппе была поставлена задача произвести разведку на восточном берегу реки Халхин-Гол в районе барханов, расположенных непосредственно севернее устья реки Хайластын-Гол, и установить наличие и силу противника в этом районе.

В 7 часов утра 20 мая стрелковый взвод из состава разведки и 2 сабельных эскадрона 6-й кавдивизии переправились вброд на восточный берег Халхин-Гола и начали разведку в направлении вышеуказанных барханов. На подходе к барханам, в 300–400 метрах от них, разведка была встречена сильным ружейно-пулеметным огнем. Перестрелка (предположительно с боевым охранением 8-го кавалерийского полка армии Маньчжоу-Го силой до одного сабельного эскадрона и двух взводов пехоты при 12 пулеметах) продолжалась около четырех часов. В ночь с 20 на 21 мая советско-монгольская разведгруппа отошла на западный берег Халхин-Гола, отсутствие санинструктора было обнаружено при переходе реки. Отбившийся от разведгруппы старшина Дроб заблудился в барханах и был захвачен баргутским разъездом, поиски его не дали результата.[5] Через девять дней лондонское новостное агентство «Рейтере» сообщило, что «…захваченный 20.5. в плен в районе Номон Хан советский майор Дропу заявил, что монгольские мотомеханизированные части укомплектованы советским персоналом».[6] Однако в штаб 11-й танковой бригады сообщения «Рейтере» не поступали, поэтому 27 июня приказом по бригаде за № 0022 старшина Дроб был исключен из списков части, как «героический погибший 29.5.39 г. в бою с японскими самураями при защите границ МНР». По стечению обстоятельств «первый пленный русский» оказался евреем, что оказалось несколько неожиданным для японцев, предполагавших столкнуться здесь, на правом берегу Халхин-Гола с монгольской кавалерией…

Вторым пленником японцев стал летчик-истребитель, начальник связи 3-ей эскадрильи 70-го истребительного авиаполка лейтенант Дмитрий Гусаров, попавший в плен столь же нелепо, как Хаим Дроб. 17 мая две эскадрильи этого полка (первая в составе 12 истребителей И-16, и третья, имевшая такое же количество И-15бис) были перебазированы в Тамцак-Булак «для выполнения особого задания» – прикрытия «отряда Быкова» и 6-й кавалерийской бригады. Начиная с 18 мая советские истребители ежедневно вылетали на патрулирование, перехват японских самолетов и разведку приграничной зоны, не пересекая, впрочем, реки Халхин-Гол. Расстояние от пункта базирования истребителей до района конфликта составляло более 100 километров и самолетам требовалось не менее 25–30 минут, чтобы оказаться над прикрываемыми частями в долине Халхин-Гола. Поэтому все вылеты на перехват оказывались безрезультатными, а сколько-нибудь продолжительное патрулирование было практически невозможным. Поэтому 21 мая, по мере активизации столкновений в приграничной полосе, для истребителей была подготовлена полевая посадочная площадка в районе озера Баин-Бурду-Нур, в 60 километрах юго-западнее горы Хамар-Даба. Площадка располагалась в районе места постоянной дислокации 6-й кавалерийской дивизии, в безориентирной степи. Начиная с утра 22 мая на нее выбрасывалось от 5 до 9 самолетов, в течение дня находившихся на боевом дежурстве и вылетавших, по мере необходимости, на перехват самолетов противника; на ночь истребители возвращались в Тамцак-Булак.