Единая военная доктрина и Красная Армия [брошюра] - Михаил Васильевич Фрунзе

Первые же столкновения с армиями враждебных стран показали стратегическую и тактическую правильность положений германской доктрины.

Так обстояло дело в Германии. Основной вывод, который можно сделать отсюда, следующий: все военное дело данного государства вплоть до учения, на основе которого строятся его вооруженные силы, является отражением всего уклада его жизни и, в конечном счете, его экономического быта, как первоисточника всех сил и ресурсов. Никогда германским генералам не удалось бы создать своей военной доктрины, и даже если бы это было сделано, они не сумели бы привить ее всей толще германской армии, если бы этому не благоприятствовали соответствующие условия германской жизни.

Перейдем теперь к Франции.

Эта страна тоже является представительницей хищнического империализма. Так же как германская буржуазия, Франция всегда была готова захватить чужое добро и действовала в таких случаях ничем не хуже «милитаристской» Германии. Но в действиях французской буржуазии все же имелось существенное отличие от действий ее восточной соседки. В спорах с конкурентами из-за добычи недоставало ей той откровенной наглости и самоуверенности, которыми отличалась германская правящая клика. Стоит вспомнить лишь конфликты 1905, 1909 и 1911 гг. с той же Германией из-за Марокко и ту трусливую, хищную и изворотливую политику, которую проводила тогда Франция, цепляясь за ускользавшую из рук добычу и в то же время не имея решимости начать грызню.

Этот своеобразный характер французской внешней политики определялся общим экономическим и политическим положением Третьей республики. Французская промышленность далеко отставала в своем развитии от промышленности других передовых стран; французское население в течение ряда лет не обнаруживало тенденции роста, и фраза «население остается в стационарном положении» стала обычной характеристикой движения народонаселения Франции по данным ежегодного статистического отчета. Вместо открытого захвата чужих территорий, сопряженного с риском ввязаться в тяжелую борьбу, французский капитал искал других, более спокойных путей эксплоатации чужого труда, идя широко на сделки всякого рода с иностранным капиталом в целях мирного дележа добычи.

Этот оппортунистический, неуверенный в себе, в своих силах, чуждый активности дух французской буржуазии, стоявшей у руля правления, определял собою и общий характер французской военной политики. Несмотря на наличие во французской армии богатейших военных традиций, начиная с великого Тюренна и кончая Наполеоном, несмотря на данные ими блестящие образцы военного искусства в духе смелой, нападательной стратегии и тактики, военная доктрина армии Третьей республики уступала германской. Ее отличало чувство неуверенности в своих силах, отсутствие широких нападательных планов, неспособность смело искать решения боя, стремясь навязать свою волю противнику и не считаясь с волей последнего. В своем положительном содержании сущность доктрины, на которой воспитывалась французская армия последней эпохи, заключалась в стремлении разгадать план противника, занять для этого выжидательное положение и лишь по выяснении обстановки искать решения в общем наступлении. Таковы были существенные черты французской военной доктрины, наложившей свой отпечаток на весь образ действий французской армии в минувшую войну, особенно в первый, маневренный ее период.

Здесь особо следует подчеркнуть, что по своим индивидуальным дарованиям французские полководцы вряд ли уступают германским. Помимо того, многие из них теоретически стояли на точке зрения не своей, а именно германской доктрины с ее духом величайшей активности. И при всем том общего духа французской армии, всего ее внутреннего строя и характера господствовавших в ней взглядов на методы разрешения боевых проблем они изменить не могли, так как это являлось отражением более могучих факторов, чем усилия отдельных лиц.

Таким образом, пример Франции еще более подтверждает все то, что было сказано нами по вопросу о доктрине в связи с Германией. Военный уклад данного государства, характер господствующих в военной среде взглядов и настроений и, наконец, самое содержание принципов военного дела определяются всем строением жизни данного периода и, в частности, существом и характером того общественного класса, который в данное время стоит у власти.

Что касается Англии, то пример ее любопытен в том отношении, что в силу географических и исторических особенностей ее положения внимание правящего класса было направлено не на сухопутную армию, а на флот. Англия являлась и является по преимуществу колониальной державой. Эксплоатация колоний была главнейшим источником обогащения британской буржуазии, и поддержание колониального господства составляло ее главнейшую военную задачу. В связи с этим обеспечение господства над морем приобрело для английского капитала значение вопроса жизни и смерти. Эта идея и стала основным руководящим принципом английской военной доктрины. Конкретно это вылилось в обязательную для всех английских правительств минувшей эпохи формулу: иметь флот, равный соединенным флотам двух сильнейших морских держав. До последнего времени эта программа неуклонно осуществлялась, но теперь, с появлением на арене конкуренции такого соперника, как Соединенные Штаты Америки, положение изменилось, и энергия английской буржуазии должна будет искать какую-либо новую формулу, обеспечивающую ее захватническую политику.

Несколько слов о военной доктрине русской армии времен царизма.

После всего, что было сказано выше о нашей военной доктрине, самая постановка этого вопроса может показаться странной; но доктрина, хотя и неоформленная, в царской армии все-таки была, и хотя она ничего положительного собой не представляла, все же и на этом отрицательном примере можно показать теснейшую связь учения о войне с общим укладом жизни.

Политическая сторона этой доктрины сводилась к триединой идее — православия, самодержавия и народности, — вбивавшейся в головы молодых солдат на уроках знаменитой словесности. Что же касается военно-технической части ее, то она в наших руководящих наставлениях являлась простым заимствованием у иностранных оригиналов, большей частью лишь в ухудшенном издании; но и в этом своем виде доктрина являлась мертворожденным детищем наших немногочисленных военных теоретиков, оставаясь чуждой не только всей массе рядового командного состава, но и ее высшим руководителям. Здесь ярко сказалось все беспримерное убожество, вся внутренняя гнилость и дряблость царской России последних времен. В самом деле, армия всегда была предметом особого попечения царей, и тем не менее эта самая армия в их руках оказалась никуда не годной силой.

Изложенное позволяет сделать некоторые общие выводы по интересующему нас вопросу.

Первый из них — это уже неоднократно повторенная нами мысль о том, что военное дело данного государства, взятое в его совокупности, не является самодовлеющей величиной и целиком определяется общими условиями жизни этого государства.

Второй — что характер военной доктрины, принятой в армии данного государства, определяется характером общей политической линии